Калининградская область.
Переселенцы. История первых
Победитель Первого конкурса
Президентского фонда культурных инициатив
в тематическом направлении
«Место силы. Малая родина.
Региональная история. Локальная идентичность»
Калининградская
область.
Переселенцы.
История первых
Победитель
Первого конкурса
Президентского фонда культурных инициатив
в тематическом направлении
«Место силы.
Малая родина.
Региональная история. Локальная идентичность»
Документальное видеосвидетельство с первыми переселенцами параллельно с публикациями, статьями и очерками представили полноту картины о первых годах заселения края, как историю отдельных людей, так и историю калининградской земли в целом.
первых переселенцев –
хронометраж 1:03:27
Жилищная проблема в условиях начала становления области не получила своего отражения ни в сборнике документов и материалов "Самая Западная", ни в других научных и популярных изданиях ни как самостоятельная проблема, ни как составная часть более обшей проблемы — заселение области советскими людьми. А между тем это была одна из наиболее острых и трудно решавшихся социально-политических и экономических проблем того времени. И поэтому она требует к себе особого внимания исследователей.
В результате военных действий ее экономической базе в целом, жилому фонду, в частности, был причинен огромный ущерб. Так, в Калининграде более девяноста процентов зданий было разрушено. А это значило, что от шести миллионов квадратных метров жилой площади довоенного времени здесь осталось не более шестисот тысяч квадратных метров, в той или иной степени по самым минимальным нормам того времени, пригодных для жилья 60—70 тысячам человек. Население же города по состоянию на 1 августа 1946 г. насчитывало около 70 тысяч человек, в том числе около 40 тысяч немцев и около 30 тысяч советских граждан.
Перспективы и возможности развития области были неизбежно связаны с необходимостью высоких темпов роста ее населения и прежде всего областного центра за счет переселения советских людей из других районов страны. Материальные же и людские ресурсы, необходимые не только для нового жилищного строительства, но и для восстановления разрушенного жилого фонда, были крайне ограничены. Рассчитывать на помощь страны не приходилось.
В городах области состояние жилого фонда представлялось неоднозначным. В некоторых из них оно было удовлетворительным, в других — тяжелым. Что касается сельской местности, то там жилищная проблема решалась легче. По утверждению Тамары Алексеевны Прошиной (советского партийного работника, руководителя архива – директор ГАНИКО (1992–2007), Заслуженного работника культуры РФ), со ссылкой на достаточно авторитетный источник, прибывшие в 1946—1947 гг. в область колхозники обеспечивались жильем на 94,5 процента от их общего числа, надо полагать, за счет сохранившихся и восстановленных немецких жилых домов.
Острота и сложность жилищной проблемы в области в целом и в Калининграде в особенности определялись и тем, что в течение первых двух с половиной лет ее фактического существования пять раз менялись органы государственного управления. Это были временные органы, не предусмотренные Конституцией страны, и по характеру своей деятельности являлись в определенной мере чрезвычайными, с той лишь разницей, что одни из них находились в подчинении военного командования 3-го Белорусского фронта или Особого военного округа, а другие — в подчинении Совета Министров РСФСР. Постоянно действующие местные органы государственной власти и управления в лице Советов депутатов трудящихся и их исполнительных комитетов в строгом соответствии и на основе Конституции СССР и РСФСР были созданы лишь в конце 1947 — начале 1948 гг. Недостаточно разработанной оказалась юридическо-правовая база решения проблем, связанных со становлением области, в том числе и жилищной. Указ Президиума Верховного Совета СССР об образовании Калининградской области был принят лишь год спустя после завершения разгрома восточно-прусской группировки войск противника, а Указ "О национализации земли, банков, промышленных и коммунальных предприятий, железнодорожного и водного транспорта и средств связи в Калининградской области" и того позже — 21 июня 1946 г. вместе с другими важными государственными актами.
Все это создавало питательную среду для различного рода злоупотреблений и произвола.
Свидетельствами того, что одной из важнейших задач, которые решали сменявшие друг друга органы государственного управления области, было налаживание учета и порядка распределения жилого фонда, являются документы и материалы. На первых порах в штате районных военных комендатур и в управлении военной комендатуры города были предусмотрены должности техников-смотрителей.
Фрагмент работы профессора, доктора исторических наук И. А. Фарутина.
Опубликована в научном сборнике «Калининградские архивы» вып. 2, 2000 год.
Фотография из фонда Государственного архива Калининградской области
В ходе войны для управления территориями и населенными пунктами в тылу своих войск военные власти создавали специальные органы — военные комендатуры. После окончания боевых действий там, где воинские части и соединения располагались на постоянную или временную дислокацию, военные комендатуры, как правило, сохраняли свои функции. В частности, военная комендатура Калининградского гарнизона (до 4 июля 1946 г. именовалась военной комендатурой города и крепости Кёнигсберг) существует с 7 апреля 1945 г. по настоящее время.
В региональной историографии последней уделяется основное внимание и складывается неверное впечатление, что кроме этой комендатуры, состоявшей из восьми районных комендатур, на территории бывшей Восточной Пруссии других органов военного управления практически не было. Между тем военные комендатуры на занятой советскими войсками территории располагались во многих населенных пунктах, они сыграли важную роль в организации мирной жизни, защите и обеспечении всем необходимым местного немецкого, а затем и советского населения.
После вступления советских войск на территорию Восточной Пруссии осенью 1944 г. потребовалась координация деятельности военных комендатур, связанных с отношениями военных властей и немецкого населения. Первоначально директивой 3-го Белорусского фронта № 0622 от 13 ноября 1944 г. в отделе учета и комплектования штаба фронта было создано отделение по руководству военными комендатурами. После того как советские войска заняли значительную территорию Восточной Пруссии и в тылу оказалось много населенных пунктов и большие массы немецкого населения, количество военных комендатур стало расти. Так, на 14 февраля 1945 г. только в полосе продвижения 11-й гвардейской армии действовало 9 комендатур. Всего к концу боевых действий в полосе 3-го Белорусского фронта работало свыше 30 одних лишь фронтовых комендатур. В связи с этим 16 февраля в составе полевого управления фронта создается отдел по руководству военными комендатурами, включавший в себя 17 военнослужащих и 2 вольнонаемных. Отдел был подчинен Военному совету фронта.
Некоторое время комендатуры подразделялись на армейские и фронтовые, но по причине частой смены дислокации частей и соединений в конце мая 1945 г. произошло упорядочение их подчиненности: армейские комендатуры были переданы в распоряжение военных комендатур районов, а фронтовые либо расформированы, либо, как и армейские, переданы в состав комендатур районов. В частности, военная комендатура Кёнигсбергского сельского района располагалась в г. Нойхаузене. Вначале ей подчинили комендатуры 11-й гвардейской армии, дислоцировавшиеся на территории района, а затем и аналогичные комендатуры 50-й армии.
В дальнейшем военные комендатуры были созданы практически во всех восточно-прусских городах, в том числе и на территории, отошедшей впоследствии к Польше. Всего на 5 июля 1945 г. действовало 28 комендатур. К концу 1945 г. количество военных комендатур стабилизировалась: их стало 15 (хотя и эта цифра была не окончательной). На их базе впоследствии были развернуты гражданские управления районов и городов области.
Летом 1945 г. был определен перечень задач и обязанностей комендатур: уборка урожая; размещение немецкого населения, обеспечение его продуктами питания по установленным нормам и организация медицинского обслуживания; контроль за соблюдением дисциплины среди военнослужащих, «опрятности формы одежды», норм поведения в отношении с местным населением.
Фрагмент работы доктора исторических наук Геннадия Викторовича Кретинина
«ВОЕННЫЕ КОМЕНДАТУРЫ КЁНИГСБЕРГСКОГО ОСОБОГО
ВОЕННОГО ОКРУГА В 1945—1946 ГОДАХ»,
опубликованной в Вестнике РГУ им. И. Канта в 2006 году, вып. 12.
Фотографии из фонда Государственного архива Калининградской области и с сайта https://waralbum.ru/
Одной из важнейших задач комендатур Кёнигсбергского Особого Военного округа стала организация учета гражданского населения на занятой территории.
Естественно, считать абсолютно точными данные этого учета нельзя, несмотря на строгий режим переписи населения. Любое перемещение немцев разрешалось только военным комендантом. И все же ситуацию не сразу удалось взять под контроль.
Первоначально регистрировались не все. Часть немецкого населения предпочитала долгое время просто отсиживаться в домах и укрытиях. Но затем немцы были вынуждены появляться в военных комендатурах и регистрироваться по простой причине: военные власти все же пытались решить вопросы выживания гражданского населения, обеспечить горожан пусть и скудным, но пропитанием.
В этом плане показательна ситуация с учетом местного населения в Кёнигсберге. На 26 апреля 1945 г. военными органами в городе было зарегистрировано 23 247 немецких граждан. Первого мая их количество составило 22 838 чел., 6 мая — 26 559 чел. Кроме того, по оценкам военных органов еще около 40 тыс. немецких граждан проживали в своих домах и подлежали проверке контрразведкой Смерш.
Реально в списках Смерш на 23 апреля 1945 г. числилось 26 876 человек, среди которых были немцы предельных возрастов, русские, украинцы, поляки и представители других национальностей, проверявшиеся на предмет службы в немецкой армии. Тут были только 15 тыс. военнопленных (как красноармейцев, так и союзников), отбитых у немцев во время штурма города. Разницу в 10—12 тыс. как раз и могли составлять немецкие граждане, вскоре освобожденные из-под стражи. Они-то и послужили причиной скачка в статистических данных на 15 мая 1945 г. — 34354 чел.
Общепризнанными являются сведения о том, что на 1 сентября 1945 г. численность немецкого населения на территории Кёнигсбергского особого военного округа составила более 139 тыс. чел. Между тем первая регистрация немцев в районах, вошедших впоследствии в Калининградскую область, по состоянию на 1 мая 1945 г. сообщает всего лишь о численности в 47 219 чел. На 15 мая 1945 г. насчитывалось 76 343 немцев. Еще через месяц их численность увеличилась до 105 271 чел.
Как сообщали в своих донесениях военные коменданты, численность населения увеличивалась, причем очень значительно на польской территории, а также в советских районах, граничивших с польскими, за счет возвращения местного населения из центральных районов Германии. Комендатурам предписывалось препятствовать такому стихийному перемещению населения, но малочисленность комендатур не позволяла организовать действенную патрульную службу. Кроме того, вместе с немецким населением во вновь присоединенные польские земли проникали представители Армии Крайовой, польской вооруженной организации, выступавшей с оружием в руках как против собственных коммунистических властей, так и против советских вооруженных сил, а также и против немецкого населения. Военным комендатурам пришлось выделять силы для борьбы с этим настоящим террористическим движением, которое хотя и отчасти, но затронуло и районы будущей Калининградской области [«Доклад начальника отдела полевого управления 3-го Белорусского фронта по руководству военными комендатурами начальнику штаба фронта от 26 июня»].
Немецкое население, оказавшееся летом 1945 г. на территории, отошедшей к Польше, вынуждено было, спасаясь от террора, перебираться на советскую территорию (до той поры, пока не была закрыта советско-польская граница). По нашим оценкам, число таких «беженцев» составило свыше 30 тыс. чел. Именно такую величину дает разница между численностью немецкого населения на 15 июня (105 271 человек) и на 1 сентября 1945 г. (139 902 человек). Все это легло дополнительной нагрузкой на военные комендатуры «Кёнигсберга и прилегающего к нему района» — именно так называлась территория, отошедшая к СССР, до образования на ней Кёнигсбергской области.
Естественно, одной из целей организации учета немецкого населения выступала необходимость использования местной рабочей силы для проведения работ по восстановлению территории. Кроме немецкого населения этого не мог сделать никто, поскольку среди немцев остались специалисты, люди, знающие местные особенности промышленности, сельского хозяйства. К тому же в будущей области пока совершенно не было советского населения. Личный состав воинских частей и соединений хотя и привлекался для выполнения некоторых работ, но не систематически.
В то же время значительные массы населения на послевоенной разрушенной территории необходимо было снабжать продуктами питания, обеспечивать медицинским обслуживанием, решать другие социальные вопросы. Так, например, вскоре возникла потребность в создании системы образования для немецких детей.
Фрагмент работы доктора исторических наук Геннадия Викторовича Кретинина
«ВОЕННЫЕ КОМЕНДАТУРЫ КЁНИГСБЕРГСКОГО ОСОБОГО
ВОЕННОГО ОКРУГА В 1945—1946 ГОДАХ»,
опубликованной в Вестнике РГУ им. И. Канта в 2006 году, вып. 12.
Фотографии взяты с сайта https://waralbum.ru/
Особому военному округу предстояло обеспечить продовольствием личный состав трех армий (11-й гвардейской, 48-й и 50-й) и примерно такое же по численности количество немецкого населения.
Войска фронта, а затем округа летом 1945 г. испытывали серьезные продовольственные затруднения. По сообщениям интендантской службы, в войсках к августу 1945 г. в солдатском рационе отсутствовали жиры, овощи, картофель. Были небольшие запасы крупы, в основном ячневой, которой солдаты питались уже четыре месяца. Из-за отсутствия жиров и овощей пища готовилась однообразно, с низкими вкусовыми качествами (овощи и картофель пытались заменять ржаной мукой, использовался почерневший старый картофель). Фронт имел в запасе 12,6 сутодач мясопродуктов. Отсутствовавшие жиры приходилось заменять мясом, в результате чего обеспеченность мясом сократилась до 7 сутодач. Если продолжать забивать молочный скот, обеспеченность мясом выросла бы до 10 сутодач. Но тогда к 23 августа в особом военном округе не было бы уже ни скота, ни жиров, ни мяса. Обеспечение мясом и молокопродуктами в таком случае целиком зависело бы от поставок из Центра.
Командование 3-м Белорусским фронтом еще до окончания боевых действий предвидело такую ситуацию. Выход из нее виделся в проведении на подведомственной территории весеннего сева, организации масштабных сельскохозяйственных работ. Всем этим должны были заняться войска, конечно, с привлечением местного населения. Для выполнения конкретных задач приказом командующего войсками 3-го Белорусского фронта от 24 марта в войсках начали создаваться подсобные хозяйства. Именно они в апреле 1945 г. приступили к подготовке посевной кампании.
Сев был организован на всей территории Восточной Пруссии. Учет выполненных работ велся отдельно: войска фронта сеяли самостоятельно, военные комендатуры — с использованием местного населения. Такое распределение работ сказалось сразу же, причем не в пользу военных комендатур. Уже 11 мая 1945 г. начальник сельхозуправления штаба 3-го Белорусского фронта майор интендантской службы Лебедев сообщал, что подсобные хозяйства, созданные на период посевной кампании в войсках, выполнили плановое задание на 129 %. В то же время военные комендатуры, где испытывался явный недостаток сельскохозяйственных рабочих (немецкое население, занятое адаптацией к новым жизненным условиям, не стремилось к проживанию в сельских районах, да и к работе в поле тоже), засеяли только 72 % от плана. Причем наиболее низкими были показатели в посадке овощей, где особенно требовался ручной труд, — всего 14 % планового задания.
Постановлением Военного совета 3-го Белорусского фронта № 043 от 5 июля 1945 г. часть посевов была передана вновь образованной Северной группе войск (Польша). Из 20 675 га, засеянных комендатурами на территории, подведомственной фронту, в Кёнигсбергском особом военном округе осталось всего 4235 га.
В то же время после передислокации войск из Кёнигсберга и прилегающих к нему районов вглубь страны потребовалась передача посевных площадей, числившихся за убывшими войсками, военным комендатурам. В их ведении начали создаваться военные совхозы, которые и занимались уборкой урожая 1945 г. и выполнением других сельскохозяйственных работ.
На 1 октября 1945 г. за военными комендатурами для уборки зерна числилось 17 478,5 га засеянных земель. Предполагалось, что эти посевы должны обеспечить хлебом немецкое население районов, за исключением Кёнигсберга. Районным военным комендатурам удалось завершить обмолот хлеба и собрать около 15,5 тыс. т зерна. Собранное зерно было израсходовано на питание 31 725 чел. трудоспособного и 39 875 чел. нетрудоспособного немецкого населения, на посев озимых и на фураж.
Фрагмент работы доктора исторических наук Геннадия Викторовича Кретинина
«ВОЕННЫЕ КОМЕНДАТУРЫ КЁНИГСБЕРГСКОГО
ОСОБОГО ВОЕННОГО ОКРУГА В 1945—1946 ГОДАХ»,
опубликованной в Вестнике РГУ им. И. Канта в 2006 году, вып. 12.
Фотографии взяты с сайта https://waralbum.ru/
Сразу же после завершения боевых действий военные комендатуры городов и районов приступили к выполнению неотложных работ по очистке местности от боеприпасов, расчистке завалов, восстановлению ряда объектов. Однако эти работы выполнялись эпизодически, не везде и не всегда комендатуры имели для этого необходимые силы и средства.
К организации планового восстановления и развития экономики районов коменданты приступили с 1 октября 1945 г., после выхода в свет 21 августа 1945 г. директивы отдела по руководству военными комендатурами № 01605. В ней была официально решена проблема привлечения для всех хозяйственных работ немецкого населения не в принудительном порядке, а добровольно, с оплатой за труд в основном продуктами питания. Впрочем, экономическая ситуация в стране и, соответственно, в Кёнигсбергском регионе была исключительно сложной. Продовольствия не хватало, и население региона независимо от национальности, как немецкое, так и русское, переживало этот период тяжело.
Пуск в строй крупных промышленных предприятий, создание новых ведомств и промышленных производств являлись прерогативой правительств СССР или РСФСР.
Практически во всех районах военные комендатуры организовали строительство или восстановление мельниц и пекарен (Хайнрихсвальдская – в настоящее время город Славск – комендатура на 15 января 1946 г. пустила в строй 6 мельниц общей производительностью 65 т муки в сутки, Кёнигсбергская сельская комендатура — 4 мельницы на 27 т муки, Кройцбургская – в настоящее время посёлок Славское Багратионовского района – комендатура открыла три хлебопекарни производительностью до 3 т хлеба каждая).
В Хайнрихсвальдском районе были введены в строй четыре электростанции и два лесопильных завода, открыты четыре ремонтных мастерских для сельхозинвентаря, организовано рыболовное хозяйство (до 800 кг рыбы в сутки). Рыба в основном шла на питание немецкого населения. Значительное внимание было уделено восстановлению водооткачивающих станций на польдерных землях.
Впрочем, позитивный характер донесений выдерживался не всегда.
Военные коменданты докладывали и о том, что отсутствие различного сырья не дает возможности запустить то или иное производство. В частности, задерживался пуск сырзаводов и молокозаводов в ряде городов, маргаринового завода в Велау, дрожжевого завода в Тильзите, из-за отсутствия электроэнергии не вводился в строй Рагнитский кирпичный завод и т. д.
Активная работа военных комендатур по переводу региона к мирной жизни, по обустройству его территории и экономики продолжалась до весны 1946 г., когда была образована Кёнигсбергская область.
Военные комендатуры естественным образом превратились в органы временного гражданского управления, а затем в управления по гражданским делам. Со второй половины 1946 г. бразды правления новой российской областью прочно перешли к гражданским властям.
Фрагмент работы доктора исторических наук Геннадия Викторовича Кретинина
«ВОЕННЫЕ КОМЕНДАТУРЫ КЁНИГСБЕРГСКОГО ОСОБОГО
ВОЕННОГО ОКРУГА В 1945—1946 ГОДАХ»,
опубликованной в Вестнике РГУ им. И. Канта в 2006 году, вып. 12.
Фотографии взяты с сайта https://waralbum.ru/
Наряду с административными зданиями и другими сооружениями инвентаризации подлежали и жилые строения (согласно приказам по Калининградскому городскому управлению по гражданским делам от 31 июля 1946 г. № 50 и от 27 сентября 1946 г. № 106, а также «Пояснительную записку к плану работы городского бюро инвентаризации на IV квартал 1946 г.»).
В том же направлении была продолжена работа по перерегистрации договоров на аренду и передачу на баланс, в бессрочное пользование жилых домов отдельным предприятиям и организациям (согласно приказам городского управления по гражданским делам от 13 июля 1946 г. № 23 и по Калининградскому гражданскому управлению от "__" марта 1947 г. № 79). На основе закона «О сохранности жилищного фонда и улучшения жилищного хозяйства в городах» от 17 октября 1937 г. приказом начальника городского управления по гражданским делам Колосова от 25 февраля 1947 г. в Калининграде было создано 117 домоуправлений, как самостоятельных организаций, работающих на основе полного хозрасчета.
Как свидетельствуют архивные материалы, одновременно решались вопросы, связанные с упорядочением заселения квартир и взиманием квартплаты с квартиросъемщиков, с порядком оформления ордеров на квартиры и другие жилые помещения, прописки паспортов в Калининграде. Согласно приказу по городскому гражданскому управлению от 24 июля 1946 г. № 40, в городе была введена с 1 июля 1946 г. единая квартплата за проживание во всех домах, принадлежавших городскому управлению, как с русского, так и с немецкого населения. Городскому коммунальному отделу разрешалось засчитывать в счет квартплаты расходы, понесенные жильцами на восстановление разрушенных и полуразрушенных домов по их фактической стоимости. С выявлением явных нарушений ряда организаций устанавливаемого порядка передачи на баланс предприятий жилых помещений и взимания платы с квартиросъемщиков, самовольного зачисления в свой ведомственный жилой фонд и организации при них так называемых ЖКО, Управление по гражданским делам было вынуждено призвать нарушителей к безусловному выполнению установленных норм и правил, регулирующих жилищно-коммунальные отношения в городе.
Приказом по городскому управлению по гражданским делам от 23 октября 1946 г. № 139 «О порядке прописки паспортов в г. Калининграде» устанавливалась строгая обязательность для прописки в ведомственных домах предъявления наряду с ордером горжилуправления на вселение и акта о передаче данного дома соответствующему предприятию. Случаев самовольного вселения в пустующие квартиры и самовольного занятия жилых помещений как отдельными лицами, так и ряда предприятий, организаций и учреждений было немало. Но решались они не только и не столько соответствующими мерами административного порядка. Судя по сохранившимся в фондах ГАКО документам, управления по гражданским делам не имели своей необходимой ремонтно-строительной базы для производства соответствующих работ в рамках всего городского жилого фонда. Это обстоятельство, очевидно, и явилось одной из причин того, что наряду с городским, находившимся в ведении жилищного отдела горкомхоза, приходилось параллельно идти и на создание ведомственного жилого фонда, состоявшего из жилых зданий, принадлежавших отдельным предприятиям, способным самостоятельно вести свое жилищно-коммунальное хозяйство. Пополнялся тот и другой фонд как за счет восстанавливаемых, так и за счет освобождавшихся жилых строений в связи с передислокацией воинских частей.
Во всех случаях, как следует из архивных материалов, передача жилых помещений и других строений предприятиям подчинялась строго определенному порядку. В каждом случае указывался конкретный адрес передаваемого объекта, его степень пригодности. Его получатель обязывался произвести необходимые восстановительные работы в определенные, в строгом соответствии с утвержденными проектом и сметой, сроки. Дома с законченным восстановлением сдавались приемочным комиссиям (как и переходившие от военных к гражданским властям), десять процентов жилой площади в них передавались в распоряжение городских гражданских управлений. Передача объектов жилищного хозяйства в бессрочное пользование или в аренду предприятиям оформлялась соответствующим актом и договором. В случае невыполнения сроков начала работ дома передавались другой организации.
Данные материалы отражают еще одну сторону этой проблемы: восстановление жилых зданий из городского фонда, подлежащих частичному или полному заселению работниками бюджетных организаций, не имевших своей ремонтно-строительной базы, возлагалось на промышленные и другие организации, имевшие такую базу. Показательным примером этому может служить приказ от 30 марта 1947 г. № 143 «О подготовке жилплощади для размещения руководящих работников, прибывающих в Калининград» с указанием конкретных объектов восстановления и исполнителей приказа. Если учесть, что для работы в создававшемся областном управлении по гражданским делам в 1946— 1947 гг. приехало около полутора тысяч работников разного уровня, объем предполагаемых работ, который следовало выполнить, был немалым.
Фрагмент работы профессора, доктора исторических наук И. А. Фарутина.
Опубликована в научном сборнике «Калининградские архивы» вып. 2, 2000 год.
Фотографии и документы из фонда Государственного архива Калининградской области
Столь же решительными, как следует из публикуемых материалов, были меры воздействия военных и гражданских властей по пресечению случаев самовольного вселения в жилые дома и квартиры отдельных граждан и организаций, Показательным примером тому может быть для читателя приказ по Кенигсбергскому городскому управлению по гражданским делам от 18 июня 1946 г. № 10, которым за сульфитно-спиртовым заводом № 2 Главлесспирта при Совете Министров СССР закреплялись дома по улице Стекольной, освобождавшиеся военными. Но вопреки приказу один из этих домов с применением силы оружия был занят ЦБК-2, а рабочие спиртзавода выселены.
Приказом "За незаконное выселение рабочих спиртзавода из дома № 80 с применением вооруженной силы ЦБК-2" материал был направлен прокурору области. В другом случае гражданское управление направило прокурору области мотивированное отношение "Санкционировать выселение из квартиры по Ростовской улице, 80 гражданина [...]*, ложно рекомендовавшего себя в жилотделе и 6 районе за секретаря РК ВКП(б) 6 района и получившего обманным путем ордер на право вселения в эту квартиру. Приказом по гражданскому управлению соответствующие должностные лица обязывались "изъять у [...]* незаконно присвоенный дом,., а материалы о незаконном использовании рабочей силы для ремонта своего дома [...]* направить городскому прокурору для расследования и привлечения к ответственности.
В то же время нельзя обойти и документы противоположного характера, отразившие заботу о жилье заслуженных людей.
Предпринятый таким образом обзор выявленных и представленных документов и материалов показывает, что жилищная проблема, определявшая основы и условия жизни многих тысяч советских людей, переселившихся на свое новое местожительство, представляла собой одну их важных, острых и трудно решавшихся социально-экономических и политических проблем становления новой области. По своим параметрам и содержанию она во многом отличалась от подобных в других районах страны. Решалась она не на путях нового строительства, а прежде всего учетом и распределением жилых помещений, сохранившихся от военного времени, и восстановлением тех из них, которые еще можно было восстановить, хотя процент сохранности многих из них был невелик — (в пределах 20—30 процентов). И тем не менее в 1945—1947 тт. в области были заложены необходимые предпосылки для этих работ.
Публикуемые материалы создают строго документированное представление о положении дел в решении жилищной проблемы в условиях начала становления самой западной области Российской Федерации.
Фрагмент работы профессора, доктора исторических наук И. А. Фарутина. Опубликована в научном сборнике «Калининградские архивы» вып. 2, 2000 год.
Деятельность советских комендатур в Кёнигсберге – Калининграде уделяется значительное внимание в литературе. Гораздо меньше изучена работа военных комендатур в районах молодой советской области, где им пришлось решать комплекс задач преимущественно невоенного назначения, в том числе в сельском хозяйстве. Для этой цели в каждой районной комендатуре было организовано от 2 до 5 военных совхозов (в Земландском районе – 7). На 10 сентября 1945 года насчитывалось 57 таких хозяйств. Главное, что удалось сделать комендатурам летом 1945 года – нормализовать ситуацию.
Средняя плотность населения по районам едва достигала 10 – 12 человек на кв. км. При этом только 20 – 30% немецкого населения было трудоспособно. Только 21 августа 1945 года директивой №01605 военным комендантам было предписано приступить к «развитию экономики районов, а именно: к восстановлению предприятий коммунального характера – водопроводов, источников электроосвещения, очистке городов от строительного мусора, сборке сельхозинвентаря для осенне-посевной кампании и его ремонту и т.д.»
К 1 сентября 1945 года дали ток электростанции в Хайлигенбайле, Пальмникене, Велау, Тапиау, Лабиау, Гумбиннене, Нойхаузене и других населённых пунктах. Было восстановлено 30 мельниц с производительностью от 25 до 80 тонн муки в сутки, работало 20 хлебопекарен. Приступили к работе 6 лесопильных заводов. Военным комендатурам удалось открыть 8 детских домов для немецких детей общей численностью на 647 человек.
К этому же времени были восстановлены водопроводы в Фишхаузене, Пальмникене и «местечке» Раушен. Для бытового обслуживания военнослужащих и местного населения работали 20 сапожных мастерских, 26 портновских мастерских, при всех комендатурах работали парикмахерские. В каждом районе действовали больницы (всего 24 больницы, 43 амбулатории с общим количеством коек на 2767 больных). В тоже время оставалась разрушенной канализация, городских бань не было, крупные прачечные комбинаты тоже отсутствовали.
19 ноября 1945 года было создано Временное управление по гражданским делам, которому поручалось осуществление «экономических функций по восстановлению народного хозяйства на территории военного округа и управлению населением». В состав управления передавался отдел по руководству военными комендатурами. Коменданты имели помощников по хозяйственным и сельскохозяйственным вопросам. Для обеспечения порядка на подведомственной территории в управлении районной комендатуры имелся стрелковый взвод.
Придание комендатурам воинских подразделений было необходимой мерой в связи с нередкими случаями грабежей, насилия, самовольного демонтажа оборудования, несанкционированной разборки зданий и сооружений. В районах, примыкавших к территории Литовской ССР, обыденным явлением стало расхищение оборудования, строительного материала и других материальных средств. В частности, зимой 1945-46 годов по льду реки Неман перетаскивали оборудование сульфитно-спиртового завода г. Рагнита. В марте-апреле 1945 года трофейной службой 3-го Белорусского фронта была проведена паспортизация кирпичного завода в этом же городе. Так как на заводе отсутствовала охрана, к январю 1946 года оборудование завода в значительной степени было разукомплектовано и расхищено. В Эйдткунене, по сообщению военного коменданта, «жилой фонд города разоряется гражданами Литовской ССР… Из домов выносят стёкла, рамы, двери, срывают пол, электропроводку, ломают изгороди, вывозят сельхозинвентарь».
В населённых пунктах Пиллькалленского района «большая часть мебели и сельхозинвентарь растасканы со стороны литовских граждан». Очевидцы сообщают, что в 1945 – 1946 годах практически был разобран на строительные материалы и перенесён через реку Шешупу сильно разрушенный в результате ожесточённых боёв в октябре 1944 года прусский городок Ширвиндт. Допускались злоупотребления и советскими военнослужащими, и первыми советскими гражданами, появившимися в новой российской области. Воинское подразделение в силу своей малочисленности не всегда могло в подобных случаях обеспечить порядок в подведомственном районе, но всё же являлось определённым стабилизирующим фактором.
Следует отметить, что на военные комендатуры ложилась ещё одна весьма специфическая задача. Своими силами комендатуры должны были воспрепятствовать несанкционированному перемещению немецкого населению, возвращавшегося в места своего прежнего проживания из районов Восточной Пруссии, отошедших Польше.
Штат военных комендатур был укомплектован к середине декабря 1945 года. Однако многие из них выполняли свои обязанности с более раннего времени. Так, коменданту Малькову удалось добиться открытия двух больниц и детского дома для немецкого населения во Фридландском районе ещё к середине сентября.
Деятельность Фридландской комендатуры в этот период следует считать весьма успешной. В частности, на 15 ноября 1945 года во Фридланде была восстановлена водяная мельница производительностью 25 тонн муки за сутки. По донесению Малькова, силами военной комендатуры удалось восстановить гидростанцию мощностью 11 тысяч киловатт во Фридланде, а при содействии военных строительных организаций – электростанцию мощностью 2,5 тысяч киловатт в Гросс-Вонсдорфе (ныне посёлок Курортное).
В целом упорядочение работы военных комендатур в конце 1945 года позитивно сказалось на экономической жизни региона, но ряд задач решить не удалось. Холодная зима, болезни и голод 1946 года привели к высокой смертности среди немецкого населения (в отдельные месяцы – до 2000 человек). Продовольствие и промтовары в область почти не поступали. Население имело деньги, но на них нечего было купить: фонд заработной платы по области в апреле-мае 1946 года составил 190 млн. руб., а оборот розничной сети за этот же период – только 57,4 млн. руб.
К моменту передачи властных полномочий гражданскому управлению военным комендатурам всё же удалось нормализовать жизнь в регионе и заложить основы для последующего развития местной промышленности и коммунального хозяйства.
Работа Геннадия Викторовича Кретинина, доктора исторических наук
«Ещё раз о военных комендатурах Кёнигсбергского
Особого Военного округа в 1945 – 1946 годах».
Фотографии взяты с сайта https://waralbum.ru/
За последние полтора десятилетия в России, Белоруссии, странах Балтии и Польше было издано несколько монографий и множество статей, очерков, сборников документов по истории миграций городского и сельского населения СССР в годы Второй мировой войны и в послевоенный период. Значительная часть этих работ посвящена истории депортаций – принудительных (насильственных) переселений отдельных категорий граждан СССР и целых народов. Историко-демографическая тематика не утратила своей актуальности и в начале XXI в. В частности, в сфере внимания калининградских историков на протяжении последних лет остаётся проблема заселения самого западного региона России в послевоенные годы. В историографии неоднократно высказывалось мнение об уникальном, неповторимом характере этой переселенческой кампании.
Миграционные перемещения населения СССР в 1945–1950 гг. носили сложный, многоплановый характер.
В довоенный период заселение территорий, включённых в состав СССР (Тува, Западная Белоруссия, Западная Украина и т. д.), не носило масштабного характера; это было связано с наличием многочисленного местного населения, включавшегося в состав советского социума. В новые регионы направлялись в основном партийные работники, государственные служащие, военные.
В результате победы во Второй мировой войне к СССР отошёл ряд территорий. Согласно заключительному протоколу Берлинской конференции трёх держав (СССР, США и Великобритании) 1945 г., одна треть территории Восточной Пруссии вошла в состав СССР. *Наряду с широко представленной в историографии оценкой включения территории Восточной Пруссии в состав Польши и СССР как вполне законной в правовом отношении акции, существует и другая точка зрения, согласно которой территория будущей Калининградской области была лишь временно передана в управление советским военным властям, а затем (в 1946 г.) в одностороннем порядке включена в состав Советского Союза без соответствующего нормативно юридического оформления.
В 1946 г. на территории Кёнигсбергского и Гумбинненского округов бывшей Восточной Пруссии была образована Калининградская область, площадь которой составила 15,8 тыс. кв. километров. Также в состав СССР были включены Южный Сахалин и Курильские острова в соответствии с решением Крымской конференции 1945 г. В 1947 г. в составе РСФСР была создана Сахалинская область, включавшая и острова Курильской гряды. По мирному договору с Финляндией 1947 г. область Петсамо (Печенга) также вошла в состав СССР (точнее, в состав Мурманской области РСФСР). По советско-чехословацкому договору о границах (1945 г.) к СССР отошла Закарпатская Украина (центр – Ужгород, включена в состав Украинской ССР). Кроме того, по аналогичному договору с Польшей (1945 г.) Западная Украина и Западная Белоруссия были закреплены за СССР, к Польше отошёл Белосток с прилегающими территориями.
Начало заселению российской части бывшей Восточной Пруссии положили «вынужденные» и стихийные мигранты – военнослужащие, члены их семей и репатрианты. Весной 1945 г. для восстановления предприятий местной промышленности стали прибывать рабочие и специалисты. Общая численность советского гражданского населения к 1 ноября 1945 г. достигла 7 тыс. человек, а к моменту учреждения Кёнигсбергской области в составе РСФСР (7 апреля 1946 г.) выросла до 54 тыс. человек. Со второй половины 1946 г. заселение региона приобретает упорядоченный характер.
Девятого июля 1946 г. было принято постановление Совета Министров СССР «О первоочередных мероприятиях по заселению районов и развитию сельского хозяйства Калининградской области». В нём сформулированы основные принципы переселенческой программы в целом: определялись районы выхода переселенцев, содержались рекомендации по отбору переселенцев, устанавливались льготы для желающих переехать в Калининградскую область.
Фрагменты работы историка Дмитрия Манкевича «Миграции населения СССР в первые послевоенные годы и заселение Калининградской области (1945–1950 гг.)».
Местное немецкое население постепенно уехало из Восточной Пруссии (за период 1944–1946 гг. территорию области покинуло свыше 1157 тыс. немцев, оставшиеся – более 100 тыс. человек – в 1947–1948 гг. были переселены в советскую зону оккупации Германии). Некоторые современные российские историки рассматривают выселение немцев с территории области как репатриацию на историческую родину. Плановое переселение граждан СССР в образованную Калининградскую область началось с августа 1946 г. До конца 1946 г. только население области увеличилось на 12,1 тыс. семей (более 80 тыс. человек), прибывших из центральных областей России, автономных республик Поволжья, Белорусской и Украинской ССР. В 1947 г. количество прибывших в область переселенцев составило 146,8 тыс. человек, в 1948 г. – 153,6 тыс., в 1949 г. – 112,7 тыс., в 1950 г. – 108,7 тыс. В дальнейшем процесс заселения области продолжался, однако после 1950 г. начинается снижение темпов механического прироста населения (исключение составляют 1953 и 1959 гг., когда механический прирост доминировал над естественным).
