«Объявление войны встречено было с огромным энтузиазмом по всей России, были забыты распри, вражды, мысли всех сосредоточились в одном единодушном порыве поддержать честь и достоинство России», – вспоминал товарищ министра внутренних дел Владимир Джунковский.

В начале августа 1914 года 1-я русская армия производила мобилизацию и занимала исходные районы с целью развить наступление вглубь Восточной Пруссии.

Первые успехи русской армии в этой войне – вторжение 4-го августа в Восточную Пруссию и победа над немецкими войсками под Шталлупененом (ныне Нестеров) и Гумбинненом (ныне Гусев) – навсегда связаны с именем командующего 1-й армией Северо-Западного фронта генерала от кавалерии Павла Карловича Ренненкампфа.

Первая мировая война, перевернув бытие Европы и всего мира, немедленно стала феноменом, нуждающимся не только в политическом или экономическом, но и философском объяснении.

Термин культурная память был впервые использован немецким египтологом Яном Ассманом в книге «Культурная память» о роли памяти прошлого в построении культурных идентичностей, в том числе политических.

Ян Ассман утверждал, что рубеж смены эпохи насчитывает всего сорок лет, после чего живое воспоминание оказывается под угрозой исчезновения. С ним дискутировал один из наиболее известных современных немецких историков Лутц Нитхаммер, автор многих книг, вызвавших в Германии бурные дискуссии, – например, о денацификации, – который на опыте устной истории (oral history), как основоположник её метода, установил, что в современных обществах живая история может охватывать период длительностью до 80 лет.

Актуализация истории Первой мировой войны произошла в связи с постепенной утратой живого воспоминания о Второй мировой войне 1939–1945 годов. Неожиданно обнаружилось, что нечто подобное уже случилось в отношении культурной памяти о первом всемирном катаклизме XX века.

И если определенную индифферентность общественного сознания к событиям Первой мировой войны в «большой» России еще можно как-то оправдать — например, на российской территории непосредственных боевых действий до того момента, как страна вышла из войны, практически не велось, мирное население не испытало непосредственных ужасов войны, — то кажущееся длительное равнодушие к истории Первой мировой войны в Калининградской области требовало объяснения, ибо в 1914–1915 гг. здесь, в тогдашней Восточной Пруссии, провинции Германии, воевала Российская армия.

В 2013 году творческий союз Евгения Морозова и Евгения Спивакова работали над циклом видеофильмов «История в людях», регулярно выходивших в эфир местной телекомпании «Каскад».

Один из видеофильмов этого цикла «Первая мировая. Забытая» посвящён длившейся более четырех лет Первой мировой войне...

Эпиграфом к видеофильму авторы взяли цитату Эриха Мария Ремарка из книги «На Западном фронте без перемен»:

«Фронт — это клетка, и тому, кто в нее попал, приходится, напрягая нервы, ждать, что с ним будет дальше. Мы сидим за решеткой, прутья которой — траектории снарядов; мы живем в напряженном ожидании неведомого. Мы отданы во власть случая. Когда на меня летит снаряд, я могу пригнуться — и это все; я не могу знать, куда он ударит, и никак не могу воздействовать на него. Именно эта зависимость от случая и делает нас такими равнодушными. Несколько месяцев тому назад я сидел в блиндаже и играл в скат; через некоторое время я встал и пошел навестить своих знакомых в другом блиндаже. Когда я вернулся, от первого блиндажа почти ничего не осталось: тяжелый снаряд разбил его всмятку. Я опять пошел во второй и подоспел как раз вовремя, чтобы помочь его откапывать, — за это время его успело засыпать. Меня могут убить — это дело случая. Но то, что я остаюсь в живых, это опять-таки дело случая. Я могу погибнуть в надежно укрепленном блиндаже, раздавленный его стенами, и могу остаться невредимым, пролежав десять часов в чистом поле под шквальным огнем. Каждый солдат остается в живых лишь благодаря тысяче разных случаев. И каждый солдат верит в случай и полагается на него».

Эрих Мария Ремарк, «На Западном фронте без перемен».

Многие зрители с лёгкостью узнают звучащий за кадром в видеофильме текст из письма Николая Гумилёва:

«Дорогая моя Аничка,
я уже в настоящей армии, но мы пока не сражаемся и когда начнем неизвестно. Все-то приходится ждать, теперь, однако, уже с винтовкой в руках и отпущенной шашкой. И я начинаю чувствовать, что я подходящий муж для женщины, которая «собирала французские пули, как мы собирали грибы и чернику». Эта цитата заставляет меня напомнить тебе о твоем обещании быстро дописать твою поэму и придать ее мне. Право, я по ней скучаю. Я написал стишок, посылаю его тебе, хочешь продай, хочешь читай кому-нибудь. Я здесь утерял критические способности и не знаю, хорош он или плох.
Пиши мне в 1-ю действ. армию, в мой полк, эскадрон ее величества. Письма, оказывается, доходят очень и очень аккуратно.
Я все здоровею и здоровею: все время на свежем воздухе (а погода прекрасная, тепло), скачу верхом, а по ночам сплю, как убитый.
Раненых привозят не мало, и раны все какие-то странные: ранят не в грудь, не в голову, как описывают в романах, а в лицо, в руки, в ноги. Под одним нашим уланом пуля пробила седло как раз в тот миг, когда он приподнимался на рыси; секунда до или после, и его бы ранило.
Сейчас случайно мы стоим в таком месте, откуда легко писать. Но Скоро, должно быть, начнем переходить, и тогда писать будет труднее. Но вам совершенно не надо беспокоиться, если обо мне не будет известий. Трое вольноопределяющихся знают твой адрес и, если со мной что-нибудь случится, напишут тебе немедленно. Так что отсутствие писем будет обозначать только то, что я в походе, здоров, но негде и некогда писать. Конечно, когда будет возможно, я писать буду.
Целую тебя, моя дорогая Аничка, а также маму, Леву и всех. Напишите Коле маленькому, что после первого боя я ему напишу.
Твой Коля.»

Н. С. Гумилев оказался единственным российским поэтом, добровольно пошедшим на фронт. Однако он никогда не осуждал своих собратьев по «поэтическому цеху», не участвовавших в боях...

Отношение нового послевоенного населения Калининградской области к воинским захоронениям Первой мировой войны, даже, если на них упоминались имена российских воинов, легко формировалось как негативное: мало того, что это были противники советской власти (которой тогда, естественно, они еще не могли быть!), так еще и памятники им ставили немцы! В результате о восстановлении надгробий, поврежденных в 1944–1945 гг., не могло быть и речи, впрочем, как и об уходе за воинскими захоронениями.

Население области как бы самоустранялось от живой памяти о Первой мировой войне, несмотря на то что волею судьбы оказалось в местах, где эта память была уже в значительной мере материализована, естественным образом из исторической превращалась в культурную, общую память для человечества.