Переселение советских граждан в Калининградскую область не всегда сопровождалось продуманными и своевременными мерами по их хозяйственному и бытовому обустройству. Характерным примером этого служит переселенческая акция 1946 г.: прибывшие в последние месяцы года колхозники не имели собственных продовольственных запасов, а вырастить урожай на новом месте уже не успели. Голод и связанное с ним истощение стало причиной роста смертности населения Калининградской области в 1946–1947 гг. более чем в два раза. Бытовые и хозяйственные проблемы, обманутые ожидания, непривычный климат и другие причины обусловили высокий уровень оттока переселенцев с территории области, особенно из сельской местности. Удельный вес «обратных переселенцев» постоянно увеличивался: от 27% в 1947 г. до 69% в 1951 г. Всего за 1946–1950 гг. Калининградскую область покинули 215 587 человек. Свою негативную роль сыграли разного рода слухи и домыслы о тяжёлых жизненных условиях в области. Низкий уровень «приживаемости» советских граждан на новой территории был обусловлен ещё и тем обстоятельством, что калининградские крестьяне имели паспорта, предоставляющие им дополнительные возможности для смены места проживания. Кроме того, многие переселенцы и не планировали оставаться навсегда на новом месте, рассматривали своё пребывание на бывшей немецкой земле как временное. К началу 50-х гг. на территории области уже проживало около полумиллиона человек.
После присоединения к РСФСР Южного Сахалина началась репатриация японских подданных (включая и корейцев), и к 1949 г. они были выселены и из Южного Сахалина, и с Курильских островов (почти 300 тыс. человек). В 1946–1949 гг. для работы в Сахалинской области были привлечены тысячи северокорейских рабочих, почти половина из которых впоследствии не возвратилась в Северную Корею. Одновременно на Южный Сахалин и Курилы было перемещено 350 тыс. советских переселенцев. Состав населения островов коренным образом изменился. К 1949 г. численность прибывших составила уже более 450 тыс. человек.
На самом деле эта цифра значительно выше, так как в статистических данных тех лет не учитывалось перемещение значительных воинских контингентов. Переселенцам на Сахалин предоставлялись значительно большие льготы, чем тем, кто переезжал в Калининградскую область. Процент «обратных переселенцев» здесь был ниже. Переселялись в основном семьи колхозников, целью переселенческой политики было развитие сельского хозяйства Сахалинской области.
Таким образом, модели заселения Южного Сахалина и Калининградской области, а также района Петсамо (Печенги) содержат немало идентичных элементов: «добровольно-принудительное» выселение местных жителей (немцы, японцы), переселенческие мероприятия, организованные по единой схеме, система льгот, пограничный характер регионов и в связи с этим высокий удельный вес военнослужащих и членов их семей.
Фрагменты работы историка Дмитрия Манкевича «Миграции населения СССР в первые послевоенные годы и заселение Калининградской области (1945–1950 гг.)».
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области.
Великая Отечественная война привела к серьёзным изменениям в размещении населения СССР. Уже в начальный период военных действий (лето и осень 1941 г. – весна 1942 г.) из западных областей СССР (Украинская ССР, Белорусская ССР, Прибалтика, Ленинградская, Смоленская и некоторые другие области) было эвакуировано свыше 25 млн чел. (по другим данным – 17 млн чел.). Их направляли на Урал, в Поволжье, Западную Сибирь и Казахстан. Несмотря на то что 63–65 млн советских граждан остались на оккупированной территории, главная задача эвакуации – сохранить производственный потенциал западных областей для экономики страны, в том числе и кадры, была выполнена.
Другим активным миграционным потоком движения населения стало возвращение эвакуированных и беженцев на прежние места жительства. Часть эвакуированных была возвращена вместе с предприятиями, которые во время войны переводились в тыловые регионы, многие возвращались самостоятельно.
В 1920–1930-е гг. численность советских вооружённых сил непрерывно увеличивалась. Сокращение советской армии и флота началось только в послевоенные годы. Демобилизация советской армии, насчитывавшей к лету 1945 г. почти 11,5 млн человек, проводилась поэтапно. Первый этап демобилизации закончился к сентябрю 1945 г., в результате к мирной жизни возвратились свыше 3,3 млн фронтовиков. Полностью демобилизация закончилась в 1948 г. и охватила 8,5 млн бывших военнослужащих.
Возвращение такого значительного количества мужчин из армии изменило соотношение полов в структуре населения СССР (56,2% женщин и 43,8% мужчин в 1948 г.) и повысило рождаемость. Тем не менее гибель мужского населения страны на фронте была невосполнимой – демографическое «эхо» этих потерь ощущалось и десятилетия спустя.
В годы войны в плену немецкой армии и её союзников оказались около 6,2 млн советских граждан: из них умерли и погибли свыше 3,9 млн. Около 0,7 млн военнопленных было освобождено на советской территории, подвергшейся оккупации. Остальные 1,8 млн выживших военнопленных подлежали репатриации. Свыше 150 тыс. военнопленных по тем или иным причинам не вернулись в СССР. Репатриации подлежало и гражданское население, угнанное в Германию и другие страны в годы войны. По подсчётам Чрезвычайной Государственной Комиссии (ЧГК), оккупанты вывезли за пределы СССР 4 млн 258 тыс. советских граждан. Репатриация гражданских лиц была обязательной и санкционированной решениями Ялтинской встречи Сталина, Рузвельта и Черчилля в феврале 1945 г. К 1 марта 1946 г. было репатриировано свыше 4 млн человек (до 1 июля 1952 г. – 4 млн 305 тыс. советских граждан).
Фрагменты работы историка Дмитрия Манкевича «Миграции населения СССР в первые послевоенные годы и заселение Калининградской области (1945–1950 гг.)».
Фотографии из семейного архива А. Сологубовой.
В межвоенный период огромные массы населения мигрировали прежде всего из села в промышленные центры, расположенные как в густонаселённой европейской части страны, так и в создаваемых на востоке новых экономических районах.
За период между переписями 1926 и 1939 гг. на Урал, в Сибирь, на Дальний Восток и в Среднюю Азию переселились более 4,7 млн чел. Значительная часть переселенцев (около 2 млн чел.) осела в городских центрах Урала. Среди других целевых районов миграционной политики 1930-х гг. выделяются горнопромышленные области Казахстана (в частности, Карагандинский угольный бассейн), Кольский полуостров (Мурманск, Хибины), Печорский угольный бассейн, районы добычи золота в бассейне Колымы. Районы притока переселенцев имели прежде всего сырьевую ценность и становились центрами добычи и переработки полезных ископаемых. Ввиду необычайно суровых климатических условий, отдалённости от центральных областей СССР удержать в этих районах население можно было, только используя социальные льготы, главным образом – более высокую заработную плату.
Сельскохозяйственное освоение в межвоенный период также имело место, хотя и в меньших масштабах. Объектом сельскохозяйственного переселения стал Дальний Восток (Хабаровский край и Еврейская автономная область), а также в некоторые области Закавказья (Западная Грузия, Абхазия, Аджария), куда прибыли почти 150 тыс. человек. Национальный состав переселенцев был довольно пёстрым, однако преобладали русские (более 89%), в Аджарию мигрировали главным образом грузины из других районов республики.
Особое место в истории народонаселения СССР 1920–1930-х гг. занимают крупные перемещения сельских жителей в город. За период 1926–1939 гг. в города переселились свыше 18,5 млн человек, что составляет 63% общего увеличения численности городского населения страны за этот период. В результате доля городского населения в СССР выросла с 17,9% в 1926 г. до 32,8% в 1939 г. В некоторых наиболее развитых индустриальных районах (Урал, восточная часть Украины) уже накануне Второй мировой войны она превышала 60%.
В послевоенные годы в СССР существовала достаточно развитая миграция сельского населения, связанная с обеспечением рабочей силой промышленных предприятий. Бурно развивающаяся промышленность испытывала огромную потребность в дополнительной рабочей силе, важнейшим источником которой была деревня. В 1947 г. была восстановлена система организованного набора рабочей силы, действовавшая в предвоенные годы. При этом разрешили наряду с другими социальными группами населения для работы в промышленности, на стройках набирать желающих и среди членов колхозов. За первые пять послевоенных лет в СССР по оргнабору было привлечено около 4 млн человек. Ежегодно только по РСФСР набиралось не менее 0,5 млн рабочих, среди которых от 60 до 80% составляли сельские жители. Обычно по истечении срока договора уже мало кто из них возвращался в деревню, ощутив преимущества городской жизни (стабильный заработок и др.). Село теряло молодых, наиболее инициативных и трудоспособных работников. Только в 1949 г. «временно отсутствующими» по сельскому населению РСФСР считались 3 210 тыс. человек. Дополнительным стимулом для развития организованного набора рабочей силы стало заселение приобретённых СССР территорий – Калининградской области, Южного Сахалина и др.
Наряду с организованными формами переезда сельских жителей в город всегда существовала и нерегулируемая государством миграция, оценить размеры которой в масштабах всей страны на данный момент не представляется возможным. Стихийная миграция в СССР была затруднена большим количеством правовых барьеров – отсутствием у колхозников паспортов, необходимостью прописки и т.д. Удельный вес покинувших колхозы стихийно составлял около 22% от общего числа «временно отсутствующих» (т. е. почти 750 тыс. человек ежегодно).
Подводя некоторые итоги, отметим, что в послевоенные годы миграционная политика советского правительства сохранила немало черт, свойственных и довоенному периоду: систему организованного набора рабочей силы, принудительные депортации народов и отдельных групп населения, систему льгот для переселенцев. Вместе с тем Вторая мировая война, вызванные ею демографические и экономические потери, вхождение в состав СССР новых территорий оказали определённое влияние на миграционную политику, породили ряд новых миграционных явлений, не характерных для 1930-х – начала 1940-х гг. (репатриация, оптация, массовая демобилизация и т.д.). Миграции стали важным средством восстановления страны, катализатором демографических процессов (особенно урбанизации).
В результате переселенческих кампаний 1945–1951 гг. удалось создать демографическую и социальную основу для восстановления и дальнейшего развития экономики присоединённых районов, в том числе Калининградской области. За «кратчайший срок на этой локальной территории произошла тотальная смена социополитической и социокультурной общности». Таким образом, ряд миграций первых послевоенных лет стал инструментом распространения советской экономической и политической модели, образа жизни и системы ценностей на новые территории.
Фрагменты работы историка Дмитрия Манкевича «Миграции населения СССР в первые послевоенные годы и заселение Калининградской области (1945–1950 гг.)».
Фотографии из семейного архива А. Сологубовой.
Самыми первыми гражданами на новой советской земле стали демобилизованные солдаты, вчерашние участники боев на территории Восточной Пруссии и бывшие узники гитлеровских концлагерей. Подавляющее большинство воинов уехало домой, возвратилось к своим семьям. А часть осталась. Некуда было ехать солдатам, у которых сгорели дома, погибли все родственники. Да и новая земля стала для них не совсем безразличной.
В ней навсегда остались лежать их боевые друзья. Первый солдат, стянувший просоленную гимнастерку, взявший в руки топор, чтобы построить дом, и был самым первым калининградцем.
Вспоминает бывший солдат Николай Васильевич Енин:
– После демобилизации я устроился работать шофером в погрузочно-разгрузочной конторе на железной дороге. Можно было перейти и на другую работу, но людей, хорошо знавших свое дело, было мало – их старались не отпускать. Тех, кто демобилизовался из армии, уговаривали остаться жить и работать в Кенигсберге. Если они подписывали договор на три года с той организацией, в которой они хотели работать, то им выплачивали подъемные в сумме трех тысяч рублей. Лично я подъемные не получал, потому что не знал, долго ли здесь пробуду.
Армейские политорганы всячески содействовали тому, чтобы вчерашние солдаты оставались трудиться на новых землях. Главный упор они делали на армейских коммунистов.
Рассказывает Николай Иванович Чудинов:
– Я демобилизовался летом 1946 года. К этому времени было принято постановление партии и правительства о том, что надо заселять новую область. И вот тогда политотдел нашего полка начал приглашать коммунистов, которые уходят из армии.
Нам говорили: «Дорогие товарищи, вы вот здесь воевали, сейчас надо осваивать новую землю, поскольку она нам передана». А мы, коммунисты, разве не обычные люди! Я вон сколько дома не был. Я ж саратовский. Зачем мне эта Восточная Пруссия? А работники политотдела в ответ: «Вы же коммунисты, должны первыми быть!» Тут я призадумался. Для чего ж я в партию вступал, чтобы вот так положить билет на стол? Тогда же на нас, коммунистов, смотрели! Мне сказали: «Контракт заключайте на два года. Поработаете, потом, если не понравится, уедете». Дали возможность побывать дома: «Поскольку вы воевали, вот вам отпуск. Сколько вам надо? Месяц, два? Поезжайте на два месяца. Все равно возвратитесь, работать-то надо». Я поехал домой. Там председателем райисполкома был бывший директор нашей школы. Увидел меня, обрадовался: «О-о! Давай к нам. Вот есть должность заведующего отделом культуры». Я отвечаю, что не могу, дал обещание поехать в Калининградскую область. То есть тогда еще не Калининградскую, а Кёнигсбергскую. Твердо ответил: «Я поеду туда. Не могу обманывать».
Демобилизованные воины, недавние фронтовики, оставшиеся жить здесь, были, как правило, люди молодые, деятельные, энергичные. Еще не успевшие обзавестись семьей. Многие из них не имели определенной профессии. Пока шла война – учились воевать, а мирную специальность освоить не успели.
Кроме бывших солдат среди первых жителей области оказались репатрианты – так называли советских граждан, угнанных фашистами в Германию. Путь тысяч освобожденных узников пролегал по территории бывшей Восточной Пруссии.
Рассказывает Зоя Ивановна Годяева, восемнадцатилетней девушкой угнанная в Германию из Смоленской области. Почти три года пребывала она в неволе, пока в апреле 1945 года не пришли союзные войска:
– Англичане нас собрали от всех хозяев в Бохольте и сказали, что те, кто захочет вернуться домой, – вернется. Они предлагали нам на выбор любую страну, если мы не захотим возвращаться в Советский Союз. Но этим воспользовались очень немногие. Таких сажали на машину и куда-то увозили. Ходили слухи, что тех, кто возвращается из немецкого плена, на родине отправляли в наши лагеря. Но мы этому не верили, хотя нам говорили, что все мы по возвращении пойдем в Сибирь, никто не поверит, что нас в Германию угнали насильно. Но мы в это не верили. Вскоре нас отправили в советскую зону оккупации Германии, в город Магдебург. В лагере оформили документы на проезд в Советский Союз. Я отправила письмо домой с просьбой сообщить, кто из моих родных остался там. Ответа не получила. Документы мне были выписаны на проезд в Смоленскую область. Повезли нас через Восточную Пруссию, город Инстербург Неподалеку от него в сельской местности находилось что-то наподобие распределительного лагеря для таких, как мы. Вскоре туда приехал какой-то человек и сказал нам: «Девушки! Зачем вам ехать к себе на Смоленщину? Вербуйтесь сюда». Возвращаться назад, домой, означало жить в блиндажах, в разрухе. И мы, у кого не было семьи, согласились завербоваться.
Уже с лета 1945 года, еще до образования области, сюда стали прибывать специалисты, направленные своими министерствами для восстановления промышленности. Обычно это оформляли как длительную командировку. Интересно и то, что многим командированным, имеющим сугубо гражданские специальности, присваивались офицерские воинские звания и выдавался воинский паек. На руководящие должности стали присылать по путевкам ЦК партийных работников. Среди переселенцев было много образованной, энергичной молодежи – выпускников различных учебных заведений, которых распределяли сюда, иногда без учета их желания.
Рассказывает Филипп Павлович Столповский:
– Я сразу согласился ехать. Таковы требования нашей партии: если партия находит нужным, коммунист не имеет права отказываться. С теми же, кто не дал согласия, решался вопрос о пребывании в партии. На их посылке больше уже не настаивали.
Партийные работники обеспечивались более высокими подъемными, для них и система льгот была выше. Тем не менее для многих партийцев направление сюда означало заметное ухудшение условий их жизни относительно прежнего места: область ведь лежала в руинах.
Елена Кузьминична Зорина вспоминает:
– В мае сорок шестого года сюда по путевке ЦК партии был направлен мой муж – Зорин Александр Афанасьевич, работавший до этого в городе Горьком, в обкоме ВКП(б). Его определили в областное Гражданское управление инструктором по информации. Я поступила на работу начальником отдела кадров главурса при Калининградбумпроме. В Горьком я работала зам. директора торфяных предприятий при автозаводе имени Молотова. Перед приездом в Калининград мы побывали на приеме у Молотова в Москве. Я хотела забронировать квартиру в Горьком – у нас были хорошие жилищные условия, но мне дали понять, что мы уезжаем в Калининград надолго, если не навсегда.
В область также прибывали молодые люди по комсомольским путевкам. Молодежь стремилась скорее преобразить эту землю, которую вскоре стала считать своей.
Ну и, наконец, самый массовый поток приезжающих в новую область шел по пути планового переселения в сельскую местность, которое началось в конце августа 1946 года.
Отрывок из книги «Переселенцы рассказывают». Книга была написана в 1992 г. на основе воспоминаний первых жителей области, прибывших в наш край с 1945 по 1950 год. В ее создании принимал участие большой авторский коллектив преподавателей и выпускников Калининградского университета (С. П. Гальцова, А. П. Гедима, М. А. Клемешева, Ю. В. Костяшов, Ю. И. Матюшина, А. П. Попадин, К. В. Резуев (составитель публикуемой главы), Л. П. Ткачик, А. А. Цапенко, А. Д. Чумаков, А. А. Ярцев). В 1997 г. при поддержке Комитета по делам архивов администрации области и Калининградского историко-художественного музея авторская рукопись при участии журналиста А. П. Дарьялова и редактора 3. П. Глушковой была подготовлена к печати. Однако вследствие невыполнения Калининградским книжным издательством условий договора на стадии подписания книги в печать ее издание было приостановлено. Между тем книга выдержала уже два издания на немецком языке (1999, 2001 гг.) и в 2001 году опубликована в Польше в переводе на польский язык. Руководитель авторского коллектива Ю. В. КОСТЯШОВ.
Фотографии из семейного архива А. Сологубовой
«Мы видели несоответствие между тем, что заявляли власти, партийная верхушка и тем, с чем пришлось столкнуться людям. Из того, что им обещали при вербовке сюда, они практически ничего не получили. А многие именно за этим и ехали, надеясь, что будут подъёмные, деньги, чтобы купить корову, на строительство жилья. И это была реальная жизнь, приходилось выкручиваться, как могли».
ПРОБЛЕМЫ ЗАСЕЛЕНИЯ КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ В ДОКУМЕНТАХ ЦЕНТРА ХРАНЕНИЯ И ИЗУЧЕНИЯ ДОКУМЕНТОВ НОВЕЙШЕЙ ИСТОРИИ
Тема заселения области и социально-бытовые условия переселенцев в открытых документах Калининградского обкома КПСС за 1947—1948 годы отражается в протоколах конференций, пленумов, бюро, отчетных докладах, письмах, информациях, в донесениях в областной комитет КПСС руководителей промышленных предприятий, районов, хозяйств.
О путях заселения области свидетельствуют следующие документы. В письме секретаря обкома Иванова в ЦК ВКП(б) от 28 мая 1947 года говорится:
«Заселение области на первом этапе её существования происходило случайно, без необходимой проверки и контроля. Население состояло главным образом из военнослужащих, значительного числа репатриированных советских граждан и немцев. Немцев насчитывалось более 100 тысяч человек». Но уже в 1948 году в справке Калининградского горкома в ЦК ВКП(б) указывается: «Настроение трудящихся характеризуется составом населения, формирующегося самыми различными путями. Часть населения осела в городе после демобилизации из армии, часть прибыла в порядке репатриации из немецких (а впоследствии из американских и английских лагерей), часть прибыла в порядке самотека из различных областей Советского Союза в поисках работы. Основная же часть населения сформировалась в порядке переводов в Калининград рабочих и служащих с родственных предприятий других городов страны и организованного набора рабочей силы. Эти рабочие и служащие явились основным костяком, вокруг которого формировались трудовые коллективы предприятий, организаций. Стало гораздо меньше стремящихся пребывать здесь временно и при случае выехать на прежнее место работы».
Почти пятая часть документов фонда обкома КПСС рассказывает о формировании первых трудовых коллективов; о том, что уже в 1945 году прибывали рабочие по вербовке и командированные специалисты на промышленные предприятия. Так, в информации главного инженера Кёнигсбергского управления целлюлозно-бумажной промышленности говорится, что восстановление целлюлозно-бумажных предприятий началось еще в июне-июле 1945 года.
В начале сентября 1945 года задымились первые заводские трубы, начали выпускать продукцию ЦБК-1 и ЦБК-2, бумажная фабрика № 1 Велау. За четыре месяца 1945 года предприятия выработали 139 тонн бумаги и 969 тонн целлюлозы.
А в докладной записке по ЦБК-2 начальника политотдела временного Гражданского управления Особого военного округа Ищенко указывается, что на комбинате работает около одной тысячи рабочих. И здесь же говорится, что оплата рабочим по вербовке не произведена.
В фонде имеются документы о формировании трудовых коллективов вагоностроительного завода, завода № 820, морского порта и другие. О том, что в 1945 году начинает формироваться коллектив завода № 820 можно судить по списку работников завода, представленных к награждению медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.». Список подписан директором этого завода Вердниковым и представлен в политотдел временного Гражданского управления в 1945 году.
По имеющимся документам на 1 января 1946 года уже можно судить об эксплуатации морского порта. На начало года в порту работало 1300 человек русских, из них 300 репатриированных советских граждан, остальные прибыли по направлению и в порядке перевода Министерством из других портов в 1945 году.
В архиве хранятся 20 протоколов собраний организаций и предприятий по выборам в 1945 году в участковые избирательные комиссии при проведении выборов в Верховный Совет СССР и среди них БЦК-1, ЦБК-2, «Кенигсбергэнерго», морской порт, завод № 820, «Балтгосрыбтрест», механический завод этого треста, два сульфитно-спиртовых завода, средняя школа Кёнигсберга, мелькомбинат, швейно-обувной комбинат и другие.
С этих предприятий началось промышленное заселение области. Подтверждают это и списки членов ВКП(б), где в графе «прибытие» у многих стоит 1945 год, а у некоторых май 1945 года.
На первое августа 1946 года всего проживало в области 192 980 человек, в том числе советских граждан 84 564 человека, из них старше 16 лет — 66 024 человека.
Немецкого населения было 108 416 человек, из них старше 16 лет — 86 742 человека.
В городе Калининграде всего насчитывалось 52 756 человек, из них советских граждан 27 208 человек, а немецких граждан — 39 739 человек.
Эти сведения приведены по справке областного паспортного стола, хранящейся в архиве.
Из материалов фонда видно, что в 1946 году началась активная работа по восстановлению промышленности, но почти все предприятия испытывали большой недостаток кадров. И со второй половины года направление людей в область для работы на промышленных предприятиях стало проводиться более активно. Но из запланированных 17 570 человек прибыло всего около 55 процентов.
В документах говорится о плохой трудовой дисциплине, низкой квалификации, о большой текучести кадров вследствие плохих социально-бытовых условий. В справке о подборе и воспитании кадров на конец 1947 года по целлюлозно-бумажной промышленности отмечается, что за 1946 год и первый квартал 1947 года со всех предприятий целлюлозно-бумажной промышленности ушло 3 243 человека, или 57,5 процента.
Фрагмент работы Тамары Алексеевны Прошиной (советского партийного работника, руководителя архива – директор ГАНИКО (1992–2007), Заслуженного работника культуры РФ) об отдельных моментах проблемы заселении области по документам фонда № 1 «Калининградский обком КПСС». Опубликовано в сборнике научных статей «Калининградские архивы», вып. 1, по материалам НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКОЙ КОНФЕРЕНЦИИ «50-летие КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ И ГОСУДАРСТВЕННЫЕ АРХИВЫ», состоявшейся 10 апреля 1996 года в Калининграде.
Фотографии и документы из фонда Государственного архива Калининградской области.
В фондах Государственного архива Калининградской области хранится записанное 26 января 1990 года учителем истории средней школы №20 Калининграда А. А. Цапенко интервью с Валентиной Ивановной <…>, 1927 г.р., русской, беспартийной, прибывшей в область в 1945г.
– Расскажите о своей биографии до приезда в Калининград?
– Я родилась в Курске 11 ноября 1927г. в семье служащих. Отец был инвалидом Гражданской войны. Мать умерла, когда я была совсем маленькой. Во время войны находилась в эвакуации в Казахстане, где получила средне-техническое образование. <…> К моменту приезда в Калининград мне не было ещё и 18 лет.
– Откуда Вы узнали о возможности переселения в Калининградскую область?
– После моего возвращения из эвакуации жить в Курске было негде. От знакомой узнала, что проводится вербовка в Восточную Пруссию, в Кёнигсберг. Я решила поехать в эти места. При заключении договора вербовщики делали упор на то, что мне будет предоставлено жилье, которое по истечении 10 лет перейдёт в мою личную собственность; об этом же было записано в тексте договора.
О Восточной Пруссии не знала ещё тогда ничего, кроме того, что из тех краёв совершались походы крестоносцев на Русь.
По договору мне были предоставлены льготы: подъемные (сумму не помню), в счёт которых по талонам выдавалась одежда, 10 м материи, а также упомянута льгота насчёт жилья. В льготы входило снабжением продовольствием по первой категории (как офицерский паёк). Правда, через год снабжение по первой категории было отменено, и наше снабжение осуществлялось по обычным карточкам, которые отоваривались нерегулярно, например, хлеб задерживали по 3-4 дня, потом выдавали за все дни сразу. Договор заключался сроком на 2 года.
– Расскажите о переезде в Восточную Пруссию.
– На новое место я уезжала со станции Курск в товарном вагоне, в котором ехали кто как мог. Сухого пайка нам не выдавали, и в дороге питались теми продуктами, которые взяли с собой. Эшелон был размером с товарный состав. Ехали 10 дней, через Каунас и Вильнюс. Ехали спокойно, без приключений. В каждом вагоне был старший, отвечающий за порядок.
– Как Вас встретили в пункте прибытия?
– Приехали в Кёнигсберг поздно вечером 7 октября 1945г. Никакой торжественной встречи не было; приехала грузовая машина, на которой меня отвезли (и других тоже) в дом на Кёнигштрассе (ул. Фрунзе), в котором сейчас на первом этаже гастроном, а тогда весь дом был занят управлением «Кёнигсбергэнерго». *** В 1945 году к возрождению энергоотрасли из пепла приступили всего 12 человек.
Разместили нас в больших пустых комнатах. Коек не было; мы разместились на полу, обходясь привезёнными принадлежностями. Водопровод и канализация не работали. Воду брали в колонке на улице около реки Преголь, метров за 500 от дома, где мы разместились. Питались в столовой на первом этаже, где сейчас гастроном, по талонам, деньги за них удерживались из зарплаты.
Это был мёртвый и жуткий город, особенно когда от ветра грохотало ржавое железо на остовах коробок бывших зданий. В разбитых коробках было слышно, как из труб вытекала вода. Центр города был полностью разрушен, от вокзала, по нынешнему Ленинскому проспекту, по Московскому проспекту, по ул. Фрунзе, по ул. Клинической – всё в этой округе было разбито до основания. Единичные здания оставались целыми и кое-где пригодные для восстановления. Транспорт не работал. Улицы были практически без света. На Кёнигштрассе лишь кое-где, через большие промежутки на столбах горели лампочки.
– Расскажите о предоставленном Вам жилье.
– Со временем меня поселили в пустующей комнате в здании управления «Кёнигсбергэнерго». Бытового обслуживания никакого не было. В случае заболевания обращались в медпункт управления. Позже стала на учёт в областной больнице.
– Расскажите о Вашей работе в городе.
– Меня приняли инспектором-контролёром «Энергосбыта». При желании я могла бы перейти на другую работу в системе «Кёнигсбергэнерго».<…>
– Что Вы можете рассказать об общественно-политической и культурной жизни тех лет?
– В нашем управлении была создана комсомольская организация, которая принимала на учёт приехавших комсомольцев. Была создана профсоюзная организация.
Власть в городе осуществлялась военным комендантом.
В декабре 1947г. впервые голосовала на выборах в местные советы. Избирательный участок был в здании напротив «Кёнигсбергэнерго» (это здание не сохранилось). Голосовала самая первая, рано утром. На избирательном участке меня поздравили как голосовавшую первый раз.
Мест отдыха и развлечений было мало. Мы ходили на танцы в «Немецкий клуб», который находился на ул. Барнаульской в здании, где сейчас находится туберкулёзный диспансер. Туда приходила советская молодёжь, немцы всех возрастов и военнослужащие.
Работал городской Дом офицеров (в районе госпиталя на Северной горе), в котором показывали кинофильмы, устраивались танцы и концерты воинских ансамблей песни и танца. Работал театр на ул. Бассейной. Из кинотеатров помню лишь кинотеатр «Заря».
До интенсивного прибытия переселенцев на улицах в тёмное время суток было относительно спокойно; город охранялся военными патрулями. С началом интенсивного переселения совершались случаи грабежей в тёмное время суток, так как освещённой была лишь «Площадь трех маршалов» (площадь Победы), на которой горело три лампочки. В одиночку старались не ходить: ходить группами.
– Расскажите о взаимоотношениях немецкого населения и переселенцев.
– Днём город был почти пуст, с редкими прохожими. Немецкого населения было немного, всех возрастов. К нам, переселенцам, со стороны немцев отношение было сдержанным, мы к ним относились так же. Жили они в квартирах и в подвальных помещениях и в других домах с русскими (особняках).
Немцы работали на тех же предприятиях, где трудились раньше. Там они получали карточки, там же отоваривали их, причём в первую очередь, чем русские рабочие, сначала старались обеспечить немецких рабочих. Выплата зарплаты задерживалась до 10 дней.
В 1947 году немецкое население было уравнено в правах с советскими людьми. В этом году первая категория снабжения товарами советских людей была отменена, открылись коммерческие магазины по продаже продуктов – хлеба, крупы и т.д. Немецкое население пользовалось этими магазинами наравне с русскими. В обращении были рубли и марки.
При расчётах за услуги (ремонт обуви и т.д.) немцы предпочитали брать марки. Работала «толкучка» в районе нынешней редакции "Калининградской правды", позднее она находилась в районе улицы маршала Борзова. На "толкучке" торговали кто чем мог, там можно было приобрести продукты. Даже немецкие дети от трёх лет и старше держали в руках для продажи пачки открыток. Существовал «чёрный рынок», где можно было за 100-120 рублей купить булку хлеба, картофель и другие продукты.
Зима с 1946 на 1947 год была очень холодная. Голодно и холодно было и русским, и немцам. Немцы говорили, что «русские с собой привезли зиму».
По прошествии примерно полутора лет отношения между русскими и немцами улучшились. Уезжая в Германию, они надеялись на возвращение обратно, считали, что скоро вернутся в свой город и, оставляя вещи, которые не могли увезти, просили сохранить их <…>
– Как Вы относитесь к новому краю сейчас?
– Здесь у меня появилась семья, у меня выросли сыновья. Есть внук и три внучки. Сама в настоящее время на пенсии. Этот край стал для меня родным. В Курск я с 1945г. не выезжала.
Материалы и фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области:
ГАКО. Ф.Р-1191. Оп.1. Д.1.
Опубликовано на странице Государственного архива Калининградской области Вконтакте https://vk.com/wall-172721239_9028?hash=41826b6739e58f7426
В документах Центра за 1948 год имеется информация о том, что прибывшие колхозники в 1946—1947 годах были обеспечены жильем на 94,5 процента. Всем выдана продовольственная ссуда: по 1,5 центнера зерна на главу семьи и 0,5 центнера на члена семьи, проданы промышленные товары, выданы денежные дотации на обзаведение хозяйством.
Но другие документы: материалы проверок, донесения из районов свидетельствуют о больших трудностях, с которыми пришлось столкнуться переселившимся в область. В первые послевоенные годы трудно было всей стране, но еще труднее переехавшим в опаленную войной новую область.
В архиве почти нет документов, говорящих о благополучном положении переселенцев. В основном они свидетельствуют о недостатках, нарушениях, невыполнении условий договоров. С первыми трудностями переселенцы столкнулись при переезде. Так в докладной записке работника обкома на имя первого секретаря говорится:
«При формировании переселенческих эшелонов подаются под погрузку неутепленные, грязные вагоны, не обеспеченные топливом и освещением. Недостаточно обеспечиваются продуктами питания. Переселенцы Калужской области получили только хлеб и сахар, а в Куйбышевском районе — один хлеб. Сделать пополнение продуктов в пути не всегда возможно, так как эшелоны останавливаются на узловых станциях, в пяти-шести километрах от пассажирской станции, люди лишались возможности получить даже кипяток».
Плохо обеспечивались переселенцы топливом, керосином и продуктами питания на месте. В совхозе № 136 Черняховского района переселенцы первого участка были обеспечены хлебом только через два дня после прибытия.
Судя по документам, зимой 1946—1947 годов и весной 1947 года сложилось тяжелейшее продовольственное положение переселенцев-колхозников. В письме секретаря обкома Иванова в ЦК ВКП(б) говорится, что 294 колхоза не сумели посеять озимые и заготовить корма для скота.
Осенью и зимой 1946—1947 годов от бескормицы пало и было прирезано 50 процентов крупного рогатого скота и 30 процентов лошадей. Колхозники испытывали острую нужду в хлебе, было несколько случаев опухания от голода.
В фонде отложились докладные записки Черняховского, Правдинского, Полесского, Гвардейского, Славского и других районов. Все они содержат информацию о чрезвычайно трудном положении с продуктами питания. Многодетные семьи, прибывшие в августе-сентябре 1946 года, вдовы фронтовиков просто голодали. Каждый из районов представил списки семей, находящихся в наиболее тяжелом положении. Во всех донесениях содержались просьбы использовать запасы военных совхозов и подсобных хозяйств.
В ответ на эти обращения правительство предоставило две тысячи тонн зерна для колхозников-переселенцев, была создана комиссия по распределению ссуды, выделено по два пуда зерна на человека, оказана помощь в посеве зерновых и картофеля.
Как свидетельствуют документы, трудным оказался и 1948 год; в результате большой засухи урожай собрали очень низкий.
Сложным оставалось положение и на промышленных предприятиях. В справках, записках, докладных по вагоностроительному заводу за 1947 год о социально-бытовых условиях работающих говорится следующее:
«Неудовлетворительно решаются вопросы организации труда и заработной платы. Плохо организовано обеспечение промышленными товарами. Одинокие рабочие не обеспечены общежитием, бани нет. Результаты медицинского осмотра рабочих, проводимых в течение недели, показали, что из 500 рабочих 63 больны дистрофией, 3 человека больны туберкулезом, 60 человек ослаблены и нуждаются в дополнительном питании. Общежитие, где проживают семьи приехавших на завод по вербовке, находится в ужасном состоянии. Комнаты не отапливаются, стены мокрые и покрыты грибком».
В справках, докладных по заводу № 820 сообщается о том, что среди рабочих завода в 1947—1948 годах возникла эпидемия тифа, малярии. Положение с заболеваемостью почти не изменилось и в 1948 году, о чем свидетельствует отчет за первое полугодие санитарные эпидемиологические службы.
Несмотря на то, что освоение области проходило в тяжелейших условиях, уже на 1 января 1947 года, как свидетельствуют документы Центра, было создано 342 колхоза, 50 совхозов, 30 МТС, работало 426 школ, 21 кинотеатр, облдрамтеатр, 28 библиотек, издавалось 2 областные, 2 городские и 14 районных газет. В Калининграде восстановлено 50 километров трамвайных путей.
Приведенные факты — это лишь часть информации о проблеме заселения области, содержащейся в документах Центра. Изучению этой большой и интересной темы будет уделяться должное внимание и в дальнейшей нашей работе.
Статистические данные этой публикации нельзя считать абсолютно точными, так как они взяты не из отчетов органов статистики, а из документов бывших структур КПСС.
Фрагмент работы Тамары Алексеевны Прошиной (советского партийного работника, руководителя архива – директор ГАНИКО (1992–2007), Заслуженного работника культуры РФ) об отдельных моментах проблемы заселении области по документам фонда № 1 «Калининградский обком КПСС». Опубликовано в сборнике научных статей «Калининградские архивы», вып. 1, по материалам НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКОЙ КОНФЕРЕНЦИИ «50-летие КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ И ГОСУДАРСТВЕННЫЕ АРХИВЫ», состоявшейся 10 апреля 1996 года в Калининграде.
Фотографии из семейного альбома А. Солгубовой.
Тем не менее до сих пор в историографии предпочтение отдается производственным вопросам, материально-технической базе, демографическим аспектам развития села, проблемам удовлетворения социально-экономических и культурных потребностей колхозников. Население советской деревни долгое время оставалось и еще продолжает оставаться «великим незнакомцем». Мы слишком мало знаем о повседневной жизни переселенцев-колхозников, почти не изучаются представления крестьян о себе и окружающем мире, их реакции на те или иные события, мотивация социального поведения, механизмы адаптации и выживания в экстремальных условиях, на чужой земле, в разрушенном войной крае.
Исследование этой темы имеет важное значение не только для понимания специфики региональной истории, но и для анализа особенностей развития послевоенной советской деревни в целом, позволит глубже оценить результаты одной из самых масштабных переселенческих акций советского государства
Первые шаги
Первые эшелоны с крестьянами-переселенцами прибыли в Калининградскую область в конце августа 1946 г. Созданные ими колхозы были маломощными и насчитывали по 30—50 дворов или в среднем по 100 трудоспособных человек на сельхозартель. Трудности, с которыми столкнулись первые переселенцы, были связаны в первую очередь с отсутствием у организованных колхозов какого-либо имущества (неделимых фондов). И если проблема земли, жилья и хозпостроек худо-бедно решалась за счет оставленного немцами «наследства», то в отношении общественного скота, тягловой силы, сельхозинвентаря, семян, денег на текущие расходы новоселам приходилось уповать только на помощь государства.
Первым делом колхозам был выделен скот. Отчитываясь 6 февраля 1947 г. на собрании колхоза «Победа» Гусевского района, его председатель И. В. Кулешов сообщил следующее:
«Мы прибыли в Калининградскую область 28 августа 1946 года. Нам государство дало лошадей: в первую партию 2 лошади, во вторую 4 лошади и в третью 14 лошадей… А также мы получили крупный рогатый скот». Однако почти все животные, которые поступали от службы тыла Красной армии, были больными и крайне истощенными. Их лечение становилось невозможным из-за отсутствия квалифицированной помощи и медикаментов. Кормов тоже не было, так как переселение осуществлялось осенью, т. е. уже в конце сельскохозяйственного сезона. В колхозе им. Буденного Гурьевского района от военных «получили 35 лошадей, из них 19 голов пало».
Нечем было кормить скот в колхозе им. Свердлова Черняховского района:
«У нас уже сбавилось 5 коров, и шестую каждый день подымаем».
В колхозе «Большевик» Славского района, как говорилось на собрании в декабре 1946 г., «рабочие лошади стали выходить из строя, т. е. доведены до истощенного состояния, из которых одна голова дошла до безнадежного состояния».
Еще хуже дело обстояло с техникой и инвентарем. Если кому-то и доставались трактор или машина, списанные из армии, то они требовали сложного и дорогостоящего ремонта. Инструмент же приходилось собирать по окрестным хуторам и заброшенным поместьям; собственно, на первых порах переселенцы ничем другим и не занимались. Увлечение «сбором трофеев» с их последующей продажей (чаще всего в Литве, где очень ценился немецкий инвентарь) приобрело такие масштабы, что руководству колхозов пришлось вводить запреты на «трофейные экспедиции» и «повальную спекуляцию». Если какой-то инструмент и остался в колхозе, то почти весь он был разобран по личным хозяйствам.
В общей атмосфере хаоса и сумятицы, в которой проходило переселение и создание колхозов, весьма неразумно (или, напротив, разумно, но незаконно!) тратились немалые денежные средства, выделенные колхозам. Поэтому совсем не случайными были претензии, прозвучавшие на собрании в уже упомянутом колхозе им. Буденного, по поводу того, что председатель деньги «расходовал как попало, без всяких документов» и «средств получили много, но куда их дели, мы не знаем».
Руководители колхозов тоже не оставались в долгу. Председатель колхоза «Победа II-я» (затем названного именем Буденного) Гусевского района Романенков 15 октября 1946 г. обратился к односельчанам со следующей прочувствованной речью:
«Так, товарищи колхозники, мы не должны рассуждать, как рассуждают многие, что если нам государство не поможет, значит, мы не пойдем на работу. Вы учтите, товарищи колхозники, мы работаем не для государства, а для себя… Товарищ Ленин говорил, что нет дисциплины, то нет и армии. Так же и у нас в колхозе: если не будет трудовой дисциплины, то у нас получится не организованный колхоз, а какой-то расхлябанный…
Мы должны крепнуть, трудиться и бороться за каждый выработанный трудодень. И нас, товарищи колхозники, сюда посылали не лодырей, таких, которые были не нужны в колхозе, а нас посылали наисамых лучших колхозников. Но у нас получается иначе: там мы были наилучшими, а здесь стали другими».
По всей видимости, собравшиеся активно возражали председателю, так что ему пришлось закончить речь угрозой: «Только тогда не ходите, и не плачьте».
Результаты первых месяцев хозяйствования переселенческих колхозов оказались удручающими. Мало кому из них удалось запастись кормами и семенами, план озимого сева повсеместно был сорван; тягловой силы и инвентаря катастрофически не хватало; снабжение новоселов хлебом и промтоварами либо вообще отсутствовало, либо проходило с перебоями, а обзавестись собственными огородами они не успели, так что большинству крестьян в суровую зиму 1946—1947 гг. пришлось пережить настоящий голод. Только более или менее успешный сельскохозяйственный сезон следующего 1947 г. позволил отчасти стабилизировать ситуацию.
Фрагмент работы Юрия Владимировича Костяшова, доктора исторических наук,
профессора БФУ им. И. Канта «ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКИЕ КОЛХОЗЫ В 1946—1953 ГОДАХ: КАРТИНЫ СЕЛЬСКОЙ ЖИЗНИ».
Фотографии из архива А. Сологубовой.
Государственные праздники
При рассмотрении документов, сохранившихся в фондах колхозов, складывается впечатление, что в стране существовало только два праздника — 1 мая и 7 ноября. Различия в их проведении с учетом сельской специфики были существенные. Весенний «праздник труда» приходился на разгар посевной, поэтому из года в год обком партии, учитывая, что «мы пока находимся в капиталистическом окружении, и особенно наша прифронтовая Калининградская область», объявлял 1 и 2 мая «ударными днями по завершению весеннего сева».
Впрочем, это не освобождало крестьян от следования обязательным ритуалам. Комсомольцы и сельская интеллигенция подряжались на написание и развешивание лозунгов и плакатов, накануне вечером во всех селениях проходили торжественные собрания, на которые старались зазвать лекторов из райцентра.
Так, на собрании в колхозе им. Буденного Гусевского района 30 апреля 1947 г. выступил инструктор райкома ВКП(б) Филиппов, который рассказал о всеобщем воодушевлении советского народа на фоне оживления природы, не упустив случая напомнить слушателям, как им повезло:
«…ведь есть такие страны, в которых народ не имеет возможности праздновать этот праздник лишь только из-за того, что они работают день и ночь, без отдыха, но получают абсолютно мало, а поэтому у них 1-е Мая будет самым тяжелым днем».
Конечно, докладчик не мог не сказать о «предшественниках»:
«На этой земле не так давно жители не праздновали этот великий праздник, за исключением капиталистов и помещиков, а также фабрикантов… но мы празднуем, как и все центральные области России».
Доклад обычно завершался концертом художественной самодеятельности. Так, например, в 1949 г. на 1-е Мая собрание членов колхоза им. Сталина Гвардейского района имело возможность прослушать семь песен и пять стихотворений, которые были представлены «силами хорового и дикломатического кружков». Имеется в виду кружок художественного чтения (декламации). Все использованные в настоящей статье документы написаны от руки и содержат большое количество орфографических и синтаксических ошибок, причем в ряде случаев приходится изрядно потрудиться, чтобы понять смысл того или иного слова (например, «цоц-соревнование, «афтаретет», «фет-врач», «оперцональное дело», «каровятник», «клевузы» и др.) При воспроизведении документов в статье эти ошибки, как правило, исправлялись автором без специальной оговорки.
В сельской местности демонстрации не проводились, но колхозы посылали своих представителей на праздничное шествие в райцентр.
С гораздо большим размахом на селе отмечалась годовщина Октябрьской революции, которая приходилась как раз на конец сезона полевых работ. Помимо доклада, концерта и танцев, правления колхозов принимали решение об устройстве «общественного обеда». Так, в колхозе «Свобода» Озерского района на эти цели в 1948 г. выделили «денег 1500 руб., мяса 75 кг, пшеницы 2-го сорта 150 кг, масла сливочного 6 кг, меда 35 кг (2-ой (непищевой) сорт пшеницы и мед в то время были главными ингредиентами для самогонокурения), молока 80 литров, картофеля 200 кг».
Артели победнее организовывали для своих членов после доклада довольно скромное угощение «с мясом из расчета 200 граммов на трудоспособного» или всего лишь выдавали школьникам на подарки «10 кг муки пшеничной и 150 руб. денег».
Районные власти бдительно следили за такого рода инициативами, подрывавшими, по их мнению, благосостояние артелей. Так, в отношении колхоза «Красный Октябрь» Приморского района в 1947 г. райсельхозотдел провел настоящее расследование и принял решение «О неправильном праздновании в честь Октябрьской революции за счет колхоза», по которому участников обеда заставили из собственного кармана оплатить все расходы на праздник (5 тыс. рублей, 40 кг муки, 30 кг мяса, 75 кг картофеля).
В некоторых колхозах ждать праздника до 7 ноября было невмоготу, поэтому получила распространение практика устройства «праздников урожая» ранней осенью. Так, в колхозе им. Буденного Гусевского района правление под давлением рядовых членов приняло постановление «О праздновании 3-й годовщины со дня организации колхоза» и объявило 5 октября 1949 г. выходным днем. Колхозникам был выдан денежный аванс на общую сумму в 2 тыс. рублей, а также принято решение забить выбракованный скот и продать 1 т мяса для устройства праздничного обеда.
Наконец, все праздники сопровождались мерами по усилению революционной бдительности с организацией круглосуточной охраны, поскольку именно в эти дни в расположение колхозов «врагами народа могут быть засланы шпионы и диверсанты».
Фрагмент работы Юрия Владимировича Костяшова, доктора исторических наук,
профессора БФУ им. И. Канта «ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКИЕ КОЛХОЗЫ В 1946—1953 ГОДАХ: КАРТИНЫ СЕЛЬСКОЙ ЖИЗНИ».
Фотографии из архива А. Сологубовой.
– Расскажите о своей биографии к моменту переселения в Калининградскую область.
– Я родилась 28 апреля 1924г. в деревне Зайково Городокского района Витебской области. Мой отец умер, когда мне было всего 2,5 года; он был столяр-краснодеревщик. Мать, Мария Ильинична, работала в колхозе. В семье было двое детей, потому что из 11 родившихся 9 умерли в возрасте до 5 лет, кроме меня и старшей сестры.
Окончила 7 классов в нашей деревенской школе; в 1939г. поступила на фельдшерское отделение Витебского медицинского училища. Успела до начала войны окончить два курса.
Я успела пробиться в свою деревню в одних тапочках. Была в оккупации. Мать убили немцы – расстреляли 25 июня 1942г. как заложницу, а я убежала в партизанскую зону, в деревню Березовка Сурожского района. Там я и жила.
В 1944г. фашистов прогнали. Я стала работать в колхозе. Голодно было. Ни тракторов, ни комбайнов, – вообще никакой техники. Поля забиты разбитыми танками, машинами. Так что мы на себе пахали, боронили, сеяли. Была у нас одна оставшаяся лошадь, так мы ее потом от голода зарезали, разделили и съели.
– Откуда Вы узнали о возможности переселения в Калининградскую область?
– В правлении колхоза однажды мы нечаянно услышали разговор, что идет вербовка в Восточную Пруссию. Так вот мы – это я и две мои подруги – решили отправиться туда. Попросили в правлении колхоза, чтобы отпустили и выдали справки, чтобы мы смогли выписать себе паспорта. Но нам заявили, что наше место здесь, в колхозе, что нас не отпустят, что справок никаких не дадут, что и так некому работать в колхозе. А потому нам ничего не оставалось, как попросту сбежать из родного колхоза «Победа» в сентябре 1945 г., без документов, что мы и сделали.
– Как Вы добрались в Восточную Пруссию?
– Проехать в Восточную Пруссию без документов было невозможно. Мы втроем сели в пустой товарный вагон и проехали через границу. Хоть вагон и открывался для проверки на границе, и солдаты освещали фонариками его изнутри, они нас не заметили.
В Восточной Пруссии мы примкнули к какой-то воинской части и с ними приехали в подсобное хозяйство в трёх километрах от нынешнего Зеленоградска. В этом подсобном хозяйстве я и работала со своими подругами до его расформирования в июне 1946г. Я была там заведующей складом. В подсобном хозяйстве работали вольнонаёмные немки. В июне 1946г. я переехала в Гросс-Голгарбен <так в тексте> и устроилась делопроизводителем. Потом, через 3 месяца, меня назначили на должность секретаря-машинистки, на которой я проработала 30 лет.
– Где Вас поселили?
– На работу в совхоз было устроиться легко. Так же легко и увольняли, если человек по каким-либо причинам решил уйти с работы. Но дисциплина трудовая была очень строгой. Если прогулял два дня, то дело оформлялось в народный суд, где рассматривалось в отсутствие прогульщика, который обычно приговаривался к исправительно-трудовым работам с выплатой 15-20 % из заработка. Я сама лично оформляла эти документы для суда…
Неоднократно мне поручали встречать переселенцев на железнодорожных станциях, которые сейчас называются Рябиновка и Кутузово. При встрече кормили их из полевой кухни, встречали с хлебом-солью, выдавали продукты; на машинах развозили переселенцев по квартирам, давали 2-3 дня отдохнуть от переезда, – и люди выходили на работу…
В 1946-1947 гг. был страшный голод. У нас в пос. Маршальское была хлебопекарня. Голодно было, и мы изредка, когда совсем уж было невмоготу от голода, подходили к ней, и наш знакомый пекарь давал нам (мне и двум приехавшим со мной подругам) буханку чёрного с примесью свеклы хлеба. Мы его съедали тут же…
Там, где сейчас в поселке баня, находились бочки с солёными помидорами и с капустой. Бывало, придешь, поешь, – вроде бы и есть не хочется. Эту капусту ещё немцы делали.
Ходила я тогда в пальто, переделанном из немецкой шинели, на ногах – немецкие ботинки 40-го размера.
От голода сильнее всего страдали немецкие дети. Их тельца были покрыты язвами. Чтобы прокормиться, они собирали отбросы на помойках… Кто из немцев не работал – умирал от голода, потому что не получал карточку. Но мы, переселенцы, сами голодали, но чем могли – помогали немцам.
Летом контора совхоза закрывалась: мы, служащие конторы, в 1945-1950 гг. работали на совхозных полях за свой оклад (у меня оклад был 360 рублей старыми деньгами), а за работу в поле нам ничего не платили.
Немцы работали в полеводстве, на животноводческих фермах, в механических мастерских, – везде, где бы их ни поставили, и работали хорошо. Отношения их с нашими переселенцами были хорошие.
Но я на них, немцев, не могла спокойно смотреть: перед глазами вставало лицо расстрелянной гитлеровцами матери.
Заключение
– Живу в старом немецком доме, который давно необходимо отремонтировать. Все удобства на улице; газ – и тот не всегда привозят. Родных у меня не осталось, поэтому с родиной не переписываюсь. У меня двое детей, три внука и один правнук. Их родина здесь.
Дата: 20 марта 1990 г.
Интервью записал учитель истории средней школы № 20 г. Калининграда Цапенко А. А.
Опубликовано на странице Государственного архива Калининградской области https://vk.com/wall-172721239_9564?hash=175dc983f53636f702
Фотографии из архива семьи Манягиных.
Некоторые сведения о сельской жизни первых колхозников Калининградской области 1946–1953 годов – периода одной из самых масштабных переселенческих акций советского государства.
Облигации.
Ежегодно в апреле на колхозников обрушивалась настоящая беда — надо было «всем как один» и, конечно, сугубо «добровольно» выкупать облигации очередного государственного займа развития народного хозяйства СССР. Контрольные цифры разверстки, как всегда, спускались из района. На колхоз выходило от 5 до 23 тыс. рублей. Иногда отличавшиеся особым рвением председатели выступали с почином увеличить «контрольную цифру». На одного трудоспособного в конце 1940-х гг. надо было распределить облигаций на сумму от 90 до 150 рублей.Проблема, однако, заключалась в том, что в отличие от рабочих и служащих, у которых просто удерживали часть зарплаты, у колхозников денег не было вообще. Например, по итогам 1947 г. выдача денег на трудодни составляла от 68 копеек до 11 рублей 32 копеек в зависимости от производственных успехов колхоза, т. е. в среднем 3—4 рубля в месяц на трудоспособного крестьянина. Вот почему с объявлением «подписки» в деревне начинался настоящий аврал.
Коммунисты и комсомольцы распределялись по «пятидворкам» с целью выколачивания денег у рядовых колхозников, назначались уполномоченные, создавались комсоды (комиссии по содействию займу) во главе с председателем, выпускались «Боевые листки», на полную мощь начинала работать пропагандистская машина. Однако все эти привычные приемы мобилизации действовали плохо. Уполномоченные жаловались, что «подписка идет слабо», «план срывается», «колхозники от них прячутся, даже жены коммунистов и членов правления, а также и комсомольцы». В колхозе им. Горького Гвардейского района в 1952 г. в уклонистах оказалось немало руководителей, которые подписались на 50 руб., да и то лишь «под нажимом общественного мнения», и которые, как говорилось на собрании, «ходят с партбилетами, изучили “Краткий курс ВКП(б)”, а душа осталась гнилая».
Самым распространенным способом покрытия расходов на выкуп облигаций было авансирование (с молчаливого согласия районного начальства) колхозников со счета в Госбанке. При этом одновременно принималось решение на месяц, а то и на больший срок «прекратить расходование средств из колхозной кассы, не связанное с подготовкой и проведением займа». Но чаще всего и счета были пусты, и тогда приходилось прибегать к нестандартным действиям.
В колхозе им. Буденного Гурьевского района, рассмотрев вопрос об изыскании средств на оплату займа, постановили:
«1. Продать поросят рождения 6/IV—49 г. и яиц… 2. Ходатайствовать перед райсельхозотделом о забитии одной свиноматки, которая непригодна к приплоду». Колхоз им. Суворова Приморского района с той же целью просил районные власти «о выбраковке быка-кастрата, чтоб снять с откорма, и снять с откорма борова-кастрата». В колхозе им. Сталина в 1950 г. решили отпустить «слабых экономически колхозников на работу в мелиорацию лесхоза, который по договору переведет за колхозников деньги на заем».
В колхозе «Искра» Большаковского района в том же году, выяснив, что колхозники и так «переавансированы» и «из кассы мы помощь оказать не сможем», руководство решило выделить единственную колхозную машину для поездок в город на рынок с целью продажи продуктов с приусадебных участков, причем торговля была поручена нескольким «доверенным лицам, чтобы вырученные деньги пошли именно на заем».
Там же, где колхозники должны были торговать самостоятельно, чтобы не допустить сокрытия выручки, за ними устанавливался контроль уполномоченных по займу. В колхозе им. Ворошилова Гусевского района традиционно создавалось несколько бригад шабашников — плотников, строителей, копателей канав (на мелиорации), заготовителей дров.
В колхозе им. Горького Гвардейского района в 1950 г. было решено всем миром «организовать работу по сбору металлолома и разного утиля», причем членов правления обязали «заранее связаться с пунктами приема с той целью, чтобы деньги, вырученные от сдачи металлолома, не расходовались колхозниками на другие цели, кроме подписки на заем». В результате всех этих чрезвычайных мер, пусть и со скандалами и опозданиями, спущенная сверху разверстка по займу из года в год успешно выполнялась.
Фрагмент работы Юрия Владимировича Костяшова, доктора исторических наук,
профессора БФУ им. И. Канта «ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКИЕ КОЛХОЗЫ В 1946—1953 ГОДАХ: КАРТИНЫ СЕЛЬСКОЙ ЖИЗНИ».
Фотографии из архива А. Сологубовой.
На 1 августа 1946 года в Калининградской области проживало 108 547 немцев, что составляло более половины всего гражданского населения края.
Несколько лет советские граждане из различных регионов страны жили вместе с местными жителями; в 1947–1949 годах больше ста тысяч немцев были депортированы.
В нашей публикации мы приведём некоторые воспоминания первых переселенцев о своих взаимоотношениях с немецким населением.
Владимир Шмелев, родился в 1937 году, в Калининградской области с 1947 года:
«Мой брат Василий воевал в Восточной Пруссии. После войны он приехал домой, пожил немного, осмотрелся, да и опять уехал. Завербовался. Письма нам писал, что жизнь здесь хорошая. Мы, мол, рыбы едим до отвала, селедочные головы даже не едим — выбрасываем за окно. А мы же в России рыбы-то и не видели. Ну, если нам привезут хамсу, такая мелочь, так ее из-под полы продавали своим. Писал: приезжайте к нам, живем нормально, у нас тут лещи, судаки. А мы даже не знали, что это за рыба такая. У нас речушка небольшая была, так там огольцов наловишь, вот и вся рыба. Мать пошла к уполномоченному и завербовалась.»
Нам говорили: «Куда вы едете — на неметчину?» А нам что? Мы пацаны, нам интересно: «В Кёнигсберг едем! В Кёнигсберг!»
Валентина Корабельникова, родилась в 1935 году, в Калининградской области с 1946 года:
«Сам переезд я помню очень смутно, ничего особенного не произошло, а вот на вокзале мне запомнился случай. Торжественной нашу встречу никак не назовешь: меня оставили сидеть на единственном чемодане (тогда все везли один-два чемодана, в основном самое необходимое), подошел человек: «Девочка, ты сидишь на моем чемодане. Встань, я заберу его», — я встала, он взял чемодан и ушел. Вот так вся семья лишилась всех вещей.
…Я увидела немцев, живых немцев… Понимаете, была война, нам говорили, что немцы очень плохие, вообще они «нелюди». <…> Это был шок — они оказались обычными людьми, такими же, как мы.»
Манефа Шевченко, родилась в 1917 году, в Калининградской области с 1945 года:
«Когда я прилетела, меня встретил муж Саша на машине. Мы так долго ехали, что я спросила: «Господи, когда же мы в город-то приедем?» — тогда он повернулся и сказал: «Мы уже десять минут по городу едем». Батюшки мои! Города не было! Одни развалины. Только кое-где вились дымки, это были немцы. Они жили в этих развалинах. «Как тут можно жить?» — подумала я.
<…> По утрам к домам приходили немецкие ребятишки, приносили дрова, продавали их, обменивали на продукты. А я же как-никак учитель, мне интересно было с ними пообщаться. Я стала расспрашивать их о жизни. Конечно, общались мы с трудом. Я немного по-немецки, а они — по-русски. Но понимали друг друга. Вот что они мне рассказали. Они воспитывались во вражде к Советскому Союзу. На всех картах учебников наша страна была маленькой и окрашена в черный цвет. Ребятам говорили, что живут там очень плохие люди и что они хотят напасть на Германию. Но пока они не напали, лучше немцам напасть. Меня это очень возмутило, и я стала рассказывать правду о Советском Союзе. Немецкие ребятишки сказали, что они уже знают, что русские — хорошие.»
Зоя Годяева, родилась в 1924 году, в Калининградской области с 1946 года:
«Нравилось то, что на новом месте можно было одеться. Трофеи всякие были. Из немецких матрасов мы шили себе платья. Пальто перешивали из трофейных немецких. В этой одежде и на танцы ходили, весело было нам.
<…> Здесь вода была жесткой и невкусной по сравнению со смоленской. Очень трудно было помыть голову. Как-то раз мы обнаружили на складе бочки с веществом, похожим на соду. С мылом тогда было плохо, и мы решили использовать находку. Скоро из головы стали волосы вылазить. Немки, когда узнали, что мы используем это вещество для мытья головы, пришли в ужас и сказали нам, что этого делать нельзя: это каустическая сода. А до войны мы с таким веществом у себя не сталкивались.»
Антонина Николаева, родилась в 1922 году, в Калининградской области с 1946 года:
«Мой муж работал начальником стройконторы, был техником-строителем по специальности. Он взялся за восстановление домов на хуторе, но не смог закончить начатую работу. В подвале одного дома он с другом нашел вино, которое было отравлено немцами. Муж умер. Я осталась одна с маленьким ребенком. Потеря ужаснейшая. Сразу же была мысль: вернуться на родину. Но меня стали отговаривать. Начальство: уедешь — всю скотину заберем, останешься ни с чем. Друзья: куда ты теперь поедешь, везде разруха. Пришлось смириться.
Немцы — жители нашей деревни — пухли с голоду. Однажды пошли в соседний хутор. В одном из домов обнаружили умирающую немку — мать с дочерью. Маленькая девочка жестами объяснила, что ее мать умирает. Потом она принесла фотографии и показывала, объясняя жестами, кто изображен на фотографиях, а после этого показала могилу своей сестренки в саду. Мы накормили девочку и взяли с собой. Мать ее схоронили.»
Снимки из архива фотографа Александра Любина сделаны его дедом Семеном Анисковым — переселенцем, агрономом и фотографом-любителем в Калининграде и в области в конце 1940-х годов. Уже после смерти деда Любин случайно нашел пленки на чердаке своего дома.
А также в публикации использованы фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области.
Воспоминания опубликованы в книге авторского коллектива «Восточная Пруссия глазами первых переселенцев», вышедшей под руководством доктора исторических наук Юрия Костяшова.
Для калининградских переселенцев, которые оказались на чужбине, в разрушенном войной крае и ежедневно сталкивались со множеством неразрешимых житейских проблем, предложенная для обсуждения тема должна была показаться очень неожиданной, если не сказать нелепой. Дело осложнялось и тем, что доставка газет в то время еще не была налажена, радио отсутствовало, так что передаваемая по цепочке из обкома и райкомов информация доходила до мест по принципу работы «испорченного телефона». В результате председатели колхозов и секретари партячеек смутно представляли, о чем говорил вождь, и весьма вольно излагали на собраниях его ответы.
Впрочем, у опытных ораторов всегда был наготове небольшой набор идеологических клише, которые они пускали в ход всякий раз, когда оказывались в затруднительном положении. Обошлось и на этот раз. В нескольких десятках колхозов, где состоялись собрания, был задан всего один оставшийся без ответа вопрос: «Какова роль атомной бомбы?».
По итогам обсуждения протоколы колхозных собраний обогатились постановлениями примерно следующего содержания: «Ответ т. Сталина московскому корреспонденту Сондель таймс господину Александроль одобрить». Текст резолюции с различными вариациями написания названия газеты и имени корреспондента повторялся от собрания к собранию, и только в колхозе «Прогресс» участники собрания, вдохновленные, видимо, присутствием представителя района Бубнова, высказались более подробно.
«Ответы тов. Сталина, — говорилось в постановлении, — являются единственным ободряющим заявлением по внешней политике, сделанным союзным государственным деятелем в течение года, прошедшего со времени окончания войны. Ответы тов. Сталина дали нам новую уверенность в дело нашей победы, которые вдохновляют нас на новые подвиги».
Два-три раза в год калининградские колхозники писали письма Сталину, присоединяясь к очередному почину какого-нибудь трудового коллектива на необъятных просторах СССР и принимая на себя дополнительные обязательства. Это мероприятие превратилось в такую рутину, что в протоколах из года в год переписывались одни и те же пункты, так что весной можно было прочитать о досрочной уборке урожая в качестве ближайшей задачи, а осенью — о посеве яровых.
По-видимому, понимая нулевую эффективность такой формы работы, местное партийное начальство решилось на нестандартный шаг.
В августе 1947 г. трудящимся Калининградской области было предложено вместо традиционного «письма» дать клятву «великому вождю и учителю». Серьезность момента подчеркивало то обстоятельство, что на собрания колхозников помимо партработников были командированы офицеры МГБ и пограничных войск.
В сохранившемся тексте клятвы Сталину членов колхоза «Трудовое знамя» наряду с обычными в таких случаях заверениями «не покладая рук трудиться на своих социалистических колхозных полях» и «добиваться высоких сталинских урожаев» появилось и немного конкретики: «До 1 сентября 1947 года полностью убрать весь созревший хлеб». Впрочем, хлеб, как всегда, не был до конца убран и в декабре, а обком более не стал экспериментировать с новациями в работе с трудящимися.
Фрагмент работы «ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ КАМПАНИИ 1946—1953 гг. В КОЛХОЗАХ КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ: ИСТОРИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ» Ю. В. Костяшова.
Фотографии из семейного альбома А. Любина
– Расскажите, пожалуйста, о своей биографии до приезда в нашу область.
– Я родилась 24 августа 1919 г. в д. Репино Ярцевского района Смоленской области. Из крестьян. Училась в Смоленске в Учительском институте, образование – незаконченное высшее.
– Вы принимали участие в войне?
– В войну в деревне помогала партизанам – была разведчицей. Партизанский отряд «Смерть фашизму». Хорошо знала разведчика Шменкеля – немца, которому памятник стоит в Смоленской области. Он был ефрейтором в немецкой армии. Когда один офицер ударил солдата, то Шменкель застрелил офицера и бежал в д. Репино. Там наша связная Новикова Маша спрятала его в соломе и затем передала в отряд. Погиб Шменкель в Минске.
– Почему Вы решили переехать в нашу область?
– Дом сгорел в первые дни войны в Репино. Да какой дом – хата! Жить было негде, вот и уехала.
– Откуда Вы узнали о возможности переселения?
– Знакомая приехала из Кёнигсберга и подговорила.
– Как отнеслись к Вашему решению родные?
– Из родных никого не осталось. Мама умерла перед самым отъездом в 1946 году. Поэтому я и уехала.
– На что Вы рассчитывали по приезду в Кёнигсберг?
– Знакомая сама работала медсестрой в госпитале и жила в общежитии. Я надеялась устроиться на работу и получить квартиру. До переезда я работала учителем в сельской школе.
– Как Вы добирались?
– Ехали с подругой до Каунаса пригородными поездами. Так как на пассажирский поезд было не попасть. От Каунаса военные помогли. Они высунули из окна поезда билеты и кричат: «Эти девушки с нами едут, вот их билеты!» Нас и пропустили. Так мы добрались до Южного вокзала. Но вот при подъезде к Кёнигсбергу меня задержали, ведь я не имела документов на право въезда в область. И прямо с поезда повели меня в комендатуру. Поэтому мы и в Каунасе не могли просто пройти на поезд – у нас не было документов. В комендатуре главным был какой-то военный, но сидел там и милиционер. Там сидели задержанные спекулянты – они везли водку. Но меня вызвали первой – девчонка. Я объяснила, что ехала с подругой, из вещей только чемоданчик. Посмотрели содержимое чемоданчика, а там только белье. Потом отпустили.
– И больше не вызывали и не выдавали никакого документа?
– Нет.
– Как Вы дальше прожили этот день?
– Страшно стало, когда вышла с вокзала. Сам вокзал представлял из себя деревянный сарай – где сейчас рядом с современным вокзалом товарный. А где современный вокзал, было все переломано. Подъехал на машине военный и запросил «за подвоз» 50 рублей. У меня было с собой около 2000.
– 50 рублей это дорого?
– Не было другой возможности, да и город не знали. Он нас довез до госпиталя. Как приехала – сразу пошла в школу № 1. Нашла директора – Павлова. На работу меня приняли сразу.
– И без допуска в область?
– И без допуска.
– Было ли Вам сразу предоставлено жилье?
– Первую ночь я переночевала у той подруги в общежитии. Девушка, жившая в одной комнате с моей подругой, уходила на ночное дежурство и предложила мне лечь на ее постель.
– Давайте уточним день приезда.
– Это было 11 февраля 1946г. Я этот день еще запомнила и потому, что ходила голосовать. У меня ещё открепительный был. Голосовали в воинской части. Как раз было воскресенье <День первых послевоенных выборов приходился на 10 февраля 1946г. Так что респондент ошиблась на 1 день>.
– А за кого Вы голосовали?
– Не помню. А вот в школу пошла в понедельник. Еще до этого утром сходила с подругой на рынок, купили поесть – консервов банку. И оттуда один военный проводил нас к школе.
– Где был рынок?
– Где сейчас «Кооператор».
– Каков был масштаб разрушений в городе?
– По городу можно было проехать только на машине. Только проезжую часть расчистили. А так – горы кирпича со всех сторон. На Банковской разрушений было меньше, но тоже разбитые дома были. По сути дела, абсолютно целых в нашем понимании домов не было, дома стояли без стекол и без оконных рам – зияли проемы. В тех квартирах, где жили немцы, окна были забиты фанерой.
– Работали ли транспорт, водопровод, канализация?
– Транспорта не было. Первый трамвай по нашему маршруту пустили через 2 года. Он ходил от площади до «Спутника». Водопровод функционировал, но вода часто замерзала. Пользовались уличной колонкой. Здесь рядом, прямо на Банковской, было 2 колонки… Канализация работала.
– Было ли электричество?
– Да. Однако часто портилось. Приходилось жечь плошки.
– Когда Вы получили жилье?
– Практически сразу, как приняли в школу. Дали комнату в доме на ул. Кропоткина. Две комнаты в доме занимали 2 немки – уборщицы в школе. Одну звали Эльвира, а вторую не помню. В школе мне выдали печку. Я поставила ее в комнате, а трубу вывела через окно. Так и жила. Правда, февраль теплый был. Я даже ходила без пальто. Потом, правда, чуть похолодало.
– А чем Вы топили печь?
– Уголь ходили брать в школе, хотя это и было запрещено. Вот так приспосабливались… Но я недолго прожила в этой комнате. У одной учительницы уехал муж, она и говорит: «Переходи ко мне, я одна боюсь». Я и перешла, так без прописки и жила с ней. Потом та уехала к мужу. А ко мне приехала сестра из Москвы, геолог.
– Вы сделали ей вызов?
– Да. Но она, оказывается, не дождалась вызова. Ехала также, как и я. Так мы с ней в этой квартирке и остались. Сестра моя была более энергичной. Как приехала – оформила нашу прописку. Затем мой парень с Дальнего Востока приехал. Он там служил. Вернулся сначала на родину, в Репино, а узнав, что я здесь, выехал ко мне. В сентябре 1946 г. мы поженились.
– Сколько Вы прожили на этой второй квартире?
– Тоже недолго.
– Где она находилась?
– На углу Банковской и Коммунальной.
– Почему же Вы в третий раз сменили место жительства?
– Нас оттуда выселили.
– Кто?
– Секретарь обкома /а тогда много было разных секретарей/. … Ему понравился наш дом. Нас всего из дома выселили 4 семьи, а он занял весь дом.
– Кто населял дом?
– Семья на первом этаже, две семьи на втором, и еще наверху две учительницы жили.
– Вам предлагали варианты для переезда?
– Да, предлагали мансарды, но мы не шли. Потом давали на Красной. Но мы остановились на этой квартире – на Банковской. На Красной жилье не было оборудовано, а здесь на Банковской до нас уже жили. Здесь и немцы в подвалах жили.
– Как было организовано бытовое обслуживание? Работали ли парикмахерские?
– Да, уже тогда можно было сделать прическу у мастера. Стриг молодой немец, он же и женские прически делал.
– А где находилась эта парикмахерская?
– Там же где и сейчас – на Каштановой аллее <интервью 1990-го года>, только тогда под парикмахерскую была занята всего одна комната.
– Пользовались ли Вы услугами бани?
– Нет. Дома мылись. В туалете стоял титан, и мы в нем грели воду.
– Было ли организовано медобслуживание?
– Да. Но я болела тогда не часто.
– Расскажите, пожалуйста, о своей работе.
– Директор сказал, что меня берут и я пошла оформилась в гороно. ... Школа № 1 – первая школа в городе. Где-то до 1948г. она была только мужской. Я работала учительницей начальных классов. В классе человек 25. Дисциплина хорошая. Дети больше из деревень – дети военных.
– Как это?
– Военные, оставленные здесь после войны, ездили домой и привозили из своих деревень семьи. Так что они как бы и дети военных, и деревенские.
– Сколько Вы получали денег за учительство и хватало ли их на жизнь?
– Старыми 500 рублей. Хватало. Потом у нас было свое школьное подсобное хозяйство. Где-то на Катина. Ездили на машине. Выращивали картошку, капусту и другие овощи.
– Это для школы?
– Нет, это для учителей. Для детей было отдельное подсобное хозяйство.
– Были у Вас проблемы с питанием?
– Особых не было. Пайки были хорошие. Вот, кажется, 1948 год был плоховат. А вот немцы голодали тогда. У них пайки были меньше.
– А зимний голод 1946/47 гг.?
– Да, помню, тогда у нас учителя ездили в Литву за продуктами. Шофер Илья. Машина у школы была своя. Покупали на деньги картошку. Иногда и яички. И я ездила тогда в Литву. Учителя давали мне денег… Потом у нас с сестрой был свой огород. Очень далеко. В конце Гагарина и дальше. Так мы ходили туда пешком через весь город… Здесь очень многие держали коров. Мы даже пробовали держать свиней. Козу брали. После выселения немцев держали ее в подвале... Только в нашем доме двое держали коров. Мы у Щетинниковых покупали молоко.
– Как долго еще у жителей сохранялись коровы?
– Некоторые сумели лет 10 в городе держать.
– А вот что интересно – как в те годы обстояло дело со спиртными напитками?
– Водка и вино продавались на деньги. Много сортов. И в магазине никаких очередей.
– Как проходила культурная жизнь?
– Были кинотеатры, самодеятельность, театр – где Лермонтовский поселок <имеется в виду Советский пр., 184, где вначале находился облдрамтеатр>.
– Вы не слышали о фактах, что где-то в области были организованы молельные дома?
– Нет. Но где-то еще работала немецкая кирха.
– Как обстояло дело с преступностью?
– Такой как сейчас преступности не было. Мы немцев не боялись, и они нас тоже.
– Говорят, находили в то время много кладов.
– Ходили слухи. Посуду все выкапывали. Мой муж на Северной горе нашел посуду. Иногда попадалась и не битая. Но это не клад был. Просто находка.
– Расскажите о немцах, которых Вам приходилось видеть.
– У нас в школе работали две уборщицы. Одна из них рассказывала, что ее муж был каким-то начальником. Что у них 2 машины было. А вот теперь она – уборщица. Они добросовестно работали, всегда наводили идеальную чистоту. Этих немок даже награждали и премировали.
– Где жили немцы?
– В основном, в подвалах. В нашем доме в подвале жил обувщик. Ему носили плату за обувь. Так что он неплохо жил. На 3 этаже жил немец-мельник, часто приносил в кармане муки. На первом этаже жил какой-то начальник по сельскому хозяйству из русских, а под ним в подвале немец-пастух. Вот этот немец пас у начальника корову. Мы жили с немцами дружно. К нам приходила немка, и мы угощали ее блинами. А к немцам мы ходили на кофе. Правда, кофе, конечно, было не настоящее. Они покупали на рынке ячмень и из него делали кофе. Помню еще немку-прачку, белье стирала. Раньше немцы в квартирах белье не стирали. Под каждым домом, в подвале была прачечная. Специальные приспособления, большой чан.
– Как немцы выглядели, чем отличались от наших переселенцев?
– Здесь такой район у них был, где жили небогато. Все были чистоплотные. Женщины ходили в фартучках. На работу шли в деревянных башмачках. И рано утром было очень слышно, как они цокают башмачками по каменной мостовой. Они сумели и подвальчики свои обустроить. В подвале и электрическое освещение, и даже электрическое отопление. Правда, не было канализации, и они «ходили» в ведра, а ведра выносили на огороды.
– Как немцы относились к русским?
– Они не обвиняли нас. Часто говорили: «Нас Гитлер загнал в подвалы». В день Победы некоторые даже праздновали вместе с нами. А жена мельника так даже плясала… Одна немка показывала фото своего сына в немецком журнале, который погиб в с.Красное Смоленской области. Ему там они успели даже памятник поставить. А ведь я сама из-под Смоленска… Но никогда ничего плохого между русскими и немцами не было. Мы не боялись никуда ходить.
– Как немцы пережили голод 46/47 гг.?
– Они голодали, многие от голода умирали. Но с другой стороны немцы хорошо приспосабливались.
– Как проходило выселение немцев в 1848 г.?
– Некоторые хотели остаться. Одну семью разъединили потому, что муж был немец, и его отправили одного. Они, когда уезжали, то не могли многого увезти и тратили деньги на шоколад и конфеты. А шоколада и конфет в магазине было навалом. Даже икра стояла в бочках: 60 руб. красная, 100 руб. черная за килограмм. В общем, они все тряпье спешно продавали. Особенно хорошими у них были постели: перины и подушки на пуху. Даже помню, немцы приставали: «Купите у нас банки!» А я им отвечаю: «Зачем нам ваши банки. Ну и везите их с собой в Германию».
– Как много вещей они с собой увозили?
– Помню только, что мой муж помогал им отвозить вещи на тачке до сборного пункта. За то, что он помогал им подвозить вещи, немцы оставили ему эту тачку насовсем.
– Что-нибудь осталось после немцев?
– Хорошего мало. Оставались в подвалах тряпье, сундуки, банки. Мы ходили потом по подвалам, банки собирали, другую какую посуду.
– Как Вы отнеслись тогда к выселению немцев?
– Мне все равно было.
– Как сейчас относитесь?
– Сейчас, конечно, думаю, что зря их выселяли. Ведь некоторые хотели остаться.
– Поддерживаете ли Вы связь с родиной?
– Ездили каждый год с детьми в Репино.
– Что считаете своей родиной Смоленск или Калининград?
– Родина у меня здесь, но и ту родину не забудешь.
– Было ли желание вернуться?
– Не было. Ведь Репино – деревня.
– Какие ошибки мы допустили по отношению к нашему краю?
– Люди хорошо зажили после войны. Отменили трудодни, ввели деньги, 2 выходных, прибавили участки, 8 часовой рабочий день. А сейчас начали все разваливать…
Дата: 14 декабря 1990 г.
Интервью записал аспирант Калининградского университета Ярцев Андрей Анатольевич.
Материал и фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области.
История сельской повседневности колхозной жизни раскрывает специфику особенностей региональной истории.
Жизнь переселенцев, вырванных из привычной колеи, оказавшихся в обстановке тотальной послевоенной разрухи, в незнакомой и во многом чуждой историко-культурной среде, находившихся в непростых отношениях с прежними хозяевами этого края, в сложных, подчас конфликтных отношениях с военными и гражданскими властями, — эта жизнь была полна необычными, часто экстремальными ситуациями и событиями.
Колхозники хронически не успевали вовремя проводить все виды полевых работ, особенно уборку урожая, поэтому местные власти им в помощь регулярно направляли организованные группы горожан — служащих бюджетных учреждений, промышленных предприятий, школьников и студентов. Труд этих подневольных шефов был столь неэффективным, а усилия по организации фронта работ и затраты на их питание столь значительны, что колхозы всеми силами старались «отбояриться» от горожан. При этом ни один председатель, разумеется, не рисковал открыто выступать против партийных установок и возражать своему районному начальству по поводу популярного в те годы лозунга о смычке города и деревни, но самим приехавшим шефам часто без обиняков давали понять, что они для колхозников обуза.
Не все с пониманием воспринимали такое отношение, а глава десанта помощников из Большаковского райпо товарищ Цинк в колхозе им. Ворошилова устроил настоящий скандал, так что 18 августа 1949 г. конфликт пришлось разбирать на партийном собрании. Обращаясь к председателю колхоза, Цинк заявил:
«У тов. Коврижного неправильное понимание в части работы шефов в колхозе. Мы приезжали к Вам не кушать, а помочь в уборке хлеба, поэтому расходоваться Вам абсолютно нет надобности. Вы дважды отказывались от нашей помощи, а ведь помогли два дня наши люди неплохо».
Конечно, такие конфликты были редкостью, чаще обе стороны просто делали вид, что добросовестно приближают искомую начальством смычку. Впрочем, были и попытки создать хоть какие-то стимулы для гостей из города. Один такой случай зафиксирован в протоколе партийного собрания колхоза «Верный путь» Большаковского района от 25 августа 1948 г., на котором разбиралось весьма прискорбное событие. Два члена ВКП(б) вместо ударной работы по сдаче хлеба «организовали выгонку самогонки и попойку, притом по приказанию председателя колхоза», который и выдал на эти цели два пуда зерна.
Как выяснилось, «самогон использовался для угощения работников леспромхоза, которые участвовали в воскреснике по уборке урожая». Пьяниц и самогонщиков собрание дружно осудило, факт угощения алкоголем был признан «антипартийным делом», однако виновники почему-то не понесли сурового наказания. Возможно, на партсобрание подействовала аргументация одного из самогонщиков, прозвучавшая в оправдание своих действий:
«Пьянка 22/VIII была, но это не отразилось на работе. Наоборот, работники леспромхоза после угощения самогонкой лучше работали, так как пьяным никто не был».
Фрагмент работы Юрия Владимировича Костяшова, доктора исторических наук, профессора БФУ им. И. Канта «ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКИЕ КОЛХОЗЫ В 1946—1953 ГОДАХ: КАРТИНЫ СЕЛЬСКОЙ ЖИЗНИ».
Фотографии из семейного архива А. Сологубовой.
Свое напутствие только что приехавшим переселенцам на собрании в колхозе им. Буденного Гусевского района 12 февраля 1947 г. представитель гражданского управления Дирюгин начал такими словами:
«Несмотря на большие трудности наш народ, и наша партия, и правительство выпустили всей продукции на 20 % больше, чем в остальные годы. А вы, тов. колхозники, говорите, что нет хлеба. Но если произвести подсчет, то мы получили на полный год хлеба по той норме, по которой получают рабочие».
Другой представитель властей на робкие вопросы о недополучении положенных переселенцам льгот ответила еще резче:
«Я слыхала, что колхозники имеют недовольства, а это неправильно. И партия, и правительство не могут снабдить всех».
Еще один типичный разнос был устроен «представителем района» в колхозе им. Сталина:
«Товарищи, вы носите имя тов. Сталина, а что вы сделали, чтобы оправдать это великое имя? Всем не секрет, что ваша парторганизация плетется в хвосте… Нет настоящей организации труда, нет порядка, получается какая-то толкучка… Нет ни одного колхоза в районе хуже вашего…».
А секретарь Гусевского райкома Кузин, выступая 31 августа 1949 г. в колхозе им. Молотова, усмотрел в отставании от графика уборки урожая политический подтекст:
«Вы допустили грубейшую ошибку тем, что не выполнили обязательства перед великим Сталиным!»
Обычно колхозники безропотно и довольно равнодушно выслушивали гневные речи начальства, лишь изредка отваживаясь на возражения, высказываемые, кстати, почти исключительно женщинами. Так, в колхозе им. Горького Гвардейского района после очередной порции обличений возмутилась колхозница Маркова:
«Работники райкома — редкие гости в колхозе. Говорят, что я плохо работаю… но надо заботиться и о нас. Кто о нас заботится? — Никто. Кто посмотрел, как я живу, в чем нуждаюсь? — Никто. Все только говорят, что мы плохо работаем».
В колхозе «Путь Ленина» того же района не выдержала Александра Лазуко:
«Мы работали хорошо, выполняли нормы работ бригадира, но кушать на сегодня нет чего. По какой причине, я не знаю».
Вообще, складывается впечатление, что «уполномоченные» играли роль пятого колеса в телеге: толку от их указаний не было никакого, зато колхозу приходилось их содержать и всячески ублажать. В 1947 г. постоянными гостями в колхозе им. Е. Ковальчук Гвардейского района были прикомандированные следить за полевыми работами и уборкой урожая двое «уполномоченных района» с Калининградского вагонзавода — Миронов и Семенов. Их надо было бесплатно кормить и снабжать продуктами, которые они периодически отвозили в город (в частности, им было отпущено со склада 210 кг огурцов и 16 кг муки, а также мясо, молоко и другие продукты). Мало того, на собрании партячейки их обвинили в организации пьянок и дурном влиянии на руководство колхоза:
«Зря здесь нет прикрепленного тов. Миронова, который прибыл к нам помогать, а делает наоборот. Два раза увозили председателя в город и были там с ним по три дня, когда можно было бы доехать до города и вернуться обратно. Не было бы разных разговоров среди колхозников».
Точно такая же беда приключилась в колхозе им. Шверника Гурьевского района, где «руководство колхоза пошло на беспробудную, систематическую пьянку», чему «способствовали районные уполномоченные».
Фрагмент работы Юрия Владимировича Костяшова, доктора исторических наук, профессора БФУ им. И. Канта «ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКИЕ КОЛХОЗЫ В 1946—1953 ГОДАХ: КАРТИНЫ СЕЛЬСКОЙ ЖИЗНИ».
Фотографии из семейного архива А. Сологубовой.
Военными властями всё оставшееся население было переписано и учтено. Каждый получил справку, удостоверяющую личность, место жительства и прохождение учёта. Оказалось, что почти половина населения сосредоточилась в Кёнигсберге. По данным на 26 апреля 1945 года здесь проживало более 63 тысяч человек, на 12 ноября – 60 тысяч, на 24 мая 1946 года – 43 617 человек.
Видимо, эти цифры, несмотря на официальность, считать точными нельзя. Надо учитывать, что в город (особенно в первое время после войны) пребывало немало сельского населения, избегавшего регистрации. Беженцы из провинции занимали сохранившиеся среди развалин пустовавшие помещения, сами себе добывали пищу, где только могли, старались быть незамеченными. Правда, их иллюзорные надежды на то, что в городе «будет легче», быстро разрушились, и тогда они вновь возвращались в деревню и бежали в Литву. К ним присоединялись и коренные горожане. Так что поток беженцев из Кёнигсберга, без сомнения, превосходил возвращавшихся в него.
…К осени 1945 года первоначально установленный для немецких граждан жёсткий режим был ослаблен. Они получали право свободного передвижения и общения с советскими людьми, включая военнослужащих, допускались к работе в учреждениях и воинских частях. Устранялась охрана в местах их проживания. Их немецких активистов стала назначаться местная администрация. На селе её функции выполнял староста. В Кёнигсберге, где районы были поделены на 51 участок, помимо участковых старост и секретарей, выделялись старшие по домам. Староста имел оклад – 200 рублей, секретарь – 150.
Немцы получали более широкую возможность трудоустройства и денежного заработка. Сначала они использовались на очистке территории городов и посёлков от завалов и мусора, погребения трупов, ликвидацией траншей, окопов и рвов, сборе оборудования. С течением времени труд их стал находить применение в самых разнообразных сферах жизни. С помощью немецких специалистов и рабочих поднимались из руин целлюлозно-бумажные комбинаты в Кёнигсберге, Тильзите, Рагните, вагоностроительный завод.
Военный совет округа 15 февраля 1946 года принял постановления, в котором местному населению предоставлялось право свободного устройства на работу в промышленности и сельском хозяйстве. При этом указывалось, что благополучие немецких рабочих и их семей будет зависеть о количества и качества их труда. Это утверждение не было только пропагандисткой фразой, сами немецкие рабочие нередко подтверждали собственным опытом заключенный в ней принцип.
На лесопильном заводе в Фишхаузене рядом с русскими трудились Вальтер Ланге и 27 его земляков. По свидетельству Ланге, их никто не обижал, зарабатывали они не плохо. Так, Эрна Венгерт за семь дней получила за свой труд 267 рублей. По тем временам это были большие деньги.
Хуго Линк, пастор, руководитель евангелической церкви Кёнигсберга, находившийся в 1945 – 1947 годах в городе (мы будем цитировать его не раз как объективного очевидца), в своих воспоминаниях справедливо утверждает, что «для людей некоторых профессий возможность получить работу, а значит, и средства существования, предоставлялось с самого начала. В первую очередь это были врачи и другие медработники, инженеры, ремесленники, их работа сносно оплачивалась… Многие женщины работали в портновских мастерских. У сапожников было много заказов… В прачечных трудилось не мало женщин. Многие шли домработницами в русские семьи…»
Немецкие специалисты (инженеры, врачи, учителя и т.д.) получали больше, чем простые рабочие. Но и их заработок исчислялся из расценок того времени.
Перед нами выписка из приказа начальника тыла 3-го Белорусского фронта от 29 мая 1945 года № 101 «О поденной оплате труда местного немецкого населения, привлекаемого для выполнения различного рода работ»:
«…Оклад в день (в рублях): белошвейка – 9, водовоз – 9, водопроводчик – 11, грузчик – 9, дворник – 9, истопник – 7, каменщик – 13, конюх – 9, кочегар – 9, кровельщик – 10, кузнец – 10, кучер – 9, маляр – 9, поломойка – 6, посудомойка – 6, прачка – 9, парикмахер – 10, паркетчик – 11, сапожник – 10 (из расчёта 10-часового дня)».
Следовательно, в среднем немецкий разнорабочий получал в месяц от 156 до 230 рублей. Это соответствовало уровню зарплаты, получаемой за такой же труд советскими людьми.
Хуго Линк прав, когда пишет, что «…сложно было выжить тем, кто не владел особым ремеслом… Многие женщины вязали варежки или свитера… Другие торговали на рынке, продавали или обменивали более-менее ценные предметы из домашнего хозяйства, предлагали посетителям рынка за рубль-два суп, пирожки и т.п. Некоторые занимались более крупной торговлей в киосках со всякой всячиной».
В апреле-мая 1946 года в районах округа на производстве было занято 25 490 немецких граждан, в Кёнигсберге – 18 954 человека. Среди них 3 248 специалистов. Оставшиеся в городе 18 профессоров и 12 работников культуры использовались главным образом в системе просветительства и медицины.
Фрагмент статьи М. А. Клемешевой, кандидата исторических наук
«Труднее было выжить тем, кто не владел каким-либо ремеслом»
из книги «Восточная Пруссия. С древнейших времён до конца Второй мировой войны» (1996).
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области.
– С 46-го, – ответила.
– А откуда приехала? А сколько было лет? А помнит ли немцев?
– Ну, как не помнить, деточка?.. Конечно, помню я немцев. Но не всех, а только наших. Всех не помню – наших помню. Вильда, Хелена, Генрих…
Это сейчас я на Ленина живу, а тогда… в сорок шестом, нас в Дальнем посёлке поселили. Да и Черняховск наш ещё был Инстербургом…
Они в дом через летнюю веранду заходили…. Там себе кладовку и комнату отгородили. Хелена у них старшая была …
А мне что? мне девять лет тогда было… Она уходила куда-то на работу и просила маму, чтобы та поглядывала за Генрихом. Я его Генкой звала… Я ему нравилась. Подойдёт, бывало и смотрит. Смотрит и молчит. Потом что-то быстро скажет по-своему, засмеётся и убежит. Хороший мальчик.
Ох, как однажды его Хелена била! Ой, помню, как плакал, детка! За что? Он в палисаднике пион сорвал. Подбежал ко мне, дал в руку и убежал. Она увидела, да как стала бить его! …так бить! Мама вышла во двор. Хелена лупит Генку – «нельзя! … нельзя так делать!». Мама спрашивает её, ты, мол, за что мальчишку лупишь? Она отвечает – он чужое взял! Мальчик плачет – это мы сажали… это наши цветы! А она ему пальцем показывает на нас – вот кто теперь здесь хозяева, это – их! Нельзя! Вот так, деточка… Что-ж не помнить.
И дядю Колю капитана военного помню… Наверху жил. Он за Вильдой ухаживал… У них любовь, наверное, была. Воду из колодца им носил, помню, дрова колол… И ребёночек вскоре родился.
А потом, когда их выселяли… Ну, в Германию к себе… как она кричала, как плакала…
– Кто?
– Вильда. Сестра Хелены.
В общем их погрузили и увезли, а дядя Коля поднялся к себе наверх, и застрелился. Вот так, деточка. Как не помнить?
Долго не отпускала эта история. Потом забылась. Думал всё – где-то осталась. Теперь, собирая материал по первым переселенцам, – наткнулся. Сказать нечего.
Росточка она, как все старушки, была небольшого. Черное полупальто. Серый, в крупную клетку платок. И говоря всё поглядывала, как-то вопросительно. Будто ждала какого-то другого, главного вопроса, будто оценивала: верю-не верю?
Агата Кристи, по-моему, говорила, что самые ужасные преступления совершаются в тихой провинции.
Трагедии, достойные шекспировского пера, творятся там же.
Евгений Морозов, автор проекта, сценарист и режиссёр
видеофильма «Переселенцы. История первых»
В мае 1945 года, через месяц после взятия города, военные комендатуры организовали выявление и сбор продовольствия в разрушенных домах, складах, подвалах. Этим занимались с привлечением немцев специальные бригады. Находилось немногое, поэтому военный комендант Кёнигсберга неоднократно обращался к руководству 3-го Белорусского фронта с просьбами о выделении из фронтовых запасов продуктов для немецких граждан. Просьбы в основном удовлетворялись.
Были введены продовольственные карточки. Немцы – рабочие промышленных предприятий получали по ним в сутки 400 гр. хлеба, 600 гр. картофеля, 30 гр. соли (норма № 3). Паёк по норме № 3 стоил 3 рубля 34 копейки. Деньги за продукты высчитывались из заработной платы.
С развитием торговой сети немцы могли покупать продукты в магазинах по своему выбору. Но такая возможность открылась позднее. 1945 год был самым голодным годом не только для немцев, но и для русских рабочих. Об этом свидетельствует письмо от 29 сентября в Секретариат ЦК ВКП(б) члена Военного совета Особого военного округа генерала-майора Куликова. В нём сообщалось о том, что в течение двух месяцев рабочие не получают жиров и овощей, довольствуясь овсяной крупой. Нет манной крупы для детей. Рынки в городе не организованы из-за отсутствия базы для них. Положение с питанием немецких граждан ещё хуже.
В итоговом докладе о работе Временного управления по гражданским делам по состоянию на 12 ноября 1945 года отмечалось, что работающим немецким гражданам отпускается только хлеб, да и то недостаточно. Крайне необходимо выдавать им хотя бы минимум жиров и овощей.
Трагичным было положение городского нетрудоспособного немецкого населения, за исключением части инвалидов и детей, содержавшихся в специально открытых для них домах. Население длительное время никакого продовольствия по линии организованного снабжения не получало и могло только купить хлеба по 200 гр. за наличные деньги. Среди неработавших немцев усиливалась уголовная преступность, чаще связанная с кражей продуктов питания.
Отдельные категории местного населения обеспечивались нормированными продуктами бесплатно.
Медицинские работники городских учреждений получали бесплатно ежесуточно по 400 гр. хлеба, по 200 гр. хлеба выдавалось бесплатно в домах, где содержались престарелые граждане и беспризорные дети.
В лучшем положении находились сельские жители. Немцы, работавшие в подсобных хозяйствах, получали в сутки (сведения на декабрь 1945 г.) по 600 гр. хлеба, 800 гр. картофеля, 75 гр. мяса, 100 гр. крупы. Не испытывали недостатка в полноценном питании работницы животноводческих ферм, молокоперерабатывающих пунктов. Хуже приходилось нетрудоспособным немецким крестьянам. Им отпускался паёк: взрослым 200 гр. хлеба, 400 гр. картофеля, 30 гр. соли.
Органы временных управлений принимали меры для дополнительных продовольственных ресурсов. Расширялись посевы картофеля, других сельскохозяйственных культур. При управлении военного коменданта города была организована база рыбного промысла, объединявшая мелкие рыболовные бригады районных военных комендатур. Весь их улов шёл на питание местного населения. На основе постановления Военного совета Особого военного округа от 6 февраля 1946 года каждой немецкой семье выделялась площадь 0,15 га для индивидуального огорода, выдавались семена для посева. Но если советским гражданам для посева выделялись семена картофеля, редиса, свекла, капусты, огурцов, лука, чеснока, моркови, то немецкому населению – только свеклы, кольраби и брюквы.
В марте 1946 года началось переселение немцев из городов и населённых пунктов городского типа в совхозы. Цель казалась внешне доброй – на селе жилось легче. Цель казалась внешне доброй – на селе жилось легче. В Кёнигсбергском сельском районе было переселено 1 764 человека. В Земландском районе перемещению в 16-й и 17-й военные совхозы подлежало 1 292 человека. Но добро, как это нередко бывает, обернулось злом.
Кампания проходила в сжатые сроки и сопровождалась серьёзными конфликтами, так как согласия людей не переезд никто не спрашивал. Первая же проверка, осуществленная политологом Временного гражданского управления, выявила, что переселению в некоторых районах не предшествовала даже разъяснительная работа. Всё делалось в недопустимой спешке, часто в совхозах не успевали подготовить жильё для переселенцев. Были случаи, когда его вообще не готовили. А если учесть, что немецким семьям запрещалось брать из своих старых квартир какое-либо имущество, то нетрудно представить, в какое тяжёлое положение они попадали.
Психологическое воздействие прошедшей войны всё ещё давало о себе знать в настроениях и поступках победителей.
Фрагмент статьи М. А. Клемешевой, кандидата исторических наук «Труднее было выжить тем, кто не владел каким-либо ремеслом» из книги «Восточная Пруссия. С древнейших времён до конца Второй мировой войны» (1996).
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области.
Проблема обратничества относится к числу важнейших аспектов массового заселения Калининградской области в первые послевоенные годы. Речь идет о степени закрепляемости переселенцев на новом месте жительства, о сложностях освоения нового края советскими людьми, наконец, о критериях оценки миграционной политики советского государства в целом и эффективности работы местных органов управления по обустройству новоселов.
Именно последнее обстоятельство сыграло решающую роль в том, что все официальные сведения по этому поводу оказались весьма туманными, крайне неточными, а зачастую и намеренно сфальсифицированными. Более того, можно смело утверждать, что цифры, характеризующие процент обратничества, стали главной тайной в истории заселения Калининградской области в послевоенные годы.
Какие же данные приводятся на этот счет в официальных отчетах и справках второй половины 40-х — первой половины 50-х гг.?
Прежде всего, отметим, что они касались преимущественно сельского населения, к тому же в документах, исходящих от разных инстанций за одни и те же годы, доля обратников существенно различалась и определялась следующим рядом цифр (в процентах): 1,8; 2,2; 3,0; 4,0; 4,8; 35,4 и т. п. Самая большая цифра фигурирует в совместном письме Калининградского обкома и облисполкома И.В. Сталину в июне 1950 г. Подписавшие письмо первые руководителя края В. Щербаков и А. Егоров, рассказывая об итогах заселения области, вынуждены были признать: «…нам не удалось добиться закрепления всех переселенцев. С начала заселения области из сельского хозяйства выбыли 5 998 семей, или 15,3 %, из них 2 534 семьи, или 6,4 %, — за пределы области» (Хранящаяся в архиве копия письма имеет помету: «Сдано т. Суханову 3.06.50 г.»).
Заимствованные из официальных бумаг цифры перекочевали и в труды советских историков. Так, первый исследовать истории заселения Калининградской области Э.М. Колганова отмечала, что на конец 1947 г. вернулись на прежнее место жительство 2,4 % переселенцев. В коллективном труде об истории края говорится, что с 1946 по май 1951 г. из сельской местности выбыли 17,8 % всех переселенцев, из них около трети (или 6,3 %) выехали за пределы области. Далее утверждается, что с конца 1950 г. выезд из области якобы «почти прекращается» и «сельское население стабилизируется».
Но все эти официальные данные не имели ничего общего с действительностью. И похоже ни у кого не возникал вопрос: куда подевались сотни тысяч крестьян и горожан, которые въехали в область и по отчетам должны были трудиться на ее полях, заводах и фабриках? Восстановить реальную картину заселения области стало возможно только в последние годы, когда был снят гриф секретности с архивных фондов статистических органов.
Как видно из последней строки таблицы, за пределы области за восемь лет выехали не 2—6, а 64 %, т. е. почти ⅔ от числа приехавших возвращались на прежнее место жительства или выбирали какой-то другой регион для проживания. Абсолютные цифры приводятся с учетом внутриобластного движения. Имеющиеся в архивах статистические формы позволяют применительно к некоторым годам «очистить» общие показатели прибытия-выбытия от данных по внутриобластному движению. И в этом случае сохраняется тот же порядок цифр и та же тенденция развития миграционных процессов. Доля выбывших за пределы области от общего числа прибывших из других регионов страны составила: в 1948 г. — 25, в 1949 г. — 42, в 1950 г. — 51, в 1951 г. — 69, в 1952 г. — 80, в 1953 г. — 61, в 1958 г. — 111 %.
Еще интереснее динамика обратных выездов по годам. До сих пор дело изображалось таким образом, что по мере того, как жизнь налаживалась, число выездов с каждым годом сокращалось, и к середине 50-х гг. численность населения области стабилизировалась. Из приведенных в таблице сведений следует, что дело обстояло прямо противоположным образом. Закрепляемость переселенцев из года в год снижалась едва ли не в геометрической прогрессии. А в конце 50-х гг. величина миграционного прироста стала отрицательной, т. е. из области выезжало людей больше, чем в нее приезжало. Столь масштабная «текучесть» объяснялась прежде всего тем, что в 40-е — начале 50-х гг. область была одной из немногих в СССР со сплошь паспортизированным населением. Калининградские крестьяне, в отличие от абсолютного большинства российских колхозников, имели паспорта. А стало быть, административные рычаги сдерживания сельской миграции здесь оказывались неэффективными. Кроме того, если самые первые переселенцы в какой-то степени опасались самовольно покидать колхозы и совхозы, то в дальнейшем они убедились в отсутствии серьезных преследований со стороны государства, и самовольный отъезд стал приобретать все более широкий размах.
Ю.В. Костяшов. «Обратничество в процессе заселения Калининградской области
в послевоенные годы» (фрагмент работы)
Фотографии из семейного архива А. Сологубовой.
В некоторых случаях перечень причин был более обширным. Так, областной переселенческий отдел из года в год указывал следующие четыре мотива обратничества: а) по состоянию здоровья — 6 %; б) в связи с призывом на службу в армию глав семей — 1 %, в) высланные органами МГБ — 5 %; выбывшие самовольно — 88 % (Приводятся данные за 1946—1950 гг.) Последний пункт никогда не расшифровывался. В аналитических записках уполномоченного Госплана СССР по Калининградской области В. Вахрова упор делался на неудовлетворенность рабочих низкими заработками, плохой организацией труда, слабой механизацией работ, отсутствием нормальных жилищных условий и недостатки в организации вербовки переселенцев. В упомянутом ранее (в предыдущей публикации) письме Сталину обкома и облисполкома выделялось три главных фактора обратничества: некачественный состав переселенцев; невыполнение властями в местах выхода правительственных постановлений («переселенцы прибывают без всяких средств производства и без каких бы то ни было ресурсов на их приобретение»); трудности восстановления области, связанные с недостатком централизованных капиталовложений в ее экономику. Как нетрудно заметить, местное начальство не несло, по его разумению, прямой ответственности за все эти факторы, порождавшие «производственное дезертирство».
В действительности причины массового оттока населения из Калининградской области были весьма многообразны. Их перечень можно реконструировать, основываясь на документах «второго плана», которые, как правило, не ставили своей задачей в выгодном свете представить успехи чиновников разного уровня по устройству новоселов.
Среди причин обратничества на первое место надо, безусловно, поставить качественный состав переселенцев. Согласно правительственным постановлениям к переселению допускались семьи, в составе которых было не менее двух трудоспособных членов. Они должны были быть хорошими специалистами, квалифицированными рабочими, образцовыми колхозниками из крепких хозяйств и т. д. На самом деле уже первые партии новоселов произвели на принимающие организации сильное впечатление своим пестрым составом и разительным несоответствием квалификации по сравнению с ожидаемой. Так, первая группа рабочих численностью в 55 человек, прибывшая на лесоповалы области, состояла из 41 женщины и 14 мужчин, с которыми приехало еще и 73 ребенка. А в целом по тресту «Неманлес» среди завербованных оказалось «значительное количество не способных к физическому труду, как-то: инвалиды 2-й группы, многосемейные женщины с грудными детьми и женщины последнего периода беременности».
Среди пяти тысяч рабочих, приехавших по вербовке из разных городов на предприятия целлюлозно-бумажной промышленности, также оказалось «значительное количество больных, инвалидов II гр. и т. п., требующих возвращения их на родину». В архивных делах имеются даже образцы справок, которые выдавались «возвращенцам». В них указывалось, что «такой-то направляется в Москву для дальнейшего следования к месту прежнего жительства как неправильно завербованный» или в связи с тем, что «отказался от какой-либо работы на наших предприятиях по состоянию здоровья». Самую масштабную вербовку среди всех калининградских промышленных предприятий осуществлял судостроительный завод № 820. В отчете завода за 1946 г. сказано, что из почти трех тысяч принятых на работу «всего 5 человек имели судостроительные профессии» (В 1947 г. Минсвязи направило в область вместо высококвалифицированных специалистов 160 выпускников школ ФЗО, которых, как скоро убедились в Калининграде, «можно использовать только как почтальонов»).
В отчетах Переселенческого управления РСФСР неоднократно отмечалось, что под видом крестьян в Калининградскую область приезжает до одной трети горожан, никогда не работавших в сельском хозяйстве. Скрывая свои профессии, эти люди «сначала хотят получить хлеб и другие льготы, а потом потребовать использовать их по назначению». В отчете областного переселенческого отдела за 1951 г. говорится, что среди завербованных колхозников было выявлено «сапожников — 641, электриков — 325, токарей — 230, учителей — 203, поваров — 201, портных — 198, пекарей — 175, работников железнодорожного транспорта — 233, торговых работников — 115, медицинских работников — 73, журналистов и газетных работников — 22», а также много представителей других профессий — парикмахеров, художников, экономистов-плановиков, шахтеров, фотографов, часовых мастеров, музыкантов, артистов».
Фрагмент работы Ю.В. Костяшова «Обратничество в процессе заселения Калининградской области в послевоенные годы».
Фотографии из семейного архива А. Сологубовой и фондов Государственного архива Калининградской области.
У местного руководства даже сложилось впечатление, что из России в Калининградскую область специально высылают «случайных людей из городов в порядке очищения от ненужных элементов» (Из письма начальника областного переселенческого отдела Исакова в Главное переселенческое управление СССР от 24.02.1951 г.).
Второй причиной плохой закрепляемости кадров стало то, что в документах деликатно назвалось «неправильным освещением вербовщиками фактического положения и условий труда в Калининградской области». Письма переселенцев в различные инстанции были полны жалоб на трудности обустройства в новом крае. Оказалось, например, что расквартированные в области воинские части «заняли лучшие дома» и не спешат освобождать приспособленные под стрельбища пахотные земли, а «колхозников разогнали с полевых работ». Переселенцы писали, что они не получают обещанного жилья, мануфактуры, зерна, что приходится жить «в неотремонтированных домах без окон, без дверей и частью без полов», что все колодцы отравлены немцами, что все они «голодные, разутые и раздетые» и «как будто обречены на гибель». «Мы живем как первобытные люди, — жаловались переселенцы из Ярославской области в Совет министров СССР в 1947 г., — не имея спичек, поддерживаем круглосуточно огонь в печках. Не имея керосина, сидим после работы при свете лучины, не имея мыла, не можем регулярно мыться…». Были жалобы и на то, что в области отсутствуют медицинские учреждения, бытовое обслуживание, что «нет никаких развлечений» и «большая проблема посмотреть кинокартину». «Неразбериха и волокита к нуждам переселенцев, — говорилось в докладной записке Переселенческого управления РСФСР за 1948 г., — создает среди них моральную неустойчивость».
Для части переселенцев главную роль в принятии решения вернуться на родину сыграла неблагоприятная криминогенная обстановка: «…уголовно-преступный элемент, съехавшийся в Кёнигсберг за трофеями, — говорилось в одном из отчетов за 1946 г., — занялся грабежами и кражами …что также сказалось на текучести [кадров]». О том же писал первый секретарь обкома В. Щербаков Г.М. Маленкову 1 февраля 1951 г. Областные власти в течение нескольких лет добивались, чтобы Калининград по штатам органов милиции был отнесен «к городам особого списка».
К боязни стать жертвами преступников, немецких диверсантов и литовских «лесных братьев» добавлялся и неистребимый страх перед новой войной, в результате которой «область отдадут» или же она станет ареной ожесточенных боев. Временами слухи на этот счет, которые фиксировались сотрудниками НКВД/МГБ, приобретали зловещую и вполне конкретную форму: «Турция (!) совместно с Англией и Америкой объявила войну СССР. Сейчас у нас проходит мобилизация, а на днях бомбили Минск»; «25 июня будет производиться эвакуация всех колхозов в связи с тем, что начнется война»; «Идет война, а мы в колхозе сидим и ничего не знаем»; «Скоро будет война… и уже сбито 15 наших самолетов» (Из справок о настроениях трудящихся за 1946—1947 гг.).
Весьма распространенными были случаи повторного приезда в область одних и тех же людей. Эти так называемые «профессиональные переселенцы» по нескольку раз оформлялись на переезд с целью получения денежного пособия (1 тыс. руб. на главу и по 300 руб. на каждого члена семьи), запаса продовольствия и промтоваров и даже умудрялись брать льготные ссуды «на обзаведение». Потратив все деньги, они исчезали, чтобы через некоторое время вновь появиться в другом городе или районе в роли вновь прибывшего переселенца.
В заключение можно сделать еще один вывод: в течение более чем десяти лет в области по сути не было постоянного населения. Все время происходила ротация жителей. Люди приезжали, жили несколько месяцев, год, два, а потом уезжали. На их место прибывали другие. Некоторые приезжали и уезжали по два раза и более. Образно говоря, область долгое время жила за счет «вахтенного метода». За эти годы ее население, условно говоря, сменилось три раза. Такая ротация, безусловно, формировала своеобразную психологию. В ее основе было чувство временности пребывания на этой земле, что в какой-то степени закрепились в менталитете калининградцев.
Фрагмент исследования Ю.В. Костяшова «Обратничество в процессе заселения Калининградской области в послевоенные годы».
Фотографии из семейного архива А. Сологубовой и фондов Государственного архива Калининградской области.
Александр Михайлович Сологубов, историк, кандидат философских наук, в своей работе 2012 года «ПЕРЕСЕЛЕНЕЦ КАК HOMO SCIENTIS: ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ОСВОЕНИЯ КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ» раскрывает подробности познаний «чужих» территорий жизненной необходимостью повседневной практикой первыми переселенцами Калининградской области.
Военное время
Познание советскими людьми Восточной Пруссии началось еще до вступления на ее территорию Красной армии. Общие знания об этой немецкой провинции давал краткий справочник 1944 года В. И. Глебова «Восточная Пруссия». Необходимые для наступления войск сведения добывали заранее заброшенные в Восточную Пруссию армейские разведгруппы. Изданные позднее воспоминания советских разведчиков вошли в «корпус» исторического знания калининградцев (например, книга «Парашюты на деревьях» Наполеона Ридевского). Сотни статей о Восточной Пруссии были опубликованы в центральных и фронтовых газетах с осени 1944 по весну 1945 г. Созданный в них образ этой земли стал основой исторического знания калининградцев.
Переселенцы-разведчики
Мало кто из первых переселенцев в Калининградскую область имел адекватное представление о земле, на которую приехал, о ее истории. Все здесь было чужим, и первые годы переселенцы были своего рода разведчиками, исследуя то, что есть на территории: от оврагов и малинников до дренажа и мельниц: «Калининградцы еще не успели толком узнать здешних грибных мест. И хорошие грибы от несъедобных не все отличить умеют». Сотни необитаемых деревень, тысячи пустых хуторов таили много неизвестного как для новой администрации, так и для прибывающих поселенцев. Находки и открытия стали обыденностью. Сообщения в прессе содержали соответствующую ситуации «риторику разведчика»: «обнаружено», «разыскано», «добыто» и т. д.В условиях дефицита строительных и других материалов можно было «изыскать» почти все необходимое для нехитрого переселенческого хозяйства. Не только область, но и сам областной центр был малоизучен. Например, в калининградском городском тресте зеленого строительства не знали, что в городе есть ботанический сад. На его территории были разбиты огороды, выпасался скот. В городах отсутствовала немецкая документация, без которой сложно было налаживать водопровод, канализацию, газовую систему. Незнакомой была техника, оставшаяся от немцев. Ее ремонт и наладка доставляли переселенцам определенные неудобства.
Проблемой оказалось освоение мелиорационной системы. Кроме отсутствия документации, а также опыта, отвечающего местным условиям, возникли принципиальные трудности с организацией эксплуатационной службы осушительной системы. Были опробованы различные формы организации: мелиоративные бригады, звенья, институт ремонтеров, но ни одна из них не прижилась.
Климат
Мнения и слухи о неблагоприятном климате, сложностях ведения хозяйства в условиях области, неплодородности почв были широко распространены, и в отчете экспедиции Института географии АН СССР автор П. Г. Ожевский не преминул отметить, что «представление о природе области как о какой-то особой, в корне отличающейся от остальной природы нашей Родины, совершенно неверно».Непривычность климата способствовала и обратничеству. Мягкий и влажный климат области был необычным настолько, что стал общим местом во многих опубликованных позже воспоминаниях. До 1949 г., пока не были подготовлены первые основательные отечественные труды по этому вопросу, источником сведений о климате области был, в частности, написанный по немецким материалам справочник. Просветительская работа велась в газетах, на сельскохозяйственных курсах и т. д.
Из-за малой изученности климатических условий, недостаточной просветительской работы среди переселенцев распространилось «обывательское мнение о “гнилой зиме”»: в Калининградской области не бывает настоящей зимы. Оно повлияло даже на спорт. В спортивных организациях зимние нормы ГТО были заменены летними, лыжный и конькобежный спорт не развивался. Противники этой политики приводили аргументы, что «сама действительность из года в год опровергает несостоятельные “теории” о неустойчивости калининградской зимы», что «в городах Литовской ССР, находящихся в одинаковых с Калининградом климатических условиях, работают на полную мощность катки и лыжные базы».
Из-за незнания климата сложности возникали и в строительстве. В послевоенном Калининграде крыши многих зданий были разрушены, и их надо было восстанавливать. По строительным нормам угол уклона мог лежать в пределах 30—45°. Рассматривая соответствующую проблему, главный архитектор города Д. К. Навалихин заявлял: «Следует восстанавливать не Кёнигсберг, а Калининград, поэтому следует пересмотреть вопрос уклона кровли» (1949). Дело в том, что это был не только технический, но еще и политический вопрос. Большой уклон черепичных крыш в 45° (необходимый в климатических условиях Калининградской области и принятый у немцев), требует мансардных помещений и придает зданиям «немецкий вид». Малый же уклон, как выяснилось, приводит к протеканию крыш, гниению деревянных конструкций. Специалисты ссылались на свой опыт: «…в Ленинграде снег всю зиму не тает, а в Калининграде тает, что является причиной просачивания влаги через черепицу». Архитектурный совет, вынужденный лавировать, принимает компромиссное решение — определить угол уклона в 35°. Однако такое устройство крыши «можно считать только временным» и следует «установить архитектурно-строительный контроль за стройками города»: будет течь или нет.
Познавали и художники. Их профессионализм проявлялся в способности уловить местную специфику и передать ее в своих произведениях. Старейший калининградский художник К. М. Кишкин (1892—1970) оставил примечательное и редкое свидетельство. На обсуждении работ молодых коллег он заявил об особенностях изображения немецких черепичных крыш: «Тема интересная; надо дорабатывать, найти психологическое состояние. Нравится рисунок в карандаше и “Ненастье”; нет специфики Калининградской природы, нет серебристости и влажности воздуха, при которых крыши домов зазвучали бы по-иному» (1956). Кроме познания местного колорита можно говорить и о ремесленном аспекте знания. Так, скульпторы заметили, что местный влажный климат разрушающе действует на привычные бетон и гипс, и рекомендовали использовать для скульптур пусть дорогие, но долговечные мрамор и бронзу (1957).
Фрагмент работы 2012 года Александра Михайловича Сологубова, историка, кандидата философских наук «ПЕРЕСЕЛЕНЕЦ КАК HOMO SCIENTIS: ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ОСВОЕНИЯ КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ».
Естествоиспытатели
Осваивая новую территорию, восстанавливая (на новый лад) хозяйство, переселенцы вынуждены были вступить во взаимодействие со сложными биоценотическими системами. Деформации последних, вызванные войной и миграциями, привели кроме прочего к распространению вредителей, вспышкам заболеваемости как животных, так и растений. Ветеринары не сразу разработали меры борьбы с заразными заболеваниями, эффективные именно в условиях Калининградской области. Эти знания появлялись постепенно. Лишь через какое-то время было выяснено, например, что низменная местность, сырой климат, влажные (из-за нарушенной мелиорации) пастбища способствуют широкому распространению гельминтозов. Познание биоценотических систем, приспособление к ним потребовали значительных усилий, и Калининградская область надолго превратилась в огромную селекционную лабораторию.
Важной задачей было распространение и поддержание сортовых посевов. Однако колхозные агрономы в большинстве были молодыми специалистами-выпускниками без опыта работы и допускали значительные ошибки. Другая часть агрономов уже обладала опытом, но особенности сельского хозяйства области были им неизвестны.
На практике они применяли агроприемы, принятые в родных областях, что было ошибочным. Часто агрономы имели недостаточную, узкую для многоотраслевого хозяйства колхозов, специальность.
В молодой области развивалось рыболовство. Рыбаки изучали особенности поведения рыбы в Балтийском море, разрабатывали приемы лова и рациональную организацию рабочего времени. Новые приемы появлялись и в рыболовецких колхозах, например, частичная подрезка ставниковых неводов.
С 1948 г. охотоведы проводили обследования местных лесов, опрашивали лесников и охотников. Это позволило узнать привычки, рацион, образ жизни животных Калининградской области, выяснить ареалы их расселения, пути пролета мигрирующих птиц и пр. Характерны примеры переноса знания, приобретенного в других регионах. Охотоведы советовали в Калининградской области ставить капканы, как это принято в Южно-Казахстанской и Адыгейской областях, поскольку там зимы тоже малоснежны и капканы ставят по чернотропу. Для снежной зимы предлагали способ сибирского охотника Ф. А. Бабина: «…в лесостепи, где частые населенные пункты, что очень подходит к Калининградской области, лисица не боится следов человека, она к ним привыкла. Лисица, не доходя до следов человека на 1,5 метра… перескакивает через след. Основываясь на этом, Бабин ставит капканы под след лисицы по обе стороны своего следа: в предполагаемом месте остановки лисицы и при приземлении через след».
У переселенцев не было знания местных материалов и технологий, необходимого для поддержания существующих на территории структур и объектов, не было сведений о наличии полезных ископаемых. Все предстояло исследовать и освоить. Такая деятельность растянулась на десятилетия, выразившись, в частности, в создании различных опытных станций, организации исследовательских экспедиций и т. д. Были обнаружены месторождения и залежи бурых углей, фосфоритов, лечебного торфа, строительного гравия, кварцевого песка, известковых камней, гипса и др. При этом считалось, что немецкие исследования не всегда верно отражали действительность, даже искажали ее в угоду личным интересам, что немецкие методы исследования, оценки ресурсов области «не могут быть признаны разумными», поскольку они «хищнические» и «конъюнктурные». Отмечалось, что немецкие научные учреждения вели исследования обособленно и конкурируя друг с другом.
В 1947—1951 гг. в области работал ряд комплексных и отраслевых экспедиций АН СССР и разных министерств (сельского хозяйства, совхозов, лесного хозяйства, геологии и др.), ведомственных институтов и т. п. По результатам этих экспедиций была подготовлена обширная литература (о флоре и растительности области, борьбе с сорными травами, улучшении сенокосов и пастбищ, местных почвах и агроприемах, применении удобрений и др.).
Были предложения со стороны общественности об организации калининградского общества испытателей природы, включающего специалистов естественных и сельскохозяйственных наук и любителей природы, например, в статье В. Коробкова «Создать общество испытателей природы», опубликованной в газете «Калининградская правда» 7 мая 1947 года.
Фрагмент работы 2012 года Александра Михайловича Сологубова, историка, кандидата философских наук «ПЕРЕСЕЛЕНЕЦ КАК HOMO SCIENTIS: ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ОСВОЕНИЯ КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ».
Фотографии из семейного архива первых переселенцев пос. Озерки Гвардейского района.
«Микророссия»
Прибалтийская природа песчано-глинистых холмов и болотистых равнин была чуждой переселенцам. Ее символическая «реабилитация» шла творчески, изнутри, в частности путем сопоставления с природой родных для них мест. В первоначально чужой природе увиделось что-то знакомое, родное. Это позволило превратить разношерстно населенную Калининградскую область в «Микророссию»:
И полтавские вишни, черешни,
И рязанские облака,
И березовые скворешни
Отразились в тебе, река.
<…>
Ни печали, ни горя не зная
И не ведая черной тоски,
Ты течешь, новый мир познавая,
Внемля голосу Волги-реки.
В перелесках твоих поселились
Наши курские соловьи…
Андрущенко Ю. «Прегель-река».
Опубликовано в газете «Калининградский комсомолец» 26 декабря 1948 года.
Автор географического описания последовал такому же приему, сравнив в обширном перечислении многообразие ландшафтов Калининградской области с многообразием ландшафтов России. Подобные сравнения в первые годы были довольно распространены:
«Еще дальше — новый областной драматический театр. Этот уголок напоминает нам родную Москву. Внешний вид театра походит на фасад Большого театра Союза ССР» (Из статьи В. Наумовой «Солнце сияет для нас», опубликованной в газете «Калининградский комсомолец» 1 января 1949 года).
Актуальные в самом начале калининградской истории, сравнения к 1970-м гг. становятся просто литературным приемом, служащим ретроспекции:
Комок земли размял руками,
чтоб знать, каких она солей.
Сравнил с приволжскими степями
клочки бесформенных полей.
Сравнил и фауну и флору,
И подивился чудесам…
Жернаков И. «Зеленодолье».
Опубликовано в сборнике «На обновленной земле» в 1974 году.
«Эта тема глубоко интересует и волнует ребят, и ее необходимо умело использовать в воспитательных целях…»
Одной из массовых форм познания края были экскурсии, походы, летние лагеря, организовывавшиеся для школьников и иногда имевшие обязательный характер. Для десятков тысяч юных калининградцев именно благодаря таким походам и летним лагерям началось знакомство с территорией. Органы народного образования, учреждения культуры уделяли большое внимание досугу школьников, организовывали их краеведческую деятельность. Например, статья Грибовой Л. В. «Изучим наш край! Ко всем пионерам и школьникам Калининградской области» в газете «Калининградский комсомолец» от 21 ноября 1948 года.
Определенное, прошедшее «госконтроль» знание о территории и ее истории давал местный краеведческий музей. Лекторы областного лекторского бюро, систематически выезжавшие в колхозы и районные центры «для пропаганды политических и научных знаний», занимались также и распространением знаний краеведческих, рассказывая о прошлом и настоящем области, о биографиях людей, чьими именами названы населенные пункты, и т. д. Газеты регулярно публиковали популярные статьи о природе края. Приведем любопытный казус, возможно, первый в своем роде. В «Калининградском комсомольце» в рубрике «В часы досуга» была помещена такая задачка: «Железная дорога Калининград — Москва протянулась в широтном направлении. В один из солнечных зимних дней в глубокой выемке проходил поезд. С правой стороны по ходу поезда лежал откос, на котором серебрился снежок; на левом откосе снег весь растаял. Куда шел поезд: в Москву или в Калининград?».
Жители Калининградской области познавали край и стихийно. Охотники, туристы, собиратели даров природы, участники массовых пеших и велосипедных прогулок непрерывно получали знание об этой территории. В различных организациях, в том числе в университете, существовали туристические секции. Местный организованный туризм охватывал сотни тысяч «человеко-экскурсантов». К 1967 г. в областном совете по туризму разработали 35 маршрутов «по местам боевой и трудовой славы нашего народа». За два года по ним прошло более 250 тысяч калининградцев.
Названные выше формы познания территории, включая профессиональную деятельность новых жителей, не могли быстро дать полноценного массового знания. Атмосферу земли неизведанной передает писатель Георгий Метельский. Побывав несколько раз в Калининградской области в 1960-х гг., он был удивлен малой степенью познания этой земли, ее истории людьми, которые живут и работают на ней уже по десять-пятнадцать лет.
Положение Калининградской области как «форпоста СССР на крайнем западе», как бывшей вражеской земли, а ныне пограничной и закрытой, налагало определенные ограничения на знание о ней и на способы его получения. В полноценном знании «простого калининградца» о крае виделась скорее «находка для шпиона», чем для краеведа. Образно говоря, государство монополизировало «чужое» культурное пространство и сделало из него тайну. Кроме того, недостаточность исторической осведомленности обусловила возникновение и распространение среди новых жителей разного рода слухов, спекуляций вплоть до мистических, создав местный фольклор. В определенной степени незнание территории и ее истории, как это было в первые послевоенные годы существования области, продолжалось десятилетиями.
Статья «Не на один майский день. Как готовятся в Гусеве к областному празднику печати» от 15 марта 1989 года, съездившей в один из райцентров журналистки Раисы Минаковой областной газеты «Калининградская правда», напоминает донесение лазутчика с незнакомой вражеской территории: «объект», «выдать», «напасть на след» и т. д. Однако для калининградского читателя такая риторика близка, понятна и допустима.
* * *
Территории переходили «из рук в руки» во все времена, с жителями или без них. В последнем случае исчезал целый мир знаний, создававшийся в течение десятилетий и столетий. Переселенцы в этом смысле начинали с пустого места. Новая земля была для них во всех отношениях terra incognita. Но жить на земле, не зная ее, невозможно. Освоение было не только деятельностью по механическому восстановлению материальных структур и конструированию идеального, но и познанием, ставшим в условиях «чужих» территорий повседневной практикой и жизненной необходимостью. Новые жители Калининградской области, создавая собственный «жизненный мир» (Edmund Husserl) взамен чужого, вынуждены были создать и новый всеобъемлющий мир знаний.
Переселенец стал человеком познающим (homo scientis), добывая знания, доказывая свою правоту окружающим, делясь полученным знанием. История освоения нового культурного пространства есть и история его познания.
Фрагмент работы 2012 года Александра Михайловича Сологубова, историка, кандидата философских наук «ПЕРЕСЕЛЕНЕЦ КАК HOMO SCIENTIS: ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ОСВОЕНИЯ КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ».
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области.
Принятый еще в 1935 г. Примерный устав сельскохозяйственной артели предусматривал, что «размеры приусадебной земли, находящейся в личном пользовании колхозного двора (не считая земли под жилыми постройками), могут колебаться от 1/4 гектара до 1/2 гектара». В дальнейшем в руководстве страны неоднократно обсуждались планы существенного уменьшения размеров приусадебных участков колхозников, в том числе до 5 соток на двор, то есть в 10 раз.
О том, что такая льгота крестьянам рассматривалась в высших эшелонах власти как уступка «частно-собственническим, буржуазным тенденциям», свидетельствует постановление ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР от 27 мая 1939 г. «О мерах охраны общественных земель колхозов от разбазаривания». Тем не менее именно эта норма была перенесена в постановление Совмина СССР № 1522 от 9 июля 1946 г. о заселении Калининградской области: помимо передачи в личную собственность дома с надворными постройками, за каждой переселяемой в сельскую местность семьей закреплялся приусадебный участок в размере до 0,5 гектара земли (то есть фиксировалось только максимальное значение).
Уже на первых организационных собраниях колхозов в повестку дня включался вопрос о создании комиссий по нарезке приусадебных участков, при этом повсеместно семьям крестьян-переселенцев выделялось в пользование по 50 соток земли. Как раз в это время вышло новое постановление ЦК ВКП(б) и правительства, в котором говорилось, что «расхищение общественных земель колхозов приобрело массовый характер» и идет оно за счет «увеличения приусадебных участков колхозников путем самовольных захватов или незаконных прирезок… в целях раздувания личного хозяйства в ущерб общественному».
С конца 1946 г. по колхозам прошла кампания по обмеру приусадебных участков, которая выявила нарушения устава в этой части практически в каждой артели. Так, в колхозе «Дружба» Нестеровского района самовольно «прирезали» к своим огородам от 10 до 35 соток 22 хозяйства, среди нарушителей первые места заняли председатель, члены правления, бригадиры и сельские коммунисты. В колхозе им. Буденного Правдинского района размеры земли в личном пользовании доходили до одного гектара на крестьянский двор. При разбирательствах по поводу таких случаев проверяющие из района всегда подчеркивали: «Нарушение допущено не потому, что не знали, а потому, что хотели иметь побольше земли на своем участке».
Однако ни наезды комиссий, ни прокурорские проверки, ни угрозы о передаче дел в суд не искоренили практику «массового захвата земли», напротив, в последующие годы она только расширилась. Очередные контролеры вынуждены были констатировать, что «приусадебные участки не остолблены», «не выполняются решения о немедленной отрезке всех излишков», «не переставлены изгороди на указанные колышки, отведенные комиссией» и т. п.
По подсчетам представителя Совета по делам колхозов по Калининградской области, в 147 обследованных колхозах (37 % от общего числа) за 1949 г. «для раздувания личного хозяйства» было незаконно присвоено 6713 га земли. С учетом того, что в среднем на одну артель приходилось в то время 43 двора, каждая крестьянская семья превысила установленную предельную норму в три раза (правда, в этом случае учитывался и самозахват сенокосов).
Примерный устав сельскохозяйственной артели 1935 г. никак не регламентировал виды культур на приусадебном участке, однако фактически действовал строгий запрет на посев зерновых и возделывание технических культур. Когда же колхозники спрашивали представителей районного начальства, почему их нельзя выращивать в ЛПХ, следовал стандартный ответ: «Запрещено уставом артели».
Смысл запрета был очевиден: крестьянин не мог обойтись без хлеба (зерно легально он имел возможность получить только на трудодни), а значит, хоть в чем-то зависел от общественного колхозного производства. И все-таки этот запрет многие крестьяне как могли обходили, маскируя на своих усадьбах небольшие грядки овса, проса, пшеницы, а если попадался слишком бдительный председатель, устраивали тайные делянки вдали от дома, на краю колхозного поля, а то и в лесу.
Фрагмент исследования доктора исторических наук, профессора БФУ им. И. Канта Ю. В. Костяшова «ЛИЧНЫЕ ПОДСОБНЫЕ ХОЗЯЙСТВА: ИЗ ИСТОРИИ ПОВСЕДНЕВНОСТИ КАЛИНИНГРАДСКИХ ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКИХ КОЛХОЗОВ (1946—1953 ГОДЫ)»
Фотографии из личного архива Михаила Куршева.
Однако проблема «двухкоровности», несмотря на «правильные» уставы, оставалась одним из самых больных мест для ревнителей чистоты колхозного строя. Крестьянам иногда удавалось под видом молодняка держать вторую корову-кормилицу. Здесь многое зависело от благорасположения колхозного начальства, лояльности бескоровных односельчан и умения доказать проверяющим, что перед ними всего лишь телочка, только очень упитанная. Когда обстоятельства складывались неблагоприятно, приходилось «в трехдневный срок по одной корове ликвидировать», как это случилось в колхозе «Победа» Краснознаменского района после внезапно нагрянувшей ревизии из райцентра, в противном случае, как говорилось в постановлении, у нарушителей «скот будет изъят и сдан на колхозную ферму».
Нередко возникали споры о ягнятах, которые в Примерном уставе упомянуты не были. Начальство требовало их непременно «сбывать», а крестьяне возражали: «Как их сбывать, если ягнята в начале весны имеют истощенный вид?» В колхозе «Победа» Краснознаменского района дискуссия по этому поводу закончилась компромиссом. Общее собрание решило «установить для ягнят срок, чтобы они поправились, примерно месяц или два, и тогда производить реализацию или забой».
Итоги обсуждения подвел коммунист Гетманский, который заявил, что «ограничение скота послужит большему укреплению колхоза, а то отдельные колхозники развели такое количество скота, что им нет времени работать в колхозе». В качестве наглядного примера оратор самокритично указал на собственное хозяйство, в котором имеется 25 овец, вследствие чего он «сам почти что не участвует в колхозном производстве».
Насущной проблемой для личного хозяйства была заготовка кормов. Согласно общему правилу, сначала колхозникам следовало выполнить план по сену для общего стада и лишь потом косить для себя — «кто где найдет, без отрыва от колхозной работы». На этот счет на селе ежегодно получали соответствующие предписания из райкомов и райисполкомов. Поскольку общественные планы никогда не выполнялись, крестьяне рисковали остаться вообще без кормов. Вот почему приходилось совершать так называемые «самовольные покосы» в канавах, оврагах, перелесках, на просеках и обочинах дорог, но «иногда залезать и в сенокосные угодья колхоза». Чтобы сдержать «самопокосы», колхозные власти задействовали милицию и прокуратуру.
Прокурор Железнодорожного района Куршаков видел корень зла в потворстве колхозникам со стороны председателей, которые «разрешают косить колхозные луга колхозникам для ихнего хозяйства». В представлении в райком партии он подробно описал типичную, как он посчитал, картину, увиденную им в колхозе «Путь коммунизма»:
«Председатель колхоза тов. Ляпин 15 июня 1950 года взял колхозную автомашину и поехал заготавливать сено для личного своего хозяйства, накосил полную автомашину сена и привез на свой двор в присутствии всех колхозников. Он же, Ляпин, также разрешил косить сено на колхозных лугах и бригадиру колхоза тов. Соловьеву. В результате таких действий председатель и бригадир дали повод остальным колхозникам косить сено на колхозных сеноугодьях для личного хозяйства. В результате большая часть колхозников не выходит на колхозную работу, а косят сено для себя». Прокурором было установлено, что «у каждого двора имеется большое количество сена, а при вызове в правление колхозники в один голос заявили, что поскольку председатель колхоза тов. Ляпин заготавливает сено для себя и бросил руководить колхозом, поэтому они также пошли косить сено для себя».
В артели им. Е. Ковальчук Гвардейского района подобный пример подала секретарь деревенской парторганизации тов. Афанасьева, вслед за которой «все колхозники вышли на косьбу для своего хозяйства». Некоторым удавалось даже делать бизнес на сене.
Член ВКП(б) Конюхов из колхоза «Заветы Ильича» Нестеровского района за лето накосил 30 тонн сена, а «позже занялся продажей его на сторону».
Существовали разные способы борьбы с самовольными покосами.
В колхозе «Верный путь» Большаковского района правление решило «предложить колхозникам сдать сено в колхоз в течение двух дней, а в случае несдачи отобрать в присутствии участкового милиционера». В колхозе им. Молотова Гусевского района создали комиссию по обмеру стогов сена у членов колхоза, а излишки забрали. В колхозе им. Сталина Гвардейского района решили «взыскивать за каждую сотку луга 10 кг хлеба или передавать дело в суд». По этому поводу на собрании в артели «Заветы Ильича», где очередной уполномоченный обвинял крестьян в «хозяйственном обрастании», хорошо сказал колхозник Журавлев: «Только и слышишь: “Забрать сено у колхозников!” Зачем нас пугать?».
Фрагмент исследования доктора исторических наук, профессора БФУ им. И. Канта Ю. В. Костяшова «ЛИЧНЫЕ ПОДСОБНЫЕ ХОЗЯЙСТВА: ИЗ ИСТОРИИ ПОВСЕДНЕВНОСТИ КАЛИНИНГРАДСКИХ ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКИХ КОЛХОЗОВ (1946—1953 ГОДЫ)»
Фотографии из личных архивов жителей Черняховского района.
Председатель колхоза им. Энгельса Черняховского района Цуканов с грустью констатировал: «У нас в колхозе еще есть люди такие, что хотят работать так, чтобы в колхозе поработать поменьше, а у себя на дому сделать побольше». В колхозе «Путь Ленина» Нестеровского района один из бригадиров так описал различие в отношении колхозников к общественному и личному хозяйству:
«Расставишь людей и лошадей на работу, думаешь, [они] работают, приходишь в поле — лошадей нет, смотришь — пашут на своих усадьбах».
Любопытно, что «антибольшевистский» курс на укрепление индивидуального хозяйства, по мнению многих, приносил свои плоды. Об этом, например, откровенно высказался коммунист Фролов на общем собрании в колхозе им. Кирова Озёрского района 5 февраля 1950 г.:
«В 1947 году мы в своем хозяйстве, то есть личном, имели всего-навсего по 1 коровке, да и то не у всех… В 47—48—49 годах ежедневно в среднем выходило на работу 80—100 человек, а в 1950 году колхозники укрепили полностью свое личное хозяйство, стали иметь не только по 1 коровке, но и телочек, подтелочек, по 2 поросенка и работу колхоза забыли, она их не интересует. Товарищи колхозники экономически укрепляют свое хозяйство…».
Без устали обличали лень, нерадивость и разгильдяйство колхозников представители районного и областного начальства: «оккупировались своим хозяйством и наплевали на колхозное», «работают только на своем огороде», «сидят на своем приусадебном участке», «ожидают заглядывания бригадиров или звеньевых», «на работу надо выгонять», «колхозники окулачились, у них свое хозяйство превыше всего». «У отсталого колхозника, — говорилось на областном совещании по сельскому хозяйству 23 ноября 1948 г., — еще сохраняется в душе “червячок” единоличника, частно-собственнические тенденции дают о себе знать!».
Между тем представители вышестоящего начальства в своих гневных речах иногда «проговаривались» и косвенно признавали, что речь идет вовсе не о «врожденных» качествах русского крестьянства. Так, на собрании в колхозе «Невский» Нестеровского района тов. Лазарев поделился следующим наблюдением: «Лодырь, который не работает [в колхозе], он всегда живет лучше, и дом у него в порядке, и сена накосил больше». Это высказывание, собственно, и раскрывает главный механизм выживания колхозного крестьянства. Будучи уверен, что полученный от труда в колхозе доход ни в коей мере не может обеспечить необходимые для жизни его семьи средства, крестьянин сосредоточивался на личном хозяйстве, всеми способами экономя свои силы за счет уклонения или минимального участия в общественном производстве.
Чудовищно неэффективная система организации труда при полном отсутствии мотивации работников порождала ничтожные результаты колхозного производства, которые почти полностью конфисковались «рабоче-крестьянским» государством. В этих условиях жизнь колхозников представляла собой постоянную борьбу за физическое выживание, когда жизненные интересы определялись самыми первичными, можно сказать, примитивными потребностями. При этом все хоть сколько-нибудь активные, жизнеспособные элементы покидали деревню, уходя на заработки в город. Оставшиеся строили свою жизненную стратегию на минимизации всеми доступными способами своего участия в общем коллективном производстве, чтобы сэкономить силы для приусадебного участка, собственного хозяйства. Оно все эти годы оставалось единственной гарантией обеспечения крестьянской семьи жизненными ресурсами, давало ей возможность выжить.
Фрагмент исследования доктора исторических наук, профессора БФУ им. И. Канта Ю. В. Костяшова «ЛИЧНЫЕ ПОДСОБНЫЕ ХОЗЯЙСТВА: ИЗ ИСТОРИИ ПОВСЕДНЕВНОСТИ КАЛИНИНГРАДСКИХ ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКИХ КОЛХОЗОВ (1946—1953 ГОДЫ)».
Фотографии жителей пос. Мельниково из архива А. Сологубовой.
Условия оказания медицинской помощи в первые месяцы после войны были крайне тяжёлыми. Персонал врачей и медсестёр трудился без электричества, часто в холодных помещениях. Не хватало лекарств, перевязочных материалов. Больных и раненных ввиду их огромного наплыва не долечивали и после оказания минимальной помощи выписывали через три-четыре дня, чтобы освободить место для тех, кто ждал своей очереди.
Учитывая катастрофическую ситуацию, управление по руководству военными комендатурами 3-го Белорусского фронта издало распоряжение от 10 мая 1945 года, предписывавшее военным комендантам открыть в каждом районе хотя бы по больнице, исходя из количества немецкого населения: до пяти тысяч человек – больница на 50 коек; от пяти до десяти тысяч человек – на 100 коек; от десяти до двадцати тысяч человек – на 200 коек. Обслуживающий персонал формировался из местных граждан. Санитарное управление фронта утвердило с учётом возможностей продовольственного снабжения суточный рацион питания в больницах, обслуживающих немцев. Кроме 400 граммов хлеба больным выдавалась рыба, консервы, овощи, сахар, крупа (суточный рацион приводится в подборке изображений).
Всё местное население, проходя через сборно-пересыльные пункты, подвергались санитарной обработке. Территория и водоисточники тщательно обследовались. Необходимость в этом была.
Летом 1945 года сложилась острая санитарно-эпидемиологическая обстановка. В одном из приказов командующего 11-й гвардейской армией от 11 июля 1945 года указывалось, что во всех районах среди гражданского населения свирепствует эпидемия брюшного тифа. Основные очаги инфекции были зарегистрированы в Кёнигсберге, в Лабиауском и Пиллькалленском районах. Военный комендант Лабиауского района 19 июля 1945 года письменно доносил, что «в районе выявлено очень большое количество заболеваний местного населения брюшным тифом, а также гонореей и сифилисом». Обнаруживались случаи заболевания туляремией (, дифтерией, скарлатиной. Но больше всего было дистрофиков, в основном среди детей. Росла смертность. По данным областного архива, в больницах Кёнигсберга умерло в 1945 года в июне – 554, в июле – 713, в августе – 805, в сентябре – 881, в октябре – 768 немецких граждан, т.е. за пять месяцев – 3 721 человек. Немало немцев погибло помимо больниц, в отдельные месяцы – до двух тысяч человек.
В этих условиях было решено организовать массовые медицинские осмотры немецких граждан. Врачи, медсёстры обходили дом за домом, квартиру за квартирой, выявляя больных. Тем, где складывалась угрожающая обстановка, устанавливались карантинный режим. В результате удалось пресечь распространение тифа. Однако в ноябре 1945 года вновь, как указывалось в одном из документов, «в районах Особого военного округа среди немецкого населения резко возросли инфекционные заболевания, как-то: брюшной тиф, паратиф и сыпной тиф». Как одну из причин санитарная служба округа считала скученность немцев в специально выделенных для их проживания домах. В некоторых случаях на каждого человека приходилось всего по два квадратных метра жилой площади. Спали, как правило, на полу, мыла не было, водопровод не работал. Росло количество больных чесоткой. Больницы не в состоянии были принять всех больных, люди умирали дома.
Чтобы как-то разрядить тяжёлую обстановку, военное командование округа приказало комендантам «выявить и положить всех немецких больных в лечебницы, построить для немецкого населения в каждом районе бани из расчёта одну на 200-300 человек» с дезинфекционными камерами, провести исследования на педикулёз. В населённых пунктах сооружались дополнительно туалеты и мусоросборники.
Приказом начальника Временного гражданского управления от 5 апреля 1946 года была расширена лечебная сеть. В самых многолюдных районах, таких как, Земландский, Кёнигсбергский сельский, Кройцбургский, Инстербургский, Рагнитский, увеличивалось количество больничных коек. Вводился амбулаторный приём местного населения. Контроль за работой больниц возлагался на военных комендантов и районных главных врачей.
В Кёнигсберге действовали четыре больницы в 1250 коек, в том числе две инфекционные, функционировали семь городских амбулаторий. Оказанием медицинской помощи немецкому населению занимались 98 врачей и 354 медсестры.
Эпидемия инфекционных заболеваний в Кёнигсберге и прилегающих к нему районах пошла на убыль. Однако вспышка тифа в мае 1945 года вновь унесла немало жизней.
Пастор Хуго Линк свидетельствует, что «…кёнигсбергские врачи регулярно собирались, чтобы обменяться опытом и обсудить, какие меры можно ещё предпринять для сохранения здоровья наших земляков. На одном из таких собраний осенью 1945 года прозвучало, что число немцев в Кёнигсберге составляет ещё 96 тысяч человек. К тому времени уже были довольно надёжные источники информации, так как санитарную службу удалось хорошо организовать. В каждой комендатуре имелась своя амбулатория, в которой достаточное количество медсестёр занималось санитарным контролем в районе. В каждой комендатуре велись списки населения. Поэтому высчитать указанное выше число представлялось возможным. В лагере Ротенштайн один из городских чиновников, работавший в системе обеспечения населения продуктами, сказал мне, что в последние дни перед падением крепости в Кёнигсберге насчитывалось 126 тысяч немцев. За полгода, таким образом, умерло 30 тысяч. Наряду с голодом причинами смертей являлись тиф и дизентерийные кишечные заболевания… Смертность, в частности, возросла в январе, феврале и марте 1946 года».
И всё-таки жизнь постепенно налаживалась, дыхание войны замирало. И отношение к немцам менялось к лучшему, медицинское обслуживание их совершенствовалось. Больницы приобретали оборудование, пополнялись медикаментами, в них повышался уровень обслуживания. Всё это спасло жизни многим тысячам немецких граждан.
Статья М. А. Клемешевой, кандидата исторических наук
«Медицинская помощь немецкому населению»
из книги «Восточная Пруссия. С древнейших времён до конца Второй мировой войны» (1996).
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области.
Такое приведенное «Калининградской правдой» в начале июня 1947 г. высказывание переселенца из Московской области обычный калининградец воспримет с удивлением. Многим вновь прибывшим переселенцам в область это утверждение о возникновении чувства родины в течение нескольких минут после прибытия на новое место жительства, ощущение себя в качестве местного (или калининградца) и, очевидно, появление невесть откуда взявшейся калининградской идентичности покажется, по меньшей мере, странным. Различные источники доказывают, что большая часть калининградцев имела по сравнению с приведенным выше высказыванием другой опыт и другие впечатления и испытывала затруднения в ощущении и отнесении себя к калининградцам.
Даже и по прошествии нескольких месяцев у переселенцев все еще не был завершен процесс ментальной акклиматизации.
В дальнейшем необходимо будет более детально изучить концепции образа Калининграда, появившиеся после 1945 г., а также попытку различных элит придать Калининграду облик обычного города Советского Союза с соответствующей идентичностью его населения. Чтобы составить конкретное представление о практике этой стратегии освоения территории можно для иллюстрации взять в качестве примера прокатившуюся по области кампанию переименований, которая продолжалась с 1946 до начала 1950-х гг. Весьма симптоматично, что существенная часть материалов по кампании переименований находится в фондах Министерства иностранных дел РСФСР в московском Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ).
Присоединенная вследствие немецкого поражения во Второй мировой войне северная Восточная Пруссия стала заселяться советскими гражданами преимущественно из центральной России (Брянская, Орловская, Рязанская и другие области). Чтобы облегчить привыкание переселенцев к чуждой среде обитания и ослабить восприятие Калининграда как чужой земли, советское государство осуществило кампанию переименований всех населенных пунктов в области, в которой и прибывающим переселенцам отводилась активная роль, так как они могли выбирать названия для своего будущего места жительства.
При этом инициатива исходила, очевидно, от местных органов власти, а не из Москвы, столица ограничилась переименованием Кёнигсберга в Калининград в начале июля 1946 г. и предоставила трудоемкое занятие по изменению названий всех остальных населенных пунктов области местным учреждениям. Советская империя обратила внимание только на Кёнигсберг как город с немецким прошлым и типичным немецким названием, поэтому озаботилась только его переименованием. Иначе Москва воспринимала остальную территорию региона — как нечто такое, чем ей еще, собственно говоря, только предстояло стать и к чему она была готова — обычной советской периферией.
Проведение этого символического мероприятия калининградским властям диктовали внешние обстоятельства. Идеологических аргументов для Москвы было недостаточно, еще в меньшей степени областной комитет партии мог надеяться на материальную поддержку со стороны центра. Это кампания была борьбой с симптомом вместо исследования глубин истории.
Для советского государства кампания переименований немецких названий предоставляла удобный повод для проведения акта коллективного самовнушения и взаимного уверения в прочности советского будущего региона. При этом новоселы ясно представляли связанные с ней ожидания — один из участников митинга по случаю переименования Кёнигсберга в Калининград так сказал об этом в начале июля 1946 г.: «Решение правительства о переименовании Кёнигсберга в город Калининград создает у нас законную гордость и чувство уверенности, что бывшая Восточная Пруссия будет навечно нашей русской Калининградской областью». Такое заявление было ничем иным, как игрой на дудке в лесу — даже если бы на ней высвистывался советский гимн.
Вместе с тем в характере кампании переименований отчетливо проявился сугубо административный способ действия: другие более насущные на тот момент мероприятия едва ли были возможны, только такого рода идеологическая акция казалась осуществимой — она создавала впечатление, что «что-то происходит», и могла прагматически трактоваться как реальный рычаг изменений.
До конца 1946 г. калининградские власти составили списки с предложениями о переименованиях и отправили их на утверждение в Москву. Эти списки содержали обоснования вновь предлагаемых названий, которые составляют сегодня главную источниковую базу для изучения кампании переименований. Главными ее участниками были сами переселенцы и непосредственно калининградские властные органы.
При знакомстве с новой топонимикой, сразу же бросаются в глаза два главных способа, с помощью которых придумывались новые названия. Первый основной способ можно было бы определить как «увековечивание памяти»: такие названия, как Новоуральск, Ярославское, Новомосковское или Ржевское, определенно указывали на происхождение переселенцев и были весьма конъюнктурны — показывали, какое место переселенцы прежде считали своей родиной и что они продолжали о ней помнить.
Вопреки усилиям пропаганды приезжающие сюда люди не собирались отказываться от своего прошлого — Калининградской области только еще предстояло стать их родиной. В то время как калининградские власти смотрели вперед, переселенцы оглядывались назад — как в пространстве, так и во времени.
Фрагмент работы Пэра Бродерзена (Brodersen Per), доктора университета им. Г. Гейне,
г. Дюссельдорф, Германия, «Позови меня тихо по имени…»
Кампания переименований в Калининградской области в 1946—1950 гг. в контексте калининградско-московских отношений послевоенного времени.
Перевод с немецкого Ю. Костяшова.
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области.
Примеры Знаменска, Свободненского и Славенского в качестве трех взятых произвольно названий относились к первым населенным пунктам, ставшим кандидатами на переименование по инициативе калининградских органов управления и послужившим образцом для множества последующих аналогичных случаев:
— Велау получил новое название Знаменск «в честь боевых знамен, под которыми русские воины не склонялись перед врагом никогда»;
— название поселку Свободненский было дано «в ознаменование свободы, завоеванной народом Советского Союза»;
— наконец, «в ознаменование победы сельсовет назван Славенским» со ссылкой на то, что «в этом районе проходили жестокие бои».
Как показывают эти три примера, преобладающая часть новых топонимов должна была провозглашать и предвосхищать советское будущее региона. Как раз такие названия населенных пунктов должны были бы соответствовать тем символическим канонам, которые могли понравиться центру. Москва только косвенно определяла границы дискурсивного поля, на котором разворачивалась борьба за политическую и культурную топографию новых областей. В связи с отсутствием ясно определенных установок из Москвы местные органы власти посчитали самым надежным вариантом строго придерживаться, не отступая ни на шаг, генеральной линии. Тем не менее эти старания периферии в точности исполнить не вполне ясно выраженные ожидания центра в результате привели, прежде всего к удивительной обезличенности канонических символов: Калининградская область лишилась всего того, что составляло собственную специфику этого края. По преимуществу в ее новой топонимике были воспроизведены названия русских городов и поселков, удаленных друг от друга на многие сотни километров, либо в ней нашли отражение идеологические штампы о светлом коммунистическом будущем.
Тем самым устранялись географические названия, связанные с немецким прошлым и утверждалась советская принадлежность этого края в настоящем. В действительности же будущее предстояло еще создать.
Оба главных способа кампании переименований показывают, какие серьезные проблемы возникали у новых жителей области в процессе их переселения и адаптации и как на это реагировала власть. Это заметно по стремлению и жителей, и властей не ограничиваться одним лишь освоением материальных ценностей края, но и обеспечить себе определенный психологический комфорт, придать новому краю облик, более отвечающий ментальности советских людей. Кроме того, существовавшие требования к названиям населенных пунктов часто приводили к появлению поразительно абстрактных или совершенно искусственных наименований отдельных поселений: даже если в них проживало только несколько семей, они получали названия, которые по заключенному в них символическому смыслу никак не соответствовали фактическому значению этих поселений — что неизбежно вело к девальвации самих этих символов.
Кроме того, упомянутые варианты названий населенных пунктов указывают те параметры, на которые Калининградская область как регион Советского Союза должна была ориентироваться и на которых она учреждалась. В идеальном случае калининградская идентичность должна была покоиться на трех «китах»: пространстве, времени и в меньшей степени — национальности.
Первая опора — пространство — имела свою исходную точку в происхождении переселенцев и занимаемой ими территории, традициях, воспоминаниях, опыте и т. д.; то что переселенцев «объединяло» — это их различное происхождение. Компонент «время» в калининградской идентичности относился к местной специфике, которая заключалась в том, что люди жили только в настоящем времени, у которого не было никакого местного прошлого, однако тем сильнее это настоящее зависело от светлого будущего, которое неизбежно должно было наступить.
Фрагмент работы Пэра Бродерзена (Brodersen Per), доктора университета им. Г. Гейне, г. Дюссельдорф, Германия, «Позови меня тихо по имени…» Кампания переименований в Калининградской области в 1946—1950 гг. в контексте калининградско-московских отношений послевоенного времени. Перевод с немецкого Ю. Костяшова.
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области.
Базируясь на трех этих основах калининградская региональная идентичность не вбирала в себя ни отношение к культурному пространству, которое географически совпадало с Калининградской областью, ни историю края или конкретно его исконных жителей.
Традиции в Калининград импортировались, а историю еще только предстояло познать. Предложения новых названий населенных пунктов передавались в Москву с просьбой об их утверждении; «премудрый» образ действия областных органов власти, заключавшийся в том, чтобы сделать Калининград регионом, не имеющим региональной специфики, наталкивался на сопротивление центра, но не на протесты самих калининградцев. Один московский чиновник уже в августе 1946 г. в письме председателю Совета министров РСФСР Михаилу Родионову критиковал, что «предлагаемые названия вновь осваиваемых городов, поселков и деревень предоставляются произвольно, не учитываются ни их экономические, ни исторические или географические особенности, а многие из них вообще никак не обоснованы» [письмо М. Родионову о «необоснованных предложениях» Калининградского гражданского управления о переименованиях от 20 августа 1946 г.]. Очевидно, центр проявил гораздо больше интереса к региональной специфике, чем калининградские учреждения. По запросу Совета министров РСФСР Академия наук СССР рекомендовала «выбирать названия, которые имеют значение в русском языке», поскольку «большинство населения в Калининграде являются русскими» [Рекомендации института этнографии Академии наук СССР о переименованиях в Калининградской области от 13 февраля 1947 г.].
Власти сошлись на том, что для области должны были выбираться непременно русские названия населенных пунктов, даже если они имели какую-то относительно ограниченную связь с региональной спецификой. Разумеется, такой руссо-центристский вариант связи между региональной спецификой и топонимикой натолкнулся на новые возражения, которые на этот раз исходили от непосредственного калининградского соседа — как это видно из письма председателя Совета министров Литовской ССР Пакарклиса в феврале 1947 г.: «Я убежден… в том, что, по моему мнению, литовские названия населенных пунктов в Калининградской области не могут заменяться новыми. Литовский язык является языком союзной республики. <…> Первые литовские книги появились на территории сегодняшней Калининградской области. Многие места упоминаются в литовских народных песнях. Некоторые названия имеют филологическое значение для исследования языка прусских литовцев…» [Замечания к проекту Указа Президиума Верховного Совета РСФСР о переименовании населенных пунктов Калининградской области, февраль 1947 г.].
Такие аргументы казались, скорее, академической природы, и знание о существовании в регионе прусско-литовских корней едва бы помогло русским переселенцам лучше духовно понять этот край. Им было совершенно безразлично, имели поселения названия немецкого, прусского или литовского происхождения — все варианты в равной степени отражали неосведомленность и инакость. Поэтому неудивительно, что предложение Пакарклиса было резко отклонено Москвой в марте 1947 г.: «Профессор Пакарклис не понял, что переименование поселений, существующие названия которых не соответствуют современному строю, образу жизни и национальными особенностям советского населения, представляется целесообразным» [Письмо М.И. Родионову о переименовании населенных пунктов и административном делении Калининградской области, март 1947 г.].
Наконец, в письме Андрею Вышинскому заместитель министра иностранных дел РСФСР Смирнов предлагал «на основании неблагозвучия и крайних трудностей при произношении старых названий» и «ввиду факта, что Калининградская область является частью РСФСР и заселена русскими колхозниками» отказаться от литовских наименований и согласиться с немного исправленной версией списков названий из Калининграда без дальнейших изменений [Письмо А.Я. Вышинскому о переименованиях в Калининградской области, февраль 1947 г.]. Вместе с тем требовалось интенсифицировать процесс переименования для того, чтобы до момента выборов в Верховный Совет Советского Союза в декабре 1947 г. он был завершен. И все-таки эта цель не была достигнута в срок. Только в июне 1950 г. — на два с половиной года позже, чем было запланировано — Президиум Верховного Совета РСФСР смог издать указ, которым официально присваивались новые названия 1065 поселениям в области [Проект указа Президиума Верховного Совета РСФСР «О переименовании населенных пунктов Калининградской области» от 23 июня 1950 г.]. С этим указом кампания переименований практически была завершена, между тем с момента переименования Кёнигсберга в Калининград прошло четыре года, при этом только теперь была создана основа для восприятия переселенцами Калининградской области как советской земли также и на микроуровене. Внедрение этих представлений проходило в постоянной конфронтации с новой средой обитания.
На примере Калининграда, очевидно, была возможность построить советскую периферию, следуя провозглашаемым советским центром категориям — не по инициативе столичной элиты, а согласно представлениям руководящей элиты самой области.
«Дизайн региона», который игнорировал региональную специфику, стал неизбежным для Калининграда, так как из Москвы поступали весьма отрывочные и невразумительные инструкции по способам восстановления края. Поэтому местные властные структуры решились остановить свой выбор на таком варианте калининградских канонических символов, который, как они предполагали, мог найти одобрение центра в связи с отсутствием в нем какой-либо региональной специфики. Что же касается новых названий как попыток Калининграда «противодействовать Москве» и таким путем способствовать развитию области, их появление считалось в центре слишком абстрактным и надуманным.
Парадоксально, но именно под влиянием Москвы специфика периферии, хотя и в очень ограниченном масштабе, также проникла в калининградский канон. Получившаяся в итоге конструкция была довольно уязвимой, на что указывало и требование Совета министров Литвы об учете литовских элементов в калининградской топонимике. Тем не менее Москву и Калининград объединяло стремление подчеркнуть русский характер советского Калининграда с включением русских национальных элементов в символический канон региона.
Этот подход оставался неизменным вплоть до последовавшей вскоре «оттепели», когда проблема символов вновь стала актуальной.
Фрагмент статьи Пэра Бродерзена (Brodersen Per), доктора университета им. Г. Гейне, г. Дюссельдорф, Германия, «Позови меня тихо по имени…» Кампания переименований в Калининградской области в 1946—1950 гг. в контексте калининградско-московских отношений послевоенного времени. Перевод с немецкого Ю. Костяшова.
Фотографии из семейного альбома А. Сологубовой.
непривычное земледелие, разруха, голод и оставшиеся чужие люди – немцы.
Рассказ обо всём перечисленном – из уст самих переселенцев.
Положение немецких детей было хуже, чем остальных групп немецкого населения. Первоначально снабжались хлебом только работающие немцы. Позже для детей ввели норму – 200 граммов хлеба в день – и выдавали ее при условии внесения их в продуктовую карточку работающих родителей. С лета 1946 г. дети до 16 лет стали получать 400 граммов хлеба в день. К сожалению, властям далеко не всегда удавалось соблюдать эти нормы.
Некоторые дети, оставшиеся без родителей, нашли поддержку и заботу со стороны церкви. Религиозная община Гуфен (руководитель – помощник пастора Нойман) воспитывала шестерых беспризорных детей. Для того, чтобы обеспечить сирот продовольствием, обслуживающий персонал выдавал этих детей за своих, поскольку служители культа имели продовольственные карточки. В октябре 1945 г. католическому священнику удалось, несмотря на все препятствия, получить разрешение комендатуры на обустройство сиротского дома в Марауненхофе (Большие пруды). С помощью общины организовали ремонт здания, для детей были выделены продуктовые карточки.
Много немецких сирот оказалось в больницах. В детские отделения попадали не только больные, но и здоровые сироты, дети больных матерей, подкидыши. Здесь они получали хоть какой-то уход и питание, крышу над головой. Больницы оказывались переполненными, поэтому продуктов не хватало. В центральной больнице Кенигсберга, в детском отделении, больные спали на полу или по 2—3 ребенка на одной койке. В таких условиях врачи вынуждены были больше не принимать детей, чтобы иметь возможность выходить хотя бы уже поступивших. В августе 1945 г. в центральной больнице скопилось около 100 здоровых детей. Чаще всего в больницах находились дети, страдающие эпидемическими заболеваниями.
Лишенные семьи и крова дети блуждали в поисках пропитания, рылись на мусорных свалках, некоторые жили воровством. Были случаи, когда немецкие дети находили убежище в русских офицерских семьях и там адаптировались, меняли фамилии и записывались русскими. Многие дети помогали своим семьям в добывании денег. Они торговали на рынках оставшимися вещами, иногда отправлялись на поиски пропитания в соседнюю Литву, где просили милостыню.
Несмотря на такую плачевную ситуацию, у детей сохранялось стремление к учебе. Сформировались школы, в которых прежние немецкие учителя обучали по 10—15 детей, чтению и письму. Церковь тоже не осталась в стороне. Пастор Хуго Линк учил детей алфавиту по “Новому завету”.
Большое число беспризорных детей и растущая детская преступность ставили перед новой властью задачу создания сети учреждений социального попечения для немецких детей. В начале 1946 г. по приказу коменданта военного округа было создано 16 временных детских домов, где находилось 1400 детей-сирот.
Четкой системы сбора беспризорных детей не существовало. Детские приемники-распределители и детские комнаты только начали создаваться, что тормозило определение немецких сирот в детские дома. В апреле 1946 г. Временное гражданское управление области приняло решение об увеличение числа детских домов. К 28 мая 1946 г. в Кенигсберге насчитывалось 5 детских домов и 14 при районных комендатурах, где проживали 2468 немецких детей-сирот. В июне 1946 г. немецкие детские дома были переданы в ведение отдела народного образования. С этого момента руководство детскими домами должны были осуществлять гражданские власти. Число детских домов увеличивалось по мере прибывания сирот. Количество детей в каждом из них зависело от характера детского дома: школьный, дошкольный, смешанный; сельский или городской. Из 19 детских домов для немецких детей было 4 школьных (здесь находились дети старше 7 лет), 1 дошкольный (дети до 7 лет) и 14 смешанных. Очень часто в детских домах находилось детей больше, чем они могли вместить. К примеру, Калининградский детский дом № 1 по ул. Киевской, 14 был рассчитан на 150 детей, а жили там 212 человек. В Гурьевском детдоме Лиска-Шаакен (поселок Некрасово) находилось 54 ребенка. К 1 сентября 1947 г. в области уже насчитывалось 23 детских дома с общим числом 3355 детей, среди которых было 68 русских.
В организации сети детских учреждений новым властям пришлось столкнуться с рядом проблем. И прежде всего встал вопрос с помещениями. Поначалу для детских домов подбирались наскоро приспособленные и необорудованные здания, часто не имевшие водопровода, канализации. Нередко они оказывались занятыми другими организациями и процесс их передачи затягивался. Иногда детским домам передавалось несколько зданий. Так, калининградский детдом № 5 “Кведнау” (Северная гора) занимал 5 строений, но все они требовали капитального ремонта.
В феврале—марте 1946 г. военными организациями, а позже органами милиции и народного образования проводилась работа по выявлению детей, оставшихся без попечения родителей. Сначала дети попадали в детприемники-распределители, затем их по путевкам облоно направляли в детские дома.
В двух детдомах Кенигсберга № 2 (по ул. Верхнеозерной, 17/19) и № 4 (по ул. Химической, 29) были созданы детские приемники-распределители. В них помещали детей, собранных с улицы. Здесь они находились в течение 10—15 дней, проходили медосмотр, затем их направляли в детские дома. Через детприемники прошло около 400 детей. Создавались и детские комнаты при милиции, которые также занимались выявлением беспризорных. Такие комнаты были созданы в Калининграде при 5-м и 7-м отделениях милиции, в Советске и Черняховске. Их открывали на железнодорожных станциях и водных пристанях. Кроме этих учреждений предполагалось организовать детскую колонию с промышленным профилем на 500 человек и определить туда детей-сирот старше 14 лет, которые получали бы профессиональные навыки и затем трудоустраивались.
Особенно много немецких детей поступило в детские учреждения в суровую зиму 1946 /1947 гг., поскольку была большая смертность от голода, истощения и холода. Такой зимы в Восточной Пруссии немцы не помнили. Они говорили русским переселенцам: “Вы привезли с собой зиму”. В результате высокой смертности среди немецкого населения много детей оказалось на улицах, немало их было из многодетных семей, о чем свидетельствует список сиротского дома Лиска-Шаакен, где находилось по 3—6 детей из одной семьи. Попадали в детские дома и дети, родители которых были осуждены за воровство продуктов.
Фрагмент статьи Строгоновой Н. А., старшего научного сотрудника БФУ им. И. Канта.
Фотографии с сайта https://culture.ru
Новая волна ликвидации детской беспризорности началась в апреле 1947 г. В частности, в Черняховске планировалось создание еще одного детского дома.
Не меньше трудностей было связано с подбором работников для таких детских домов. Первоначально весь персонал, от заведующих до нянечек и дворников, состоял из немцев, что было оправдано, поскольку подопечными были немецкие дети. Среди заведующих детскими домами было 2 ксендза, в качестве обслуживающего персонала за детьми ухаживало 13 монашек. Всего в детских домах работало 180 человек. Наличие среди воспитателей служителей религиозного культа не могло устраивать власти, поэтому встал вопрос о кадровых изменениях в детских домах. В Калининграде заведующие детскими домами рекомендовались антифашистским немецким клубом, в районах – комендантами. Для работников детдомов проводились десятидневные семинары по учебно-воспитательной работе. К 1 июля 1947 г. директорами и заведующими всех детских домов были назначены советские граждане. Их образовательный уровень не всегда соответствовал занимаемой должности. В 19 детских домах только 6 директоров имели высшее образование, незаконченное высшее было у 9 человек, средним педагогическим владели 2 человека; 16 директоров имели только 1 год стажа работы с детьми.
При назначении на эти должности руководствовались прежде всего идеологическими соображениями.
Воспитателями в большинстве своем были немцы. Из 142 воспитателей русскими были только 54 человека. Зачастую последние не владели немецким языком, а 26 человек из них не имели педагогического образования, что свидетельствует о невысоком уровне работы с детьми. Решать проблему с педагогическими кадрами пытались через центральные органы, обращались за помощью в отдел школ ЦК ВКП (б), в Совет Министров РСФСР о командировании в область 40 воспитателей, владеющих немецким языком, но ответа не последовало.
Дети школьного возраста должны были учиться. Воспитанники детских домов посещали школы, созданные при детских домах (при 9 детдомах были открыты начальные школы, при двух – семилетние), а также городские или сельские школы. Так, дети из детского дома № 5 Калининграда ходили в школу для немецких детей на Луизен Аллее (средняя школа № 27 по ул. Комсомольской). Немецкая учительница Люци Фальк, вспоминая о детях-сиротах из этого детского дома, говорила: “Каждое утро один вид. Во главе идут маленькие девочки, дети-сироты следуют по двое в длинном ряду. Ни один ребенок не выходит из ряда. В своих темных пальто они представляют траурную процессию. Это не веселые, не озорные дети, они отличаются от всех остальных. Вид их лиц бесстрастный, они очень многое пережили, видели и потеряли”. Но не все дети могли посещать школы из-за крайней ослабленности или болезни.
Целью воспитательного процесса стало приучение немецких детей к жизни в советском коллективе. Они участвовали в праздновании годовщины Октябрьской революции, 1 Мая, дней рождения Ленина, Сталина. К таким праздникам готовились: украшали помещения, разучивали стихи и песни. У немцев все эти мероприятия вызывали различную реакцию. В Полесском детском доме дети заявили, что они не хотят ехать в Германию, а хотят остаться в Советском Союзе. А другие дети хранили нацистскую литературу, фотографии немецких лидеров, игрушки со свастикой.
Дети старшего возраста привлекались к обязательному труду. Они работали в подсобных хозяйствах, отведенных для детских домов, в саду, огороде. Зачастую, это была вынужденная мера – подмога в получении продуктов питания.
В начале 1947 г. принимается решение о переводе детских домов в сельскую местность. Причиной этого стала необходимость ликвидировать массовую детскую беспризорность в городах, а также разгрузить городские детские дома. Однако это мероприятие не было осуществлено в полной мере: из Калининграда перевели только детские дома № 1 и 3.
Финансирование учреждений для немецких детей было недостаточным. В 1946/1947 учебном году на их нужды выделили около 14 млн. рублей. На содержание одного немецкого ребенка приходилось 4,7 тыс. руб. в год, в то время как на каждого русского ребенка отводилось свыше 7 тыс. руб.
В послевоенные годы острой проблемой стало обеспечение обездоленных детей продуктами питания. Первоначально снабжение осуществлялось через систему военторга, но шло с перебоями. Из-за нехватки продовольствия рацион питания детей изменялся и установленные нормы снижались. Чтобы как-то прокормиться, детские дома заводили подсобные хозяйства и огороды. К весне 1947 г. за ними было закреплено 280 га пахотной земли, около 50 га сенокоса, в хозяйствах имелись коровы и даже 3 пасеки, что позволило несколько улучшить питание детей. Торгующие организации часто поставляли меньшее количество пайков, чем было установлено.
Так, в августе 1947 г. в детдомах находилось 3800 детей, а продукты были выделены лишь на 3,5 тыс. человек, то есть 300 детей обеспечивались питанием за счет сокращения норм остальным. Одна из воспитанниц такого дома вспоминала: “…Имелась, правда, еда, однако, ее всегда не было достаточно, чтобы быть сытыми. Но по сравнению с детьми, которые не находили приюта, нам было хорошо. Мы имели крышу над головой и кровать”. Трудно с продовольствием было и в русских детских домах, что усугубилось неурожаем 1946/47 гг.
Детские дома обязаны были трудоустраивать немецких детей, которым исполнялось 15, а иногда и 14 лет. Однако это вызывало определенные трудности. Немецких подростков не принимали в ремесленные училища и школы ФЗО. Так к 1 июля 1947 г. из 217 человек оказались трудоустроенными только 47. Чаще всего они шли работать в военные совхозы, иногда на предприятия. Девочек 15—16 лет определяли на работу в качестве домработниц в русские семьи. Как только воспитанники покидали детский дом, заботу о них брали на себя руководители тех предприятий, на которых они начинали работать.
Не все воспитанники детских домов были “круглыми сиротами”, последние составляли 75—80 % от общего числа. У некоторых родители или родственники жили в Германии или отцы находились в плену. Поэтому до выселения немцев из Калининградской области от граждан из Германии поступали просьбы о разрешении выезда детей для воссоединения с семьями. Известно несколько случаев положительного решения этой проблемы. До 1 января 1947 г. в Германию к родным выехало около 70 немецких детей.
Фрагмент статьи Строгоновой Н. А., старшего научного сотрудника БФУ им. И. Канта.
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области.
В октябре 1947 г. в связи с выездом немецкого населения с территории Калининградской области немецкие детские дома были отданы под детдома для советских детей или школы.
Ситуация с попечительскими учреждениями для немецких детей была крайне сложная. Однако дети получили помощь от советского государства. Детские дома для детей немецкой национальности создавались на таких же принципах, как и для русских детей. Их финансирование осуществлялось за счет областного бюджета и первое время даже русские дети-сироты находились в немецких детдомах. Сказывались и объективные трудности с устройством немецких детей: послевоенная разруха, голод 1946/47 гг.
Выселение немцев с октября 1947 г. повлекло за собой ликвидацию всех учреждений, созданных для немецкого населения. В первую очередь этот регион должны были покинуть дети-сироты и старики из домов престарелых, то есть те, кто не работал и находился на гособеспечении. Первый состав немецких переселенцев отправился в Германию 22 октября 1947 г. Воспитанники детдомов перед отъездом тщательно осматривались врачами; если среди них были больные, их оставляли до следующего выезда. Сирот снабдили новой одеждой. Первыми покинули свою родину воспитанники калининградских домов. 24 октября 1947 г. эшелоном № 2 выехало свыше 600 детей. Их сопровождали воспитатели и медперсонал.
Следующий эшелон с детьми был отправлен в советскую зону оккупации Германии 26 октября 1947 г. В этом составе выезжали дети из Ладушкинского, Приморского и Гурьевского районов, всего в эшелоне было 2331 ребенок. За октябрь—ноябрь 1947 г. за пределы области выехало свыше 10 тыс. немцев, среди которых было около 4 тыс. детей из детдомов и детприемников-распределителей. Детдомовские дети составили 40% от выехавших за это время. До осени 1948 г. оставшиеся дети отправлялись в Германию вместе со взрослыми немцами. Остальные дети покидали этот регион со своими родителями. Всего за пределы области было депортировано 102 494 человека, из них 33 622 ребенка, то есть примерно треть от общего числа выехавших.
После того как немецкое население было выселено с территории Калининградской области, немецкие дети, которые бежали в свое время в Литву, оставались еще там. Они работали у литовских крестьян. Многие немецкие дети попадали в Литву в качестве дешевой рабочей силы. Литовские крестьяне приезжали в Калининградскую область для торговли сельхозпродуктами, а на обратном пути увозили детей. В Литве дети прятались. Если они заболевали, то не обращались в больницу, так как не умели говорить ни по-русски, ни по-литовски. Некоторые дети попадали в детские дома уже в Литве, где они получали литовское имя. Так, из немецкой девочки Ханкелоре Вайнтке получилась Анжела Вайвадите. Бывшие немецкие дети, ставшие по документам литовцами, иногда работали в сельском хозяйстве и не ходили в школу, иные окончили лишь семь классов. Когда выселяли немцев из Калининградской области и из Клайпеды, о спрятавшихся детях в большей части Литвы никто тогда не думал. Однако эти дети продолжали бояться, что их обнаружат, и только в 1952 г. МГБ была принята директива № 202, по которой оставшиеся немцы смогли легально стать советскими гражданами. Впоследствии они создали в Литве семьи, воспитали детей, некоторые узнали о родственниках, проживающих в Германии. Из-за отсутствия достоверных документов трудно определить, какое число немецких детей осталось в Литовской ССР.
Так сложилась судьба маленьких жителей этого края. Школы и детдома для детей немецкого населения на территории Калининградской области просуществовали недолго. Организация сети этих госучреждений и их деятельность не поддаются однозначной оценке. С одной стороны, детские учреждения создавались для решения идеологических задач: если бы немцы остались в области, то нужно было решать проблему их интеграции в советскую систему. С другой стороны, детские дома создавались для того, чтобы помочь детям-сиротам выжить.
В политике Советского государства по отношению к немецким детям можно выделить несколько этапов:
Первый этап – май 1945—начало 1946 г. – пришелся на время функционирования в области военных органов власти. Главной задачей военных и чрезвычайных органов управления стало обеспечение продовольствием немецких детей, как, впрочем, и всего немецкого населения.
Ко второму этапу относится организация учреждений социального попечения немецких детей (февраль—лето 1946 г.). Основной проблемой в это время стало выявление детей-сирот из числа немцев и определения их в создаваемые детские дома.
Третий период (18 июля 1946 г.—октябрь 1947 г.) связан с созданием школ и увеличением числа детских домов. На этом этапе новые органы власти должны были создать сеть государственных учреждений для детей немецкой национальности.
Последний этап приходится на выселение немцев из Калининградской области в советскую зону оккупации Германии (11 октября 1947 г.—октябрь 1948 г.). Большинство немецкого населения, а нетрудоспособные в первую очередь, было депортировано из региона.
Фрагмент статьи Строгоновой Н. А., старшего научного сотрудника БФУ им. И. Канта, «НЕМЕЦКИЕ ДЕТИ-СИРОТЫ НА ТЕРРИТОРИИ
КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ (1945—1948 гг.)».
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области.
Хронологические рамки статьи определены, с одной стороны, датой образования Калининградской области в составе РСФСР (1946 г.), с другой – завершением в основном процесса ее заселения, которое относится к 1950 г. Свою цель автор видит, во-первых, в том, чтобы ввести в научный оборот неизвестные ранее данные об естественном движении населения по области в указанный период. Во-вторых, с помощью демографических коэффициентов сравнить областные показатели с общими для всей России.
Перед исследователем, работающим со статистикой советского времени, неизбежно возникает вопрос о степени достоверности исходного статистического материала. В новейшей научной литературе неоднократно высказывалось мнение о ее «политическом» характере, об умолчаниях, приукрашивании и даже сознательном искажении данных. Эти утверждения, на наш взгляд, в полной мере применимы лишь к официальным публикациям той поры. Что же касается отложившихся в архивах сведений под грифом «секретно» и «совершенно секретно», автор не обнаружил каких бы то ни было следов преднамеренной фальсификации. Другое дело, что учет и регистрация населения в первые послевоенные годы были очень несовершенными, а полученные статорганами данные нередко расходились с действительным положением вещей. Не случайно в то время статистики широко использовали понятие «недоучет» населения, даже рассчитывались специальные поправочные коэффициенты (от 1 до 4, иногда и до 8%), на которые увеличивались или уменьшались содержащиеся в отчетах с мест цифры.
Разумеется, в Калининградской области, которая только начинала осваиваться советскими людьми, а статистическая служба находилась в процессе становления, все эти проблемы ощущались гораздо острее. Уполномоченный Госплана по Калининградской области неоднократно докладывал в Москву о неудовлетворительной работе ЗАГСов и сельсоветов, а в особенности органов МВД, ведавших учетом немцев, который, по его словам, «запущен и не отражает действительного количества немецкого населения». В свою очередь, московское начальство регулярно выражало недовольство качеством присылаемых из области отчетов.
Особенно московских чиновников возмущали заведомо неправдоподобные сведения, которые нередко попадали в статистические сводки. Так, по отчету за 1950 г. было, в частности, указано: «...вызывает сомнение факт рождения 10-го ребенка у матери в возрасте 27 лет».
Была еще одна чисто калининградская проблема, а именно наличие на территории области свыше 100 тыс. немцев, депортированных в Германию только в 1947-1948 гг. Официальная статистика учитывала их в общей массе гражданских лиц (иногда выделяя как «временно проживающих»), но насколько полно ЗАГСы регистрировали рождения и смерти этой категории населения, судить весьма затруднительно. Наконец, нельзя не принимать во внимание, что гражданская статистика не учитывала военнослужащих, которые так или иначе участвовали в процессе воспроизводства населения.
Численность военнослужащих в области в первые послевоенные годы, по нашим оценкам, никак не могла быть меньше 100 тыс. чел. при среднегодовой численности гражданского населения за весь пятилетний период 374 тыс. чел.
Все сказанное приводит к заключению, что извлеченные из архивов и публикуемые ниже сведения не дают полной и точной картины естественного движения населения. Вместе с тем они могут быть вполне надежным основанием для изучения тенденций воспроизводства населения области в послевоенные годы и впервые позволяют выявить самые характерные его особенности по сравнению с общероссийскими процессами.
Некоторые современные российские ученые-демографы в стремлении получить более объективные, приближенные к действительности, данные вводят различные поправочные коэффициенты. Однако предлагаемые методики их разработки, на наш взгляд, весьма субъективны и пока не могут быть использованы для пересчета исходных официальных данных.
В настоящей статье использовались официальные данные в том виде, в каком они отражались в отчетах и сводках статорганов, при этом учитывались все позднейшие дополнения и исправления, сделанные в официальном порядке.
Из источников видно, что естественный прирост населения области из года в год увеличивался (с 4,0 тыс. в 1946 г. до 15,2-16,6 тыс. чел. в 1949-1950 гг.), при этом большую часть прироста за весь пятилетний период давало городское население – 56,4%, тогда как сельское население только 43,6%.
Приведенные выше цифры трудно анализировать, вот почему целесообразно рассмотреть динамику естественного движения населения с помощью демографических коэффициентов, а кроме того, сравнить областные показатели со средними по всей России.
Сведения за 1946 г. представлены только за семь месяцев: с июня, когда началась регистрация актов гражданского состояния, по декабрь.
Приведенные показатели говорят о сверхвысокой рождаемости в Калининградской области: на протяжении всего рассматриваемого периода она в 1,5 – 2 раза превосходила общероссийский уровень.
Это тем более странно, что в области, как и по всей стране, сложилась крайне неблагоприятная половая диспропорция в репродуктивных возрастах (число женщин в возрасте 20-49 лет белее чем в полтора раза превышало число мужчин).
Прежде всего такой результат был следствием повышенной брачной активности населения. Кроме того, сказалось присутствие в области, с одной стороны, нерегистрируемых гражданской статистикой военнослужащих, а с другой – плохо учитываемого взрослого немецкого населения, в котором женщины составляли свыше 75%. Не случайно в актах о рождении отсутствовали записи об отце у 33,9% детей 1947 г. р. и 23,7% детей 1950 г. р. Необходимо иметь в виду и то, что регистрация рождений была наиболее полной среди всех видов учета актов гражданского состояния: родители (и советские, и немецкие) были сами в ней заинтересованы, ибо от этого зависело получение дополнительного продуктового пайка или денежного пособия на ребенка (последнее получали, в частности, матери-одиночки).
В отличие от рождений регистрация смертей родственниками не имела для жителей области практического значения, а систематический учет смертей среди немецкого населения вообще не велся. Что же касается младенческой смертности, то при отсутствии в области на первых порах хоть сколько-нибудь развитой сети роддомов и детских медицинских учреждений, регистрировать случаи смерти в первые дни и недели жизни ребенка было по сути некому. Вот почему сравнительно благоприятные областные показатели по младенческой смертности по сравнению с общероссийскими являются явно приукрашенными.
Цифры смертности интересны в другом отношении: они впервые позволяют со всей определенностью подтвердить сведения, до сих пор известные только по рассказам ветеранов-переселенцев. Речь идет о сильном голоде, охватившем с конца 1946 г. практически всю страну. Именно в это время коэффициент смертности по Калининградской области возрос более чем в два раза и на сорок с лишним процентов превысил среднероссийский уровень.
Кризис снабжения в Калининградской области в 1947 г., помимо общих для всей страны причин, имел региональную составляющую. Скромные местные продовольственные ресурсы не смогли выдержать резко возросшую нагрузку: в последние месяцы 1946 г. правительство осуществило крупномасштабную переселенческую акцию, в ходе которой в область было перевезено более 50 тыс. колхозников; еще больше пополнилось городское население. При этом переселенцы, как правило, не имели собственных продовольственных запасов, а сделать их на новом месте не могли, так как прибывали уже в конце сельскохозяйственного сезона.
Повышенная брачная активность в области была связана с тем, что ее население в указанные годы формировалось в результате миграции, причем в общем потоке переселенцев удельный вес лиц самого активного брачного возраста (от 18 до 29 лет) составлял 50,7%, т. е. в составе населения области доля этой возрастной группы была примерно в 2,5-3 раза больше, чем в целом по России.
Для сравнения: медианный возраст вступающих в брак в СССР в 50-е гг. колебался от 26,5 до 27,3 года у мужчин и от 23,6 до 24,5 года у женщин; общий коэффициент брачности в СССР составлял в 1960 г. – 12,1%о, в 1980 г. – 10,3%.
При этом надо иметь в виду, что смешанные советско-немецкие браки формально были запрещены и, естественно, не учитывались статистикой. Что касается числа разводов, то и по этому показателю Калининградская область быстро превзошла средний по стране уровень. Большое число распавшихся семей было, по-видимому, связано с общей неустроенностью жизни на новых землях и повышенной мобильностью переселенцев.
Коэффициент естественного прироста населения в Калининградской области стабильно превосходил общероссийский при общей понижающей тенденции (в три раза в начале и примерно в два раза в конце рассматриваемого периода). Такой высокий показатель был естественным следствием большого числа заключаемых между переселенцами браков и очень высокой рождаемости у молодых семей.
В заключение можно сделать вывод о том, что естественное движение населения в Калининградской области в первые послевоенные годы имело очень существенные особенности (повышенные рождаемость, брачность и пр.). Они, в свою очередь, определялись в основном тремя факторами: формированием населения региона за счет мигрантов, наличием в области большого числа военнослужащих и присутствием здесь до конца 40-х годов немецкого населения со специфической поло-возрастной структурой.
Исследование выполнено Ю.В. Костяшовым и опубликовано в статье «О ЕСТЕСТВЕННОМ ДВИЖЕНИИ НАСЕЛЕНИЯ В КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ В 1946-1950 ГОДАХ».
Фотографии из семейного альбома А. Сологубовой.
СПРАВКА ОБ ОСВОЕНИИ ГОРОДА КАЛИНИНГРАДА
I. ГОРОДСКОЕ ХОЗЯЙСТВО И БЛАГОУСТРОЙСТВО
А. Довоенное состояние города
Город Калининград (бывший Кенигсберг) по своей территории является одним из крупнейших городов Российской Федерации. Его общая площадь составляет 19 тыс. га (или 190 кв. км, точнее – 19 201 га), в том числе: в га
1. Площадь под застройкой – 5220;
2. Улицы и дороги – 700;
3. Вода – 925;
4. Болота – 2290;
5. Леса и парки – 1900;
6. Сады – 324;
7. Огороды – 1630;
8. Пашни – 1710;
9. Сенокос – 2956;
10. Выгон – 1546;
Всего: 19201
Центральная часть города площадью более чем в 700 га имела характерную скученную застройку с узкими улицами и в противоположность этому остальные жилые районы были застроены, в основном, по принципу участковых вилл, коттеджей, отдельных рабочих поселков с индивидуальными участками и большим количеством зеленых насаждений, при плотности застройки около 10 % площади. Характерной особенностью города являлось большое количество зеленых массивов, парков, водоемов, каналов, прудов, связанных в единую систему.
Город имел крупный железнодорожный узел, первоклассный морской порт, один из крупнейших аэродромов, речной порт.
Основные промышленные территории размещены главным образом по берегам судоходной реки Прегель.
Общая жилая площадь до войны составляла 6 млн. кв. м с населением около 400 тыс. человек. Во время военных действий большая часть ее была уничтожена или значительно разрушена. Из 6 млн. кв. м жилплощади 1,5 млн. кв. м сохранилось или восстановлено и находится сейчас в эксплуатации, 2,5 млн. кв. м подлежит восстановлению и около 2 млн. кв. м [...] будет сноситься, как непригодных к восстановлению.
Водоснабжение города до войны происходило из 3 водонасосных станций, общей производительностью до 55 тыс. куб. м в сутки. Городская водопроводная сеть составляла 364 км. Все это в значительной степени было разрушено и особенно сильно разрушено паровое хозяйство центральной станции.
Очистка города от сточных и ливневых вод производилась разветвленной сетью магистралей общесплавной и раздельной канализацией общей протяженностью 540 км.
Станций перекачек до войны работало 9, которые в результате военных действий были полностью разрушены, а сеть сильно повреждена.
Коммунально-бытовые предприятия были исключительно маломощны, не было ни одной общественной бани и санпропускника, за исключением мелких душевых при спортивных залах, школах, больницах и других местах общественного пользования.
Парикмахерские – частновладельческие на 2–3 кресла – были разбросаны по всему городу. Имелись 2 крупные гостиницы: «Парк-отель» и «Северная звезда», которые разрушены. Первая из них «Парк-отель» расположена в совершенно разрушенном районе и не может быть восстановлена, вторая уже восстанавливается.
Общая площадь усовершенствованных дорог до войны составляла 7 млн. кв. м и [была] протяженностью 700 км. Большая часть дорог асфальтирована или замощена брусчатым камнем. По видам покрытия они распределяются: асфальтовые 3400 тыс. кв. м, брусчатые 2100 тыс. кв. м, булыжные и грунтовые 1500 тыс. кв. м.
Дорожное хозяйство сильно повреждено и в значительной степени требует восстановления с большими капиталовложениями.
Трамвайное хозяйство города состояло из 57 км. двухколейного пути по оси улиц (114 км. одноколейного пути), 3 паркогаражей для стоянки подвижного состава, 6 подстанций и подвижного состава в 251 вагон. Из них 1 гараж полностью разрушен и восстановлению не подлежит.
Газовый завод эксплуатировался немцами на вестфальских коксующихся углях и основной продукцией имел кокс, газ, смолу, бензол.
Производство этого завода в течение суток составляло: Кокса до 450 т, Газа 240 тыс. куб. м, Смолы 50 т, Аммиачной воды 2—3 т, Бензола 4—5 т.
На заводе имелось 60 коксовых печей [производительностью] по 10 т каждая, протяженность газовой сети [составляла] 284 тыс. м, кроме сетей высокого давления, идущих на предприятия города. Таких сетей насчитывалось 15,6 тыс. м, обслуживающих промышленность. В городе было газофицировано 10 тыс. жилых домов и установлено 5 тыс. фонарей уличного освещения. Крупное оборудование завода находится в удовлетворительном состоянии. Наибольшему разрушению подверглись электрическая контрольно-измерительная и строительная часть завода. Газовая сеть города сохранилась на 25—30 %, но и эта сеть, не находясь в эксплуатации, подлежит полностью перекладке.
Зеленое хозяйство города имеет 324 га фруктовых садов, из которых 132 га общественных, а остальные находятся в индивидуальном пользовании, парков – 45 га, часть из которых за годы войны [оказалась в запущенном состоянии]. В городе имеется 2 ботанических сада: один старый – 2,5 га при бывшем Кенигсбергском университете и второй новый, так называемый центральный городской сад, площадью 13 га с большим ассортиментом ценных пород деревьев, и 12 оранжерейных хозяйств с площадью 27 тыс. кв. м. Кроме этого почти по всем улицам имеются зеленые насаждения деревьев и кустарников.
Б. Восстановление города
В соответствии с решением правительства в Калининграде в 1947 г. потребовалось восстановить силами местных советов жилой площади 7 тыс. кв. м. 6100 кв. м восстановлено силами местных советов и, кроме этого, силами ведомственных организаций для местных советов восстановлено 17 640 кв. м, что вместе составляет 23,7 тыс. кв. м.
Общий план восстановления жилой площади, включая ведомственный жилой фонд в 1947 г., городом был установлен 84,3 тыс. кв. м, из которых восстановлено 70 620 кв. м.
По административному строительству восстановлено 19 тыс. куб. м зданий, при плане 13 тыс. куб. м.
Общая протяженность действующей водопроводной сети составляет 252 км, канализационной 420 км, [имеется] 30 водоразборных колонок, 200 гидрантов.
Мощность водонасосных станций доведена с 28 до 38 тыс. куб. м воды в сутки, то есть увеличена на 10 тыс. куб. м.
По культурно-просветительным и бытовым учреждениям были предусмотрены планом и восстановлены кинотеатр "Заря" на 600 мест, средняя школа № 4, отремонтировано для гостиниц и дополнительно введено в эксплуатацию помещений на 60 мест.
Планом на 1948 г. по городу предусмотрено восстановить жилой площади 100 тыс. кв. м, в том числе жилой площади, находящейся в ведении местных советов 23 тыс. кв. м, водопроводной сети 30 км, канализационной сети 25 км, трамвайных путей 11 км и 30 единиц трамвайных вагонов, прачечную на 600 кг сухого белья в сутки. Реконструировать 2 существующих бани с доведением пропускной способности с 170 до 240 мест; восстановить кинотеатр в Ленинградском районе на 460 мест.
За 4 месяца 1948 г. восстановлено жилого фонда 16 тыс. кв. м, 4 км. Трамвайных путей, 5 трамвайных вагонов, заканчивается восстановление городской больницы № 2.
В марте—апреле 1948 г. проведен месячник по благоустройству города, в котором приняло участие по неполным данным свыше 112 тыс. трудящихся, 897 автомашин, отработано 500 тыс. человеко-часов, в результате месячника силами общественности сделаны следующие важнейшие работы:
1. Очищено территории 806 400 кв. м
2. Заложено оконных и дверных проемов в разрушенных зданиях 20 100 кв. м
3. Отремонтировано дорог и тротуаров 1 560 кв. м
4. Отремонтировано жилплощади 1 622 кв. м
5. Посажено деревьев и кустарников 5 309 шт.
6. Заготовлено строительного кирпича 42 575 шт.
7. Вывезено металлолома 1 326 т
8. Устроено школьных площадок 3 000 кв. м
9. Восстановлено 2 моста
10. Разработка разрушенных стен и завалов 18 170 куб. м
11. Восстановлено изгороди 7 822 п. м
12. Побелка фасадов зданий 2 640 кв. м
В 1948 г. запланировано капиталовложений по тресту «Водоканал» 3 млн. руб. Будут проведены работы по восстановлению 3 существующих станций перекачек. В настоящее время находится в эксплуатации 28 км трамвайного пути с 6 маршрутами и 54 пассажирскими трамвайными вагонами.
В 1948 г. будут сданы в эксплуатацию депо № 1 и 2, центральная тяговая подстанция и будет выполнен план по восстановлению трамвайных вагонов.
В городе, в котором не было ни одной бани, уже построены и действуют 3 бани на 170 мест, 29 парикмахерских и 3 гостиницы. В 1948 г. запланировано на благоустройство города 1300 тыс. руб., по оранжерейному хозяйству города 100 тыс. руб.
Из 10 мостов через реку Прегель в настоящее время 4 уже восстановлены.
***
Секретарь горкома ВКП(б) (И. Матузков) " " июня 1948 г.
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области
Инспектору ЦК ВКП(б) тов. Шамберг М. А.
СПРАВКА ОБ ОСВОЕНИИ ГОРОДА КАЛИНИНГРАДА
II. ПРОМЫШЛЕННОСТЬ
Точными данными о количестве предприятий, имеющихся в Кенигсберге до войны, город не располагает.
К началу 1948 г. в Калининграде восстановлено советскими органами и пущено в эксплуатацию 55 различных предприятий.
Из них союзного значения 25, республиканского 6, местного значения 13 и промартелей 11.
Среди восстановленных и пущенных в эксплуатацию крупные заводы: вагоностроительный; целлюлозно-бумажные комбинаты № 1 и № 2; завод № 820; машиностроительный завод МТТБП; судостроительная верфь; 3 литейно-механических завода; катушечная фабрика; судостроительный завод и другие.
В числе восстановленных вступили в строй во второй половине 1947 г. 10 предприятий: (машиностроительный завод МТТБП мебельная и трикотажная фабрики, штампо-механический завод, ацетиленовый завод и несколько артелей).
Промышленность города растет не только по количеству предприятий, но и по выпуску продукции. Если план I квартала 1947 г. был выполнен всего лишь на 49 %, то план IV квартала выполнен уже на 85 %, а план I квартала текущего года – на 101,8 %, причем валовой продукции произведено на 13,5 млн. руб. или на 125 % больше, чем в I квартале прошлого года.
В текущем году промышленность города ежемесячно перевыполняет государственные планы. План 4 месяцев выполнен на 102 % и валовой продукции выпущено на 32,9 млн. руб., что составляет около 50 % к выпущенной продукции за весь 1947 г.
Наряду с этим в промышленности произошли и качественные изменения. Заводы вагоностроительный и литейно-механический Главстроймеханизации, хлебозавод № 1, судостроительная верфь и другие подверглись серьезной реконструкции. Освоены новые виды продукции: 40-тонные саморазгружающие вагоны типа "Думпкар", камнедробилки, ленточные транспортеры, шлакоблочные машины, ацетилен, беленая целлюлоза, рыболовные траулеры и другие.
Проведенный в начале текущего года на промышленных предприятиях города месячник общественного смотра организации труда значительно улучшил планирование, техническое нормирование, организацию рабочего места, вопросы заработной платы и значительно повысил производительность труда.
Рабочие и инженерно-технические работники только ведущих промышленных предприятий в период месячника подали более 1100 предложений, из них было принято к реализации 990, внедрено 430; экономический эффект от принятых предложений составит более 1 млн. руб. в год.
Сейчас партийные и профсоюзные организации готовятся к проведению месячника (с 15 июня) максимального использования промышленного оборудования и сбора рационализаторских и изобретательских предложений.
III. ТРАНСПОРТ И СВЯЗЬ
В городе восстановлены и действуют: железнодорожный узел, располагающий на территории города пятью линейными и одной сортировочной станциями с 128 км главных и 118 км станционных железнодорожных путей; морской торговый порт, хорошо оснащенный механизмами для погрузочно-разгрузочных работ, состоящих из 40 портальных кранов, 9 транспортеров и 4 катеров и пароходов. Порт имеет 2129 м причальных линий и 3450 кв. м складских помещений; речной порт, имеющий 950 м причальных линий, 8 буксирных пароходов, 13 несамоходных барж, 5 транспортеров, 2 крана; городская автотранспортная контора, имеющая 36 грузовых машин и 14 автобусов, гараж емкостью на 74 машиноместа и профилакторий на 12 машиномест.
Город имеет городскую контору связи, объединяющую 10 городских отделений связи, автоматическую телефонную станцию на 1000 номеров, центральный телеграф, 3 радиоузла, 2124 радиоточки.
V. ТОРГОВЛЯ И ОБЩЕСТВЕННОЕ ПИТАНИЕ
На 1 мая 1948 г. в городе имеется: Магазинов – всего 233, в том числе: Хлебобулочных – 32, Продовольственных – 106, Промтоварных – 31, Прочих – 64;
Предприятий общественного питания – 97, в том числе: Столовых – 39, Чайных и закусочных – 28, Ресторанов – 4, Прочих – 26.
Из общего количества открыто во второй половине 1947 г. 64 магазина и 40 предприятий общественного питания.
Торговая сеть строилась по принципу универсальности, специализация не внедрялась, этим и объясняется, что в городе к настоящему моменту очень мало имеется специализированных продовольственных магазинов: мясо, рыба, овощи, молоко и других.
Во второй половине 1947 г. и в 1948 г. в этом направлении была проведена значительная работа, открыт 21 специализированный хлебный магазин, 8 промтоварных и 9 – мясо-рыба-овощи.
VI. СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО
В 1947—1948 гг. проведена большая работа по развертыванию подсобных хозяйств при промышленных предприятиях и учреждениях города, как дополнительного источника снабжения трудящихся продуктами питания.
Посевные площади в 1948 г. значительно расширены в сравнении с 1947 г. Так, например: Было в 1947 г. Всего яровых 3784 га, Посеяно в 1948 г. – 7907 га, % прироста – 217,0. В том числе: Зернобобовых – в 1947 г. 2751 га, в 1948 г. – 6090, прирост – 226,0%; Картофеля – в 1947 г. 693 га, в 1948 г. – 1187 га, прирост – 172,0%; Овощей – в 1947 г. 340 га, в 1948 г. – 630 га, прирост – 185,0%; Под индивидуальные огороды – в 1947 г. 590 га, в 1948 г. – 3000 га.
Урожай картофеля и овощей в 1947 г. не обеспечили потребности рабочих и служащих предприятий на зиму 1947/1948 гг.
Для того, чтобы покрыть потребность населения города, картофель завозился из других областей Советского Союза.
Посевные площади 1948 г., должны дать урожай, полностью покрывающий потребность города.
В 1948 г. значительно увеличены посевы индивидуальных огородников, которых насчитывается более 30 тыс. человек.
По животноводству на конец 1947 г. имелось 2556 голов крупного рогатого скота, 1957 свиней и 507 голов прочего скота. Сейчас имеется 2720 голов крупного рогатого скота, 2754 свиней и 514 [голов] прочего скота.
Секретарь горкома ВКП(б) (И. Матузков), " " июня 1948 г.
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области.
Инспектору ЦК ВКП(б) тов. Шамбергу М. А.
СПРАВКА ОБ ОСВОЕНИИ ГОРОДА КАЛИНИНГРАДА
IV. ВОПРОСЫ КУЛЬТУРЫ
а) Школы
Рост школьной сети по городу характеризуется следующими данными: в 1945/46 учебном году в городе работала 1 школа, в 1946/47 учебном году 12 школ.
В настоящее время в городе работает 20 школ с количеством учащихся 7347 человек, в том числе: средних – 6, неполных средних – 4, начальных – 10. Открыты и работают 6 вечерних средних школ рабочей молодежи с количеством учащихся 300, детская спортивная школа, детская музыкальная школа и Дом пионеров. В школах города работают 327 учителей.
Развернутая школьная сеть позволила полностью осуществить закон о всеобщем обязательном обучении, удовлетворительно решать вопросы качества обучения.
Непрекращающийся рост населения заставляет развертывать школьную сеть и дальше. К началу нового 1948/49 учебного года, в связи с этим будет открыто новых [школ] – 2 средних, 2 семилетних, 3 начальных [...], количество учащихся будет доведено до 9752 человека.
Кроме того, в городе работают 4 техникума, педучилище, фельдшерско-акушерская школа, 9 школ ФЗО и 3 ремесленных училища. В 1948/49 учебном году начинает работать педагогический институт, который в настоящее время проводит набор студентов.
б) Клубы и дома культуры
В городе работают 7 профсоюзных клубов и 3 районных Дома культуры. Все они размещены в приспособленных зданиях. Профсоюзные клубы [имеются] при предприятиях: ЦБК-1, ЦБК-2, вагоностроительном заводе, заводе № 820, морском торговом порту, механическом заводе и судоверфи. Дома культуры - в Ленинградском, Балтийском и Московском районах.
Общее количество мест в клубах и Домах культуры - 2900. Кроме того, открыто и работает 56 красных уголков при предприятиях и учреждениях.
Большинство клубов (5 из 7) оборудованы киноустановками, все имеют кружки художественной самодеятельности, в которых объединены 340 человек клубного актива.
Клубы ЦБК-1, вагоностроительного завода и завода 820 имеют духовые оркестры.
в) Парки
В городе работает лишь 1 городской Парк культуры и отдыха, организованный в 1946 г. на территории бывшего зоопарка. В связи с расширением зоопарка, [а] также в связи с тем, что территория его не удовлетворяет требованиям Парка культуры и отдыха, в 1948 г. принято решение о строительстве нового городского Парка культуры и отдыха на территории бывшего парка Луизы в центре города. Для нового строительства отведена площадь в 50 га.
Первая очередь строительства, включая [...] планировку парка, ограждение, танцплощадки, аттракционы, читальню, детский городок, спортивный городок, будет закончена в 1948 г.
Вторая очередь, куда войдет строительство летнего театра, водной станции, ресторана и др[угих], намечена на 1949—50 гг.
Общая стоимость строительства равна 3 млн. руб., а на 1948 г. отпущено только 300 тыс. руб.
Кроме Парка культуры и отдыха в городе работает зоопарк, основанный в 1897 г. До войны в зоопарке, занимающем территорию в 20 га, имелось 1350 голов 400 видов животных, из которых сохранились лишь [...] бегемот и лама.
В настоящее время восстановлены бегемотник, антилопник, вольера хищных птиц, грот для медведей, продсклад, стражник. В зоопарке имеется 36 видов животных в количестве 88 голов. К концу 1948 г. количество видов животных будет доведено до 60, будет открыт большой аквариум с коллекцией рыб. Дальнейшее развитие зоопарка упирается в недостаток средств, отпущенных на его строительство и работу.
Районных парков в городе нет.
г) Библиотеки
Всего библиотек 44, в том числе отдела культпросветучреждений – 7, профсоюзых – 8, школьных – 10, учебных заведений – 6. Общее количество книг в библиотеках [составляет] 175 тыс. томов. Общее количество читателей – 16 тыс. человек.
Все библиотеки размещены в приспособленных помещениях, так как довоенные помещения не сохранились.
д) Театр
В городе работает 1 областной драматический театр, размещенный в приспособленном здании на окраине города. Количество мест – 700. Из довоенных театров может быть восстановлен лишь только б[ывший] драматический театр, находящийся в наиболее обжитой части города. Сейчас по этому театру приступали] к проектно-сметным работам.
е) Кинотеатры
Всего кинотеатров – 7, из них 2 ("Победа" и "Родина") работают с 1945 г.
Общее количество мест 2478.
Большинство кинотеатров ("Заря", "Победа", "Родина", "Восход") размещены в восстановленных зданиях кинотеатров, остальные – в приспособленных.
Как правило, все бывшие кинотеатры (а их в Кенигсберге было 53) разрушены.
В 1948—49 гг. намечен к восстановлению лишь 1 детский кинотеатр, расположенный по проспекту К. Маркса в центральной части города.
Два новых кинотеатра (в Ленинградском и Московском районах) намечено построить в приспособленных для этих целей помещениях (б[ывшие] кирхи).
ж) Лечебные и лечебно-профилактические учреждения
В городе восстановлено и работает 10 больниц, из них 1 областная, 1 железнодорожная и 1 морского порта; 39 амбулаторий и медпунктов; 6 консультаций; 3 детские молочные кухни; 8 детских яслей; 1 поликлиника; 1 станция скорой помощи; 2 роддома.
з) Физкультура и спорт
На предприятиях и учреждениях города создано 54 низовых физкультурных коллектива с общим количеством физкультурников 4500 человек. Освоено 9 стадионов (все требуют ремонта). Создано 37 спортивных площадок при предприятиях, общежитиях и учебных заведениях. Создано 5 добровольных спортивных обществ. Работают секции: общей физической подготовки, бокса, легкой атлетики, гимнастические и теннисные.
Создано 10 футбольных мужских команд, 10 юношеских команд. Участвуют в розыгрыше 1948 г. 10 футбольных команд.
В весенне-летнем кроссе по районам города приняло участие 4231 человек, из них уложились в нормы 3161 человек. Комсомольцев участвовало 3200 человек.
В физкультурном празднике 2 мая с. г. в параде участвовало более 1000 физкультурников. Проведена впервые в городе традиционная эстафета по кольцу города.
Сейчас готовятся команды для участия в городском кроссе.
В основном все, что можно было восстановить и использовать из сохранившихся культурно-просветительных учреждений, уже освоено и эксплуатируется. В городе имеется достаточное для проживающего населения количество культурно-просветительных учреждений. Несмотря на это культобслуживание далеко не удовлетворяет требований населения города. Так, областной театр, расположенный на далекой окраине в нежилой части города, оторван от зрителя и посещаемость его крайне низкая. Парк культуры и отдыха не может широко развернуть свою работу, так как разрастающийся зоопарк вытесняет его со своей территории. Не соответствует повышенным требованиям и большинство профсоюзных клубов, ютящихся в приспособленных помещениях.
Секретарь горкома ВКП(б) (И. Матузков), " " июня 1948 г.
Фотографии из семейного альбома Л. Жайлейко.
«Комитет по делам искусств при Совете Министерств СССР направляет в Калининград на постоянную работу коллектив драматических артистов, сформированный из учащихся, окончивших в 1947 году Государственный институт театрального искусства им. Луначарского по классу профессора И. Раевского.
Это будет первый русский драматический театр в Калининграде. Труппа подготовила семь спектакле: «Старые друзья» Л. Малюгина, «Варвары» М. Горького, «Парень из нашего города» К. Симонова, «Власть тьмы» Л. Толстого, «Таланты и поклонники» А. Островского и другие. В составе труппы 37 молодых артистов. В Москве были заготовлены декорации и костюмы».
«Калининградская правда», 2 июля 1947 года.
В тяжелых условиях восстановления и развития народного хозяйства руководство области не забывало о просвещении, культурных запросах, отдыхе горожан — открывались школы, библиотеки, кинотеатры, налаживался выпуск газет. По документам областного Центра хранения и изучения документов новейшей истории можно сказать, что большое внимание уделялось открытию в Калининграде русского драматического театра. Первым помещением, выбранным для театра, стало здание под номером 126 (ныне 184) по Советскому проспекту.
Неоднократно вопрос об организации театра рассматривало на заседаниях бюро обкома ВКП(б). В мае 1947 года бюро постановило:
1. Просить командующего Прибалтийским военным окру тов. Баграмяна передать Областному Гражданскому Управлению Калининградский театр Советской Армии вместе с театральным имуществом и оборудованием, которое вывезено из театра в ДК Офицеров и клубы частей 11-й гв. армии.
2. ...приступить к формированию творческого коллектива Областного Драматического театра и обеспечить открытие театра к 1 сентября 1947 года.
К этой дате постановлением предусматривалось подготовить 30 квартир и 25 комнат для размещения актеров, строительства трамвайной линии по Красноармейской улице (часть Советской проспекта у здания театра) и подавать к началу и окончанию спектаклей необходимое количество трамваев и автобусов. К 1 июля 1947 года ставилась задача по обеспечению бесперебойной подаче электроэнергии театру и освещения Советского проспекта, Комсомольской и Мастеровой (ныне маршала Борзова).
В августе 1947 года на заседании бюро обкома вновь был рассмотрен вопрос об открытии областного драматического театра установлен новый срок открытия — 15 октября 1947 года. Этим постановлением бюро были выделены внелимитные средства (200 тысяч рублей) и строительные материалы на ремонт и оборудование театра: восстановление котельной и обеспечение ее углем и дровами, установку АТС на 10 номеров. Бюро обязало УШОСДОР (управление шоссейных дорог) УМВД к 1 октября 1947 года произвести ремонт шоссе от трамвайной остановки до здания театра, а начальника обл-авто-управления с 15 октября установить маршрутное движение автобусов, связывающих театр с отдаленными районами города, и обеспечить подачу пяти автобусов от площади Победы до здания театра. Управляющему трамвайным трестом было предложено продлить время трамвайного движения по городу до 24 часов.
Бюро обкома предложило обл-торг-отделу выделить театру продовольственные и хлебные карточки, лимиты и литеры по II поясу.
В октябре 1947 года в здании по Советскому проспекту спектаклем по пьесе К. Симонова «Парень из нашего города» был открыт первый сезон Калининградского областного драматического театра.
После открытия коллективу театра пришлось работать в сложных условиях, так как большинство мероприятий, принятых бюро обкома ВКП(б), оказалось не выполнено: не было обеспечено бесперебойное снабжение театра электроэнергией, группа артистов и работников других специальностей не получила жилье и продолжала жить в театре, не был решен вопрос с освещением близлежащих улиц, не налажена работа транспорта в районе театра.
В декабре 1947 года в Центральный Комитет партии на имя М. А. Суслова обком ВКП(б) направил письмо с ходатайством об изменении тарифной группы театра. В письме говорилось:
«Открытый в октябре 1947 года областной Драматический театр в городе Калининграде не удовлетворяет сейчас культурных запросов населения города. Коллектив театра формируется за счет приезжающих в область молодых и малоопытных актеров и потому не в силах обеспечить постановку важнейших, актуальных советских пьес.
Высококвалифицированные, опытные артисты не едут на работу в Калининградский областной театр потому, что распоряжением Совета Министров СССР от 12 июня 1947 года он отнесен к третьей тарифной группе.
Учитывая, что в Калининграде проживает сейчас около 200 тысяч советских граждан, прибывших в большинстве из крупных культурных центров страны (Москвы, Ленинграда и других), отсутствие развернутой сети культурных учреждений, трудные условия работы актерского коллектива, просим Вас, товарищ Суслов, решить вопрос об отнесении Областного Драматического театра ко второй тарифной группе».
Письмо подписал секретарь обкома ВКП(б) В. Щербаков. Положительного ответа на это письмо не последовало.
Несмотря на трудности во втором театральном сезоне 1948 года областной драматический театр поставил 12 пьес, таких как «Встреча с юностью» А. Арбузова, «Разлом» Б. Лавренева, «Машенька» Афиногенова, «Снежная королева» Е. Шварца. Всего было обслужено 6850 зрителей, которые посетили 174 спектакля в Калининграде и 128 — на выезде.
В 1949 году областному драматическому театру было предоставлено другое помещение — клуб моряков на улице Бассейной, 42. Здание по Советскому проспекту было передано Министерству связи для организации радиоцентра.
Показав несколько спектаклей в здании на Бассейной, театр «временно переехал» в клуб по ул. Бетховена, 7 (ныне Дом офицеров по ул. Кирова), так как новое помещение театра реконструировалось:
«В конце Сталинградского проспекта у кольца трамвая № 6, в строительных лесах стоит бывший клуб торговых моряков. Здесь идет напряженная работа, здание перестраивается для областного драматического театра.
Уже расширены фойе и сцена, поднят ее потолок, выстроено новое помещение для раздевания, курительной комнаты и др. Сейчас строители заканчивают возведение крыши над постройкой. В зрительном зале плотники готовятся к настилу полов и готовят будку для управления освещением сцены. Одновременно идут работы на балконе и в помещениях второго этажа. Здесь будет буфет и летняя открытая веранда.
Как сообщил главный инженер стройки т. Князев, строители, встав на предпраздничную вахту, работают в две смены, стремясь как можно скорее дать калининградцам новый, хорошо оборудованный театр», – писала "Калининградская правда" 4 ноября 1949 года.
Открытие сезона 1950—1951 года состоялось в реконструированном здании 23 сентября 1950 года премьерой пьесы Б. Лавренева «Голос Америки». Новое помещение позволяло более или менее нормально работать актерам, режиссерам, художникам. Начиная еще с 1947 года велись переговоры о восстановлении здания театра на Сталинградском проспекте, 4 (ныне проспекте Мира).
Фрагмент работы 2000 года В. А. ГРИЦАЕНКО, архивиста Центра хранения и изучения документов новейшей истории Калининградской области (ЦХИДНИКО)
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области и издания, приуроченного к 70-летию Калининградского областного драматического театра (коллекция главного режиссёра областного драматического театра в начале 1960-х годов Виктора Васильевича Тана передана в музей театра его женой И. Н. Фадеевой в 1978 году).
«В народе живёт красивая легенда о том, что заслуга в восстановлении из руин здания Луизен-театра на бывшей Хуфен-аллее принадлежит командовавшему в то время Балтийским флотом адмиралу Арсению Головко. Говорят, он убедил Москву и отстроил театр по соседству со штабом флота (и по его образу) для любимой жены – артистки Киры Ивановой-Головко.
В 1950 году она покинула сцену МХАТа им. М. Горького и с 1954 года служила актрисой Калининградского драматического театра.
В 1956 году ей было присвоено звание народной артистки РСФСР, а в 1957 году мужа перевели, и она благополучно вернулась во МХАТ, так и не переступив порога нового здания».
Фрагмент из Хроники театральной жизни юбилейного издания, приуроченного
к 70-летию Калининградского областного драматического театра.
В начале 1952 года секретарь обкома ВКП(б) В. Чернышов и председатель облисполкома 3. Слайковский обратились к секретарю ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкову с просьбой решить вопрос о выделении средств на подготовительные работы по восстановлению имеющегося здания театра.
В письме говорилось:
«Город Калининград превратился в крупный областной центр с населением более 300 тыс. человек. В городе быстро развивается рыбная, целлюлозно-бумажная, машиностроительная и пищевая промышленность, работает крупный незамерзающий морской порт, в городе, кроме того, находится значительное количество военнослужащих Советской Армии и Военно-морского флота. Однако культурное обслуживание населения организовано плохо, до сих пор в городе Калининграде нет помещения для областного драматического театра.
В городе имеется пять районов, но ни в одном из районов нет сценических площадок, концертных залов или других театральных помещений.
В центре города имеется здание бывшего драматического театра со зрительным залом на 800 мест. Здание пострадало от пожара, но вполне пригодно для восстановления.
Постановлением Совета Министров РСФСР от 27 июня 1947 года № 461 было признано необходимым приступить к восстановлению этого здания еще в 1948 году, но работы не начаты до сих пор из-за отсутствия технической документации.
В настоящее время «Театрпроект» закончил разработку технического проекта на восстановление этого здания под областной драматический театр. Несмотря на неоднократные обращения об отпуске средств на восстановление театра в Совет Министров РСФСР и Комитет по делам искусств, этот вопрос положительно не решается.
Калининградский обком ВКП(б) и облисполком просят Вас, товарищ Маленков, решить вопрос о выделении Калининградскому облисполкому в 1952 году лимита капиталовложений в сумме 1 млн. рублей на подготовительные работы по восстановлению имеющегося здания театра».
Это письмо было рассмотрено комиссией специально созданной Советом Министров СССР. Комиссия пришла к выводу, что ввиду ограниченности капитальных вложений и большого объема незавершенного строительства по объектам Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР приступить к восстановлению этого здания в 1953 году не представится возможным. В связи с этим считаем нецелесообразным и окончание в настоящее время проектирования (составление рабочих чертежей) восстановления здания драматического театра в г. Калининграде.
В июне 1952 года руководство области снова обратилось к Г. М. Маленкову с просьбой решить вопрос о выделении средств на восстановление здания театра и разрешить долевое участие союзных министерств в восстановительных работах в следующих размерах:
«Министерство судостроительной промышленности 2 млн. рублей, Министерство рыбной промышленности 2 млн. рублей, Министерство транспортного машиностроения 1 млн. рублей, Министерство бумажной и деревообрабатывающей промышленности 2 млн. рублей. Министерство путей сообщения 1 млн. рублей. Министерство пищевой промышленности 1 млн. рублей. Министерство мясомолочной промышленности 1 млн. рублей. Совет Министров РСФСР 4 млн. рублей. Всего 14 млн, рублей.
Министерство судостроительной промышленности Союза ССР уже дало согласие на долевое участие в восстановлении здания театра в сумме 2-х млн. рублей».
Совет Министров СССР согласился с необходимостью восстановить здание театра с привлечением для этой цели, в порядке долевого участия, министерств. Вопрос об объемах и сроках восстановления, а также размерах долевого участия министерств предполагалось рассмотреть с планом на 1953 год.
Несмотря на трудности, вопросы финансирования были решены и начались работы по восстановлению здания.
Проект строительства был разработан «Гипротеатром», его автор — архитектор П. В. Кухтенков.
Зрительный зал рассчитан на 1000 мест, площадь фойе — 500 квадратных метров, объем театра – тысяч кубометров, стоимость строительства — 16 млн. рублей.
В марте 1960 года секретариат обкома КПСС постановил «открыть новое здание областного драматического театра 22 апреля с. г.
К этому сроку нужно было закончить все работы по драпировке театральных помещений, расстановке мебели, оборудованию гардеробов, благоустройству территории вокруг театра. Возникла необходимость доукомплектовать штат специалистами — механиками, электриками, кочегарами, способными эксплуатировать установленное в новом здании оборудование и организовать учебу и тренировку всего инженерно-технического и обслуживающего персонала по освоению всех механизмов нового театра.
Требовалось обеспечить репетиционную подготовку творческого состава к переходу на новую сцену. Были выделены средства на реконструкцию спектаклей, изготовление новых декораций, реквизитов, костюмов.
В связи с предстоящим открытием вновь отстроенного здания областного драматического театра облисполком принял решение об утверждении цен на места. Стоимость билетов на вечерние спектакли составляла в зависимости от ряда: партер — от 7 до 12 рублей, амфитеатр — от 7 до 8 рублей, ложи партера от 10 до 12 рублей, ложи 1-го яруса — от 7 до 8 рублей, 1-й ярус — от 5 до 8 рублей, ложи 2-го яруса и 2-й ярус — от 3 до 5 рублей; на дневные спектакли: партер — от 5 до 9 рублей, амфитеатр — от 5 до 6 рублей, ложи партера — от 8 до 9 рублей, ложи 1-го яруса — от 5 до 6 рублей, 1-й ярус — от 3 до 6 рублей, ложи 2-го яруса — от 3 до 4 рублей и 2-й ярус — от 2 до 5 рублей.
Открытие нового здания театра на проспекте Мира состоялось 22 апреля 1960 года. В нем прошло торжественное заседание, посвященное 90-летию со дня рождения В. И. Ленина.
После торжественного заседания состоялась премьера спектакля Н. Вирты «Дали неоглядные».
В юбилейном для театра 1997 году «Калининградская правда» опубликовала цикл статей о спектаклях и творческом коллективе театра. В Центре хранения и изучения документов новейшей истории Калининградской области есть документы о людях, работавших в театре в разные годы.
Например, справка о представлении к присвоению почетных званий артистов областного драматического театра, ансамбля и театра Краснознаменного Балтийского Флота, подготовленная отделом пропаганды и агитации обкома КПСС в 1956 году, в которой предлагается присвоить звание:
I. Народного артиста РСФСР — Ивановой-Головко Кире Николаевне, заслуженной артистке республики, артистке театра.
К. Н. Иванова-Головко, рождения 1918 года, беспартийная, имеет среднее образование, в течение 14 лет работала в Московском Художественном театре СССР им. А. М. Горького...
С 1953 года тов. Иванова-Головко работает ведущей актрисой Калининградского облдрамтеатра.
Здесь она показала себя талантливым исполнителем во многих спектаклях современного классического репертуара. Тов. Иванова-Головко умело сочетает свою творческую деятельность с большой общественной работой — является депутатом городского Совета, членом правления отделения Всероссийского театрального общества (ВТО), была делегатом на Всесоюзной конференции сторонников мира.
II. Заслуженного артиста РСФСР:
1. Андриевской-Васильевой Наталье Петровне, артистке театра.
Тов. Андриевская-Васильева Н. П., рождения 1910 года, член КПСС с декабря 1950 года, образование среднее, артистической деятельностью занимается с 1933 года. До 1951 года была ведущей актрисой в Ленинградском, Ивановском, Хабаровском и некоторых других театрах оперетты и музыкальной комедии. С 1951 года работает в Калининградском областном драматическом театре.
Творчество тов. Андриевской-Васильевой пользуется успехом у зрителя. Среди ролей в исполнении Андриевской-Васильевой наиболее запоминающимися являются: Анастасия Ефремовна ("В добрый час" — Розова), Мильфорд ("Коварство и любовь" — Шиллера). Смельская ("Таланты и поклонники" — Островского), Кармина ("Любовь Яровая" — Тренева) и др.
Тов. Андриевская-Васильева активно участвует в общественной жизни, является в театре председателем местного комитета профсоюза.
2. Казакову Вячеславу Федоровичу, народному артисту Киргизской ССР, артисту театра.
Тов. Казаков В. Ф., рождения 1913 года, член КПСС с 1943 года, окончил в 1935 году Московский государственный институт театрального искусства им. Луначарского. В Калининградском драмтеатре работает с 1954 года, до Калининграда в течение четырнадцати лет работал артистом русского театра драмы Киргизской ССР.
В театре показал себя способным актером и активным общественником. Является секретарем первичной парторганизации театра. Известен зрителю как исполнитель многих главных ролей в пьесах современного советского репертуара ("Персональное дело" — Штейна, "Весна 1921-го года" и др.).
3. Клементьеву Сергею Васильевичу, артисту театра.
Тов. Клементьев С. В., рождения 1906 года, член КПСС с 1944 года, окончил в 1926 году Ленинградский техникум сценически искусств, актером работает с 1931 года, в Калининградском обл-драмтеатре — с 1948 года.
Тов. Клементьев — актер высокой квалификации, исполнитель таких разноплановых ролей, как Берсенев ("Разлом" —Лавренева), Аркадий ("Платон Кречет" — Корнейчука), Дергачев ("Последняя жертва") и многих других. Активно участвует в общественной жизни театра, является председателем правления отделения Всероссийского театрального общества.
4. Мальцеву Петру Михайловичу, артисту театра.
Тов. Мальцев П. М., рождения 1907 года, член КПСС с 1928 года, имеет среднее образование, в Калининградском театре работает с 1949 года.
За время работы в Калининградском театре тов. Мальцев показал себя способным исполнителем в постановке пьес современного и классического репертуара. Роли Горошко ("Камни в печени" — Макаенко), Колокольникова ("Персональное дело" — Штейна), Тоби ("Двенадцатая ночь") и др. создали ему популярность среди зрителей.
Тов. Мальцев активно участвует в общественной работе.
В 1956 году бюро обкома КПСС постановило: «Возбудить ходатайство перед Президиумом Верховного Совета РСФСР о присвоении за заслуги в деле развития театрального искусства почетных званий: народного артиста РСФСР — Ивановой-Головко Кире Николаевне; заслуженного артиста РСФСР — Андриевской-Васильевой Наталье Петровне, Клементьеву Сергею Васильевичу, Крыман Тамаре Михайловне».
В данной публикации приведено лишь несколько документов из истории Калининградского областного драматического театра, находящихся на хранении в Центре хранения и изучения документов новейшей истории Калининградской области. Большинство документов Центра еще ждут своего исследования.
«Из истории Калининградского областного драматического театра»,
В. А. ГРИЦАЕНКО, архивист ЦХИДНИКО
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области и издания, приуроченного к 70-летию Калининградского областного драматического театра (коллекция главного режиссёра областного драматического театра в начале 1960-х годов Виктора Васильевича Тана передана в музей театра его женой И. Н. Фадеевой в 1978 году).
И если немецкая тевтонская волна сюда накатила на долгих семьсот лет, то наша, по историческим меркам, совсем короткая, ей чуть больше семидесяти. Первые прибывшие сюда люди, ещё живы. Им много лет, но они вполне себе ещё молодцом! Мы гордимся ими. Их биографиями. Судьбой. Это удивительный сплав доброты, мудрости, любви и покоя. Это настоящие пионеры-первопроходцы. Ни злобы, ни тоски, ни разочарования. Охотно разговаривали с нами, делились воспоминаниями. Очень многое из услышанного осталось за кадром: увы, хронометраж фильма не позволяет всё оставить в фильме. Тем не менее, всё самое интересное и трогательное, на наш взгляд, мы постарались донести до зрителя. Со своими скромными комментариями, цифрами и фактами.
Итак, вернёмся к СПРАВКЕ ОБ ОСВОЕНИИ ГОРОДА КАЛИНИНГРАДА Инспектору ЦК ВКП(б) тов. Шамбергу М. А., составленной Секретарём горкома ВКП(б) И. Матузковым в 1948 году.
ВОПРОСЫ, ТРЕБУЮЩИЕ РАЗРЕШЕНИЯ
1. По городскому хозяйству
а). Ускорить изготовление генерального проекта города, усилив работающий над ним авторский коллектив бригады «Гипрогора» квалифицированным составом и местными специалистами с выполнением основных работ непосредственно в Калининграде.
Вместе с этим необходимо создать единую городскую проектную организацию, технически сильную, способную выполнять все проектные работы по городу непосредственно на месте. Это требуется для улучшения качества проектов и смет, для сокращения сроков проектирования и самого строительства и, наконец, для осуществления авторского надзора за строительством.
В данное время проектирование объектов города производится в городах Харьков, Ленинград, Москва, Львов, Вильнюс, Рига и др[угих] городах.
б). Поставить вопрос перед Советом Министров и Госпланом СССР о внесении ясности [в проблему] экономического развития Калининграда (Характер будущей промышленности и размеры развития существующей).
в). Через Совет Министров СССР дать указания всем министерствам и, в частности, Союзной Контрольной Комиссии и Министерству Вооруженных Сил СССР передать все имеющиеся в распоряжении подведомственных им заводов, главков и воинских частей архивные материалы города Калининградскому горисполкому.
Большинство материалов, а также чертежи геодезической съемки города, геологические, гидрогеологические и метеорологические данные о городе и прилегающих к нему районов сохранились, но в силу того, что они находятся в распоряжении отдельных ведомств и военных организаций, город не имеет возможности ими пользоваться.
Такое положение отдаляет сроки составления проекта планирования города, не говоря уже о том, что денежные расходы на работы по составлению новых данных будут очень велики.
г). Просить Совет Министров СССР разрешить создание строительного управления при горисполкоме с входящими в него трестами: строительным, сантехмонтажных работ, "Калининградсвет", "Калининградгаз".
Мощное строительное управление должно восстановить в течение 4—5 лет оставшиеся коробки зданий, примерно с общей площадью 2500 тыс. кв. м жилья, водопровод, канализацию, освещение и газовое хозяйство.
Необходимость неотложного создания мощного строительного управления диктуется в городе тем, что вместе взятые строительные организации и ОКСы предприятий города с большим напряжением могут восстановить не более 100 тыс. кв. м в год, а это продлит восстановление только жилой части до 25 лет, в то время, как имеющиеся коробки могут простоять не более 5 лет.
Отсюда ясно, что во избежание больших ненужных потерь создание строительного управления со специализированными трестами крайне необходимо.
д). На восстановление первой очереди газового хозяйства города, газовых сетей и завода требуется 11 млн. руб.
В настоящее время силами города успешно восстанавливается 1-я очередь газового завода и [вся работа] будет закончена в этом году. На 1948 г. потребуется дополнительно 2 млн. руб., последующие вложения в ближайшие 2—3 года [составят] до 8 млн. руб.
е). При таком большом строительстве в городе необходимо на базе толевого и бетонного заводов создать при горисполкоме управление местных строительных материалов для выпуска черепицы, шлакоплит, лестничных ступеней и других строительных материалов.
ж). Учитывая значительную мощность дорожно-мостового хозяйства города, обязать министра коммунального хозяйства создать на базе треста "Дормостстрой" мощную организацию по восстановлению дорог и мостов городского значения, с количеством рабочих от 1500 до 2000 человек.
з). Обязать министра строительства тяжелых предприятий тов. Юдина организовать на базе бывшего завода металлических конструкций (ныне эксплуатируемого ВМСУ-230) завод по изготовлению металлоконструкций для Калининграда и Калининградской области.
и). Обязать министерства целлюлозно-бумажной промышленности, путей сообщения, судостроительной промышленности и транспортного машиностроения включить в план III квартала 1948 г. и в план ближайших двух лет восстановление газового хозяйства предприятий и поселков.
к). Для улучшения обслуживания трудящихся города коммунальными услугами реорганизовать горкомхоз в отдельные отраслевые управления по принципу городов республиканского подчинения.
Иллюстрация акварельный рисунок первого архитектора города Калининграда Арсения Владимировича Максимова.
Из Справки Секретаря горкома об освоении города Калининграда Инспектору ЦК ВКП(б) 1948 года
ВОПРОСЫ, ТРЕБУЮЩИЕ РАЗРЕШЕНИЯ
2. По промышленности
Большим недостатком в работе промышленности города является большие простои оборудования. В среднем оборудование используется в одну смену. Так, например, на вновь введенном в эксплуатацию заводе МТТБП из установленных 215 единиц основного технологического оборудования (станков) только 35 единиц используется и то в одну смену. Остальное оборудование простаивает из-за отсутствия рабочих.
Наполовину используется оборудование и на целлюлозно-бумажных комбинатах № 1 и 2.
Плохо осваиваются производственные мощности на заводе № 820. Использование оборудования здесь не превышает 30 %. Если до войны у немцев было занято свыше 15 тыс. человек, то сейчас до 3 тыс. человек.
Задача состоит в том, чтобы довести использование всего оборудования не менее как в 2 смены. В связи с этим требуется значительное пополнение рабочими из других областей.
В городе ряд производственных площадей, пригодных к эксплуатации, совершенно не используется. Так, например, бывший танковый завод (в Московском районе), мясоконсервный завод (в Сталинградском районе), корпусный цех фирмы Шихау (филиал завода № 820). Не решен вопрос об использовании бывшего патронного завода (поселок Метгетен).
На базе этих производственных площадей имеется полная возможность восстанавливать заводы, если в этом проявят заинтересованность соответствующие министерства.
3. По транспорту и связи
Если грузовая работа [железнодорожного] узла обеспечена надлежащим количеством восстановленных путей на сортировочных и товарных станциях города и складскими помещениями центрального товарного двора в б[ывшем] Восточно-прусском парке, то обслуживание пассажиров поставлено очень плохо.
Временный барак на сортировочной станции Кенигсберг, используемый под вокзал, культурного обслуживания пассажиров обеспечить не может и в силу ветхости пришел в [...] непригодность.
Кроме того, на ст[анции] Кёнигсберг совершенно отсутствуют пассажирские посадочные площадки. Отправление дальних и пригородных поездов происходит с сортировочных путей.
Необходимо решить вопрос о выполнении решения правительства о восстановлении Южного вокзала и путепроводов к нему. В дальнейшем необходимо решить вопрос о восстановлении Северного вокзала, призванного обслуживать пассажиров пригородных поездов.
В морском порту плохо обстоит дело с восстановлением складских помещений. Так, например, в 1947 г. при плане восстановления 9600 кв. м складов не сдано в эксплуатацию ни метра. Отсюда загромождение грузами причалов и искусственное сужение фронта погрузочно-разгрузочных работ. Существующий грузопоток для порта мал, так что восстановленные погрузочно-разгрузочные механизмы используются лишь частично.
Министерство морского флота бесконечно затягивает оформление выделения района для вербовки рабочей силы морскому порту, на что необходимо обратить внимание министерства. В силу отсутствия порожняка, главным образом платформ, в порту скопилось свыше 10 тыс. т грузов – импортных, репарационного оборудования, металлолома. МПС нужно обязать дать порту порожняк для вывозки залежавшихся грузов.
В речном порту, согласно решению правительства, еще в 1947 г. должны быть восстановлены грузовые площадки в 2500 кв. м и пакгаузы для грузов большой скорости в 1300 кв. м. Это решение министерством не выполнено. Его нужно выполнить и кроме того необходимо решить вопрос с постройкой в городе речного пассажирского вокзала.
Автобусное движение в городе организовано плохо. Городская автотранспортная контора имеет 15 автобусов. Из них половина – трофейные машины [...], которые в силу отсутствия запчастей беспрерывно выходят из строя. Все автобусы и грузовой парк работают на негодной резине, а 12 машин вообще стоят без резины. Легковые такси в городе отсутствуют.
Для организации нормального обслуживания населения города внутригородскими и пригородными автобусами [требуется] минимум 20 автобусов и 10 легковых такси. На первое же время необходимо срочно обеспечить парк городской автотранспортной конторы 250 комплектами авторезины.
В городе до войны работало 3 АТС общей мощностью в 26 тыс. номеров с соответствующим развитием кабельной сети. В настоящее время существующая городская АТС на 1000 номеров работает с большой перегрузкой [и] ни в коей мере не удовлетворяет возросших потребностей города. Свыше 200 учреждений и предприятий города совершенно не имеют телефонов.
Необходимо срочно решить вопрос о выполнении решения правительства по строительству в городе АТС на 3000 номеров с соответствующим восстановлением кабельной сети.
4. По вопросам культуры
а). Необходимо построить городской и районные парки культуры и отдыха на базе сохранившихся огромных зеленых массивов.
б). Восстановить находящийся в центре города драматический театр, строительство которого предусмотрено решением правительства, но законсервировано в этом году.
в). Восстановить кинотеатры в Ленинградском и Московском районах.
К участию в решении этих вопросов необходимо привлечь Министерство кинематографии, Комитет по делам искусств при Совете Министров СССР и Комитете по делам культпросветучреждений при Совете Министров РСФСР.
А по линии ВЦСПС необходимо решить вопрос о строительстве клуба для рабочих завода № 820, расширении сети профсоюзных клубов и усиления помощи в их работе.
5. По вопросам кадров
По линии Министерства коммунального хозяйства РСФСР необходимо решить вопросы:
а). Об укреплении кадрами Водоканалтреста, для чего командировать на постоянную работу 10 инженеров, знающих водопровод и канализационное дело.
б). Командировать на постоянную работу в трамвайный трест управляющего и главного инженера, так как на месте подобрать квалифицированных работников не представляется возможным.
По линии Министерства торговли РСФСР необходимо командировать группу ответственных торговых работников для замещения работ: зав. горторготделом, директоров и зам. директоров торгов в количестве 10 человек.
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области
Итак, история образования Октябрьского района оказалась совсем непростой. Это единственный район города, который за прошедшие 62 года своего существования был переименован и поделён на два района.
Вопрос об административно-территориальном делении Калининграда решился не сразу. После штурма 1945 года город разделили на восемь номерных районов, и будущий Октябрьский район территориально попал в сферу действий 7-й и 8-й районных военных комендатур, в последующем 7-й и 8-й районы города-крепости Кёнигсберга. После создания первых гражданских органов власти в период 1945 – 1947 годов специалисты подготовили ряд предложений по административно-территориальному делению города. В Государственном архиве Калининградской области находится документ «Проект административного деления гор. Калининграда» за подписью начальника городского управления по гражданским делам П. И. Колосова. Этот проект предусматривал деление на три района. Товарищ Колосов даже подобрал названия районам:
«…Предполагаемым проектом 3 городским районам предлагаю присвоить названия:
- Район Суворовский – в память первого русского коменданта города Кёнигсберга Суворова.
- Район Московский – в ознаменование величия Москвы как штаба организации побед в Отечественной войне.
- Район Железнодорожный – в связи с размещением на территории района ж/д узла, ж/д станции, депо и пр.»
Несмотря на всю привлекательность предложения И. П. Колосова, был выбран другой вариант.
17 июня 1947 года вышел Указ Президиума Верховного Совета РСФСР «Об образовании Балтийского, Ленинградского, Московского и Сталинградского районов в городе Калининграде», и в городе появилось четыре района. Сталинградский район стал самым большим районом города и по территории, и по численности населения. 4 июля 1947 года в газете «Калининградская правда» вышла информация под заголовком «Районирование Калининграда»: «В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета РСФСР в Калининграде создано четыре района – Сталинградский, Московский, Ленинградский и Балтийский.
В состав Сталинградского района входит центральная часть города бывшие седьмой и восьмой районы. Ленинградский район расположен в северо-восточной части города бывший первый, второй и третий районы. К Московскому району относена левобережная часть реки Прегель, бывший четвёртый район. Юго-западная часть города, бывший пятый район, включена в состав Балтийского района. Уже созданы райкомы партии и исполкомы райсоветов. Калининградский горком ВКП(б) утвердил состав бюро районных комитетов ВКП(б)».
25 июля 1947 года Указом Президиума Верховного Совета РСФСР «Об административно-территориальном устройстве Калининградской области» были объединены ранее принятые отдельные решения по административно-территориальному делению городов и районов Калининградской области. Ранее принятые по этому вопросу, в том числе и Указ от 17 июня 1947 года прекратили своё действие.
К слову, Московский район города Калининграда в результате неоднократных бомбардировок Кёнигсберга вооружёнными силами стран антигитлеровской коалиции во время Второй мировой войны (1939—1945) и, в том числе, в ходе штурма Кёнигсберга 6-9 апреля 1945 года, район был сильно разрушен, поэтому первоочередной задачей в послевоенные годы было восстановление строительства жилого фонда.
Большая его часть была отстроена заново. Первые новостройки появились вдоль Ленинского проспекта и улицы Багратиона, позднее построены новые жилые районы по улицам Интернациональной и Ульяны Громовой, и на Октябрьском острове (бывший остров Ломзе). Интенсивное жилищное строительство в южной части района продолжается до настоящего времени. В соответствии с решением окружного Совета депутатов города Калининграда № 141 от 29 июня 2009 года «О реорганизации районных администраций» район объединён с Балтийским районом города в единый Московский район.
Будущий Октябрьский район по сути находился за чертой средневекового Кёнигсберга, хотя его отдельные части и были приписаны к Кёнигсбергским городам. Пожалуй, только во второй половине XIX века здесь постепенно стали проявляться городские признаки. Территория Октябрьского района еще долгое время изобиловала деревнями и поселками: Амалинау, Косее, Лавскен, Ратсхоф, Хуфен, Юдиттен и другими.
Территория Сталинградского района в 1952 году была разделена на две части. В северной части города был образован пятый район города Центральный, а в южной часть по-прежнему осталась Сталинградским районом, и только 5 июня 1961 года Сталинградский район получил своё новое название Октябрьский район.
Решением окружного Совета депутатов города Калининграда от 29 июня 2009 года № 140 Октябрьский район объединён с Центральным районом Калининграда в единый Центральный район.
В публикации использованы текстовые и фотографические материалы из сборника 2007 года «Октябрьский район – история района в истории города», посвящённого 60-летию образования Октябрьского района, подробно с изданием можно познакомиться на сайте НФ «Исток» https://drive.google.com/file/d/1AMpfFX8PogSYGJnTO5jLD37VKmPK0K4Y/view
«Ночью 8 апреля гвардейцы 36-го корпуса освобождали от фашистов южный берег Прегеля. Задолго до рассвета штурмовые группы 49-го и 46-го гвардейских полков дивизии генерала М. А. Пронина незаметно переправились на плотах через реку. Первыми захватили плацдарм бойцы взвода гвардии лейтенанта Леонова, в группе 46-го полка первыми были рядовые Брыков, Абашев и парторг роты Третьяков. В районе высадки завязался бой. Гитлеровцы пытались смельчаков сбросить в воду. Помощь пришла с неба. Летчики огнём из пушек и пулемётов загнали фашистов в убежища. Пользуясь моментом, генерал М. А. Пронин на амфибии срочно отправил подкрепление. Другие подразделения использовали лодки, бочки и брёвна, наскоро связанные верёвкой и проволокой. На хлипком плоту переправил своё орудие гвардии сержант А. Б. Логинов. Не успели колёса пушки коснуться земли, как расчёт развёл станины и вступил в бой. В щит орудия ударяли пули и осколки снарядов, но отважные артиллеристы мужественно сражались. За короткое время они подавили 16 огневых точек. Своими действиями воины способствовали удержанию плацдарма и форсированию реки главными силами. За мужество, храбрость и инициативу во время переправы и уничтожение расчётом семи фашистских танков Александру Борисовичу Логинову 29 июня 1945 года было присвоено звания Героя Советского Союза».
«Пользуясь темнотой, активно действовали разведовательные группы. Они проникали на территорию противника и добывали нужные сведения. Бойцы инженерной разведки во главе с командиром сапёрного взвода младшим лейтенантом А. М. Родителевым углубились на 500 метров в тыл противника и неожиданно вышли на огневую позицию зенитчиков. Оценив обстановку, офицер решил захватить орудия. Воины незаметно подобрались к щелям, где находились зенитчики, и забросали их гранатами. Группа немцев поспешили укрыться в убежище. Их заметил командир отделения сержант С. Нурметов иметнул противотанковую гранату. Тех, кто остались в живых и попытались бежать, настигла автоматная очередь. Когда появился немецкий бронетранспортёр с солдатами, сержант Нурметов развернул орудие и выстрелил. Фашисты скрылись в развалинах. 25 солдат было взято в плен и 15 зенитных орудий с тягачами стали трофеями отважных сапёров. За проявленную смелость, инициативу и находчивость Александр Михайлович Родителев и Сатым Нурметович Нурметов 19 апреля 1945 года были удостоены звания Героя Советского Союза».
«В бою за пригород Гросс Фридрихсберг старший лейтенант Катин, командир пулемётной роты 68-го полка 70-й дивизии, с группой бойцов заъватил каменный дом и три часа удерживал его. Офицер лично уничтожил противотанковой гранатой самоходное орудие и до десятка солдат. В критический момент боя, когда враги окружили офицера, он подорвал себя и гитлеровцев. За мужество и стойкость в бою Николай Андреевич Катин 19 апреля 1945 года был удостоен звания Героя Советского Союза посмертно».
«Успешно действовали гвардейцы 13-го корпуса генерала А. И. Лопатина. Штурмовые группы 33-й гвардейской дивизии обошли Ратсхоф с востока и завязали бой за юго-западную окраину Амалиенау. Преодолевая завалы, подавляя узлы сопротивления, бойцы успешно продвигались вперёд. Одна из стрелковых рот 84-го гвардейского полка была остановлена пулемётным огнём из каменного здания. Помощник командира взвода гвардии старший сержант И. К. Мишин незаметно подобрался к дому и бросил в проём двери противотанковую гранату. Когда он вбежал внутрь, то обнаружил несколько убитых немецких солдат. Из трофейного пулемёта боец открыл огонь по позициям врага. В 13 часов старший сержант первым вошёл в район севернее Коссе и встретился с бойцами 11-й гвардейской армией. Полковник Н. И. Краснов доложил «наверх», что его 33-я гвардейская дивизия встретилась с передовой частью генерала И. К. Щербины. При отражении контратаки фашистов старший сержант Мишин погиб. Похоронен в братской могиле на Сталинградском проспекте (позднее – проспект Мира). Ивану Константиновичу Мишину 29 июня 1945 года было присвоено звания Героя Советского Союза посмертно».
«Штурмовые группы 71-го и 72-го гвардейских полков 24-ой гвардейской дивизии были введены в бой ночью. Неожиданной для противника атакой бойцы опрокинули немецкие заслоны на северной окраине Юдиттена, выбили гитлеровцев с занимаемых рубежей и к 12 часам овладели центральной частью пригорода. Используя такой успех, полковник П. Н. Домрачев ввёл в бой 70-й полк, и к 14 часам гвардейцы блокировали железнодорожную платформу. 71-й гвардейский полк вышел к железнодорожной станции. Гвардейцы 72-го полка в 14 часов 30 минут встретились в районе вагоностроительной мастерской с бойцами 16-й гвардейской дивизией генерала М. А. Пронина, наступавшей с юга. Таким образом сомкнулось третье кольцо окружения. Путь отступления для немецких войск на запад, к морской базе Пиллау, был отрезан».
Это историческое событие увековечено мемориальной доской на здании первого открытого в городе кинотеатра «Победа».
«Ночью 8 апреля штурмовые группы 90-го корпуса вели тяжёлый бой вдоль второй позиции обороны гитлеровцев. 26-я дивизия столкнулась с упорным сопротивлением со стороны Метгеттена и вынуждена была перейти к активной обороне. 70-я дивизия потеснила фашистов на 300 метров, дальнейшему продвижению мешал огонь орудий и пулемётов с форта № 6 “Королева Луиза”».
«Генерал Э. Ж. Седулин приказал командиру 1344-го полка полковнику В. И. Комракову из 319-й стрелковой дивизии блокировать форт, изучить подходы к нему, установить огневые средства и до рассвета овладеть фортом. Вместе с пехотинцами к форту вышла самоходная артиллерийская установка старшего лейтенанта А. А. Космодемьянского. Снаряд, пущенный 152-мм орудием, разбил крепостные ворота и открыл путь в крепость. Командир орудия Н. А. Смирнов, чтобы поддержать атаку товарищей, прямой наводкой подавил несколько огневых точек на верхней платформе форта. Немецкие артиллеристы обстреляли одиноко стоящую пушку. Разорвавшийся снаряд вывел из строя половину орудийного расчёта. Заменив и наводчика, и заряжающего, сержант стал посылать осколочные снаряды в неприятеля. Отважный артиллерист уничтожил два ДЗОТа, в которых укрылись пулемётчики, уничтожил самоходное орудие и расчёты трёх пушек. В это время боец В. П. Миронов обошёл форт с тыла и огнём из ручного пулемёта уничтожил три пулемётных расчёта, которые окопались на форту. Благодаря усилиям артиллеристов и пулемётчиков во двор форта проник автоматчик рядовой А. Н. Бордунов. Огнём из автоматов и гранатами он уничтожил группу гитлеровцев и четыре огневых точки. Во время штурма форта Бордунов заменил командира рота, выбывшего из строя по ранению, и увлёк стрелков на бой в казематах. К рассвету 200 гитлеровцев сдались в плен. За мужество отвагу и инициативу в бою Александр Николаевич Бордунов, Владимир Петрович Миронов, Николай Александрович Смирнов, Александр Анатольевич Космодемьянский были удостоены звания Героя Советского Союза. Звание Героя Бордунову и Космодемьянскому присвоено посмертно».
В публикации использованы текстовые и фотографические материалы из сборника 2007 года «Октябрьский район – история района в истории города», посвящённого 60-летию образования Октябрьского района, подробно с изданием можно познакомиться на сайте НФ «Исток» https://drive.google.com/file/d/1AMpfFX8PogSYGJnTO5jLD37VKmPK0K4Y/view
Итак, Советское командование, планируя штурм Кёнигсберга, готовилось также и к восстановлению мирной жизни города. Ветеран штурма Биктеев Хаким Исмаилович вспоминает: «Ещё в марте 1945 года приказом командующего 3-го Белорусского фронта маршала Александра Михайловича Василевского были сформированы центральная и восемь районных военных комендатур». Личный состав комендатур сразу же после освобождения закреплённых за ними территорий, приступал к исполнению своих обязанностей. Как было раньше упомянуто, территория будущего Октябрьского района находилась в зоне ответственности 7-й и 8-й комендатур. Комендантом комендатуры № 7 был назначен капитан Васильев Иван Иванович, а комендантом комендатуры № 8 – майор Яковлев Александр Иванович.
После взятия Кёнигсберга вся административная власть в городе и прилегающем у нему районе временно осуществлялась через военные комендатуры города. Эти временные, по сути дела, чрезвычайные органы власти столкнулись со множеством проблем в разрушенном войной городе.
Для обеспечения порядка, работы с населением и решением текущих хозяйственных вопросов 10 мая 1945 года при комендатуре Кёнигсберга было создано временное управление по гражданским делам, в районных комендатурах были созданы соответствующие отделения. В первую очередь в Кёнигсберге производилось разминирование различных объектов, расчистка и уборка улиц от завалов, засыпка траншей, захоронение трупов…
Военные комендатуры обеспечивали продовольствием не только личный состав комендатур города и районов, но и репатриированных советских граждан, а также немецкое население и военнопленных. Для чего военные комендатуры занимались организацией сельскохозяйственных работ и городской торговой сети. Была разрешена торговля немецкому населению. Так, к ноябрю 1945 года в Кёнигсберге работало 33 частных торговца.
Комендатуры и воинские части проводили большую работу по восстановлению жилых и хозяйственных зданий, инженерных сетей, дорог и мостов Кёнигсберга. В связи с острой нехваткой квалифицированных кадров комендатуры подбирали из немецкого населения квалифицированных машинистов турбин, электриков, кочегаров, машинистов, слесарей.
К осени 1945 года назрела необходимость выделить из состава военных комендатур органы, которые занимались бы вопросами гражданского населения и восстановления коммунального хозяйства города. Постановлением Военного Совета Особого Военного округа от 19 ноября 1945 года в Кёнигсберге было организованно Временное гражданское управление, подчинённое Военному Совету. Гражданские управления при комендатурах были ликвидированы к 25 ноября 1945 года, хотя фактически и Временное гражданское управление, и военные комендатуры продолжали частично дублировать друг друга вплоть до 24 мая 1946 года, когда последовало постановление Военного Совета Военного Особого округа об освобождении районных военных комендатур от обязанностей по восстановлению экономики области.
Практика работы показала, что и временные гражданские управления не могли полноценно и эффективно решать мирные задачи, в том числе и потому, что штатные расписания воинских соединений не предусматривали создания хозяйственных, коммунально-бытовых, транспортных, культурных и прочих управленческих структур. В феврале 1946 года в докладе заместителю Председателя Совнаркома СССР А. Н. Косыгину о состоянии Особого Военного округа командование округа и руководство Временного гражданского управления попросило о помощи. В частности, в докладе содержатся следующие рассуждения: «Во всех отраслях административно-хозяйственной и экономической жизни ощутимо чувствуется отсутствие (гражданских) органов власти в городах и районах. Существующее гражданское управление, не имея бюджета, налаженной торговли с установленным лимитом, не в состоянии удержать нарастающего разорения и запустения населённых пунктов и территории. Необходима организация областных и районных органов Советской власти, которые бы занялись освоением и благоустройством территории». В итоге Военный Совет округа просил «ускорить рассмотрение вопроса о создании органов Советской власти на территории Военного Особого округа».
Вопрос о создании гражданских органов власти был решён практически одновременно с образованием Кёнигсбергской области. В апреле 1946 года было организовано областное управление по гражданским делам при Совете Министров РСФСР.
В публикации использованы материалы из сборника 2007 года
«Октябрьский район – история района в истории города»,
посвящённого 60-летию образования Октябрьского района,
подробно с изданием можно познакомиться на сайте
НФ «Исток» https://drive.google.com/file/d/1AMpfFX8PogSYGJnTO5jLD37VKmPK0K4Y/view
С августа 1946 года в город стали прибывать переселенцы из различных регионов Советского Союза. Управления по гражданским делам занимались решением следующих задач: обеспечение общественного порядка, нормальной работы и развития промышленности; обеспечение работы коммунально-бытовых предприятий и учреждений; учёт и хранение государственного имущества; учёт и регистрация гражданского населения; руководство органами народного образования, здравоохранения, социального обеспечения, культурно-просветительскими учреждениями.
28 мая 1947 года Постановлением Президиума Верховного Совета РСФСР Управление по гражданским делам было упразднено, а 3 июля 1947 года был образован Калининградский горисполком, который 5 августа 1947 года в соответствии с Постановлением Президиума Верховного Совета РСФСР от 17 июня 1947 года «Об образовании Местных органов Государственной власти Калининградской области» принял следующее решение:
«…1. Впредь до выборов в местные Советы депутатов трудящихся города Калининграда – образовать Исполнительный Комитет Сталинградского Районного Совета народных депутатов трудящихся города Калининграда в составе:
Председатель Исполкома Попков Григорий Васильевич
Секретарь Исполкома Лавренко Борис Петрович
Член Исполкома Секретарь РК ВКП(б) Королёв Василий Алексеевич
Член Исполкома Директор ЦБК-2 Соколов Г. С.
Член Исполкома Зав. РАЙФО Невзоров Николай Фёдорович
2. Упразднить в связи с образованием Исполнительного Комитета Сталинградского Районного Совета депутатов трудящихся – Управление по Гражданским делам 8-го района…»
Дальнейшее развитие органов власти района и города происходило в соответствии с изменениями Конституции РСФСР и развитием законодательства о местном самоуправления РФ. Руководством районом осуществляли районный Совет депутатов трудящихся. На сессиях избирались председатель и секретарь райисполкома, утверждались заведующие районными отделами и создавались постоянные комиссии по основным направлениям деятельности. Выборы в районный совет проводились сначала через два, а затем через два с половиной года. Состав Совета избирался непосредственно населением района. Кроме существующего аппарата, при них были образованы органы народного контроля.
С 9 октября 1947 года Решением Исполнительного Комитета Калининградского городского Совета депутатов трудящихся № 304 границы Сталинградского района были определены следующим образом: «Южная часть Сталинградского района гранчит с Балтийским районом. Граница проходит по правому берегу реки Прегель. Юго-восточная часть района граничит с юго-западной частью Ленинградского района. Граница проходит по правой стороне железнодорожных путей, начиная от реки Прегель у железнодорожного моста «Рейхсбрюке» и по этим путям, проходя у площади Победы, входящую в Ленинградский район, пересекая улицу Нарвскую (Ганс-Заген-штрассе) на расстоянии 180 метров, от последней отходит от железнодорожной магистрали в Мариенгоф на северо-запад. Далее граница проходит полем между железнодорожной магистралью на Мариенгоф и посёлком Болит, упираясь на севере у посёлка Зудау, входящего в территорию городских земель, в горчерту. Северная и западная часть Сталинградского района граничит с городской чертой».
С 17 января 1952 года Решением Исполкома Калининградского городского Совета депутатов трудящихся № 32 Сталинградский район меняет свои границы: «…от границ с Приморским районом по реке Преголя до железнодорожного моста через реку Преголя, от железнодорожного моста через реку Преголя по линии железной дороги до путепровода на ул. Театральной, по левой стороне улицы Театральной, Сталинградского проспекта, ул. Каретной до реки Полевая, на левом берегу реки Полевая до границы с Приморским районом, по границе с Приморским районом до реки Преголя».
Границы теперь уже несуществующего Октябрьского района окончательно были определены в 2002 году и в сознании многих современных горожан сохранились вдоль проспекта Мира по левой стороне со всеми прилегающими улицами к нему слева, забирая другие – с правой стороны проспекта от улицы Катина, и пролегающие вдоль правого берега реки Преголя до западной границы города.
Территория бывшего Октябрьского района привлекает не только туристов нашего региона, но и многих калининградцев. И это не случайно. Октябрьский район наименьше всего пострадал во время боевых действий, что и определило его судьбу и характер, как района с богатыми культурными традициями. Именно в Октябрьском районе был открыт первый в городе кинотеатр – кинотеатр «Победа», лучшим в городе считался кинотеатр «Заря», открытый в 1947 году, в том же здании в своё время работал ещё один, небольшой – кинотеатр «Новости дня».
В Октябрьском районе на улице Бассейной в 1950 году труппа Калининградского областного драматического театра впервые получила нормальные условия для работы и 9 театральных сезонов, до переезда в новое здание на проспекте Мира в 1960 году, радовала калининградцев своим искусством. А в 1976 году состоялся первый спектакль Театра кукол в восстановленном здании бывшей кирхи памяти королевы Луизы.
Кстати, о детских учреждениях – первая музыкальная школа в городе, когда Кёнигсберг лежал ещё в руинах, в декабре 1946 года была открыта в Октябрьском районе, которая получила имя Рейнгольда Морицевича Глиэра. 10 педагогов-подвижников и 35 ребятишек из семей, только что переселившихся в новообразованную Калининградскую область, кутаясь в платки и пальтишки, спешили на занятия. Школы как таковой ещё не было (ни классов, ни специального помещения!), но история уже началась.
В музее школы сохранился уникальный архивный документ – распоряжение Совета Министров РСФСР № 2552-р от 1 ноября 1946 года. В соответствии с ним в г. Калининграде были созданы и включены в титульный список учреждений искусств РСФСР концертно-эстрадного бюро дом народного творчества и детская музыкальная школа. Зал здания на улице Огарёва, 22 после войны долгое время был единственным концертным помещением возрождающегося из руин Калининграда. Здесь выступали выдающиеся музыканты своего времени: пианисты Григорий Аксельрод, Владимир Мержанов, Эдуард Миансаров, Евгений Малинин, известные виолончелистки Наталья Гутман, Наталья Шаховская; первые лауреаты конкурса им. П. И. Чайковского певец Владимир Климов и пианист Владимир Ашкенази; здесь давал открытые уроки пианист Александр Скавронский, выступали легендарный Святослав Рихтер и блестящий пианист Александр Бахчиев. В знаменитом на весь город клубе «Зелёная лампа» собиралась творческая интеллигенция.
Практически с первых месяцев своего существования школа стала центром культурной жизни Калининграда. Свой статус культурного центра города школа сохранила и по сей день.
В послевоенные годы школа готовила кадры музыкальных работников для молодой Калининградской области. Первыми студентами областного музыкального училища, открытого в 1956 году стали выпускники школы.
Ещё одно событие в разрушенном войной городе для калининградской детворы случилось в Октябрьском районе – 1 января 1947 года открылась первая городская библиотека, вернее, была открыта библиотека в трёх комнатах бывшей средней школы № 4, фонд которой составлял 2 800 экземпляров, и вскоре, в ноябре 1947 года, она переедет в бывший немецкий особняк на улице Бородинская, 13, позднее, в 1954 году библиотеке присвоят имя детского писателя Аркадия Петровича Гайдара, в связи с 50-летием со дня рождения автора и по просьбам читателей. Через год городская детская библиотека им. А. П. Гайдара получит статус областной и с тех пор является методическим центром для всех детских библиотек области.
На территории сельхозвыставки, позже ставшей выставкой достижений народного хозяйства (ул. Заовражная – ныне ул. Сержанта Колоскова), в Октябрьском районе в январе 1957 года распахнет двери первый в области детский кинотеатр «Пионер», открывшийся в помещении бывшего кинотеатра «Колос». Как сообщается на страницах газеты «Калининградская правда»: «В обслуживании своего кинотеатра большое участие примут пионеры».
Сама же сельскохозяйственная выставка открылась 28 октября 1955 года.
До открытия Калининградской художественной галереи на Московском проспекте Дом художника был основной выставочной площадкой города, распахнувший свои двери в ноябре 1957 года.
В Октябрьском районе в 1948 году был открыт первый в городе Центральный универмаг.
Впервые в области катки с искусственным льдом открылись в Октябрьском районе на территории стадиона «Балтика» и Парка культуры и отдыха им. М. И. Калинина (ныне – Центральный парк).
Распоряжением Калининградского горисполкома от 29 ноября 1957 года о переводе работы летней танцевальной площадки ПКиО им. М. И. Калинина, популярной среди горожан с 1950-х годов, в зимний танцевальный павильон, что означало круглогодичные танцы под радиолу и «живую музыку» – в сопровождении оркестра. Отметим, вход на танцевальную площадку был платным…
Не менее значимым событием для города и всей области станет открытие в 1985 году православного храма – Свято-Никольского собора на территории Октябрьского района в восстановленной средневековой церкви Юдиттен.
Октябрьский район богат и послевоенной историей образованных на его территории заводов, о которых поведём рассказ на наших страницах…
В публикации использованы материалы из сборника 2007 года
«Октябрьский район – история района в истории города»,
посвящённого 60-летию образования Октябрьского района,
подробно с изданием можно познакомиться на сайте
НФ «Исток» https://drive.google.com/file/d/1AMpfFX8PogSYGJnTO5jLD37VKmPK0K4Y/view
Целлюлозно-бумажная промышленность стала одной из ведущих отраслей экономики Калининградской области. На бумаге с маркой целлюлозно-бумажных предприятий Советского и Неманского ЦБК, Знаменских бумажных фабрик печатались журналы «Огонёк», «Советский Союз», «Вокруг света», «Юность», «Работница», «Крокодил». Одними из первых в стране калининградские предприятия освоили производство бумаги для глубокой печати и к 1967 году давали 70% такой бумаги от общего количества, выпускающегося в Советском Союзе. Из Калининградского морского порта в Англию и Италию, Болгарию и Канаду, Сомали и Францию, на Кубу, в ФРГ, ГДР и Венгрию отправлялась продукция предприятий целлюлозно-бумажной промышленности.
На сайте Государственного архива Калининградской области представлены сведения о документах, отражающих историю целлюлозно-бумажной промышленности области.
Приказом Наркомата целлюлозной и бумажной промышленности СССР № 167 от 11 мая 1945 г., в соответствии с постановлением Государственного Комитета Обороны от 8 мая 1945 г. «Об использовании целлюлозно-бумажных предприятий в городах Тильзит, Кёнигсберг, Клайпеда, Рагнит и Велау», организовано Управление по восстановлению и подготовке ввода в эксплуатацию предприятий Наркомата целлюлозной и бумажной промышленности в городах Тильзит, Кёнигсберг, Клайпеда, Рагнит и Велау. С марта 1946 г. оно стало называться Управлением по восстановлению и подготовке ввода в эксплуатацию предприятий Министерства целлюлозной и бумажной промышленности.
Задачи Управления заключались в восстановлении и подготовке предприятий целлюлозно-бумажной промышленности Калининградской области к выпуску продукции.
Первыми целлюлозно-бумажными предприятиями на территории молодой советской области на основании вышеупомянутого Приказа и на базе немецких предприятий были образованы Кёнигсбергские целлюлозно-бумажный комбинат № 1 и целлюлозно-бумажный комбинат № 2, переименованные в июле 1946 г. в Калининградские ЦБК-1 и ЦБК-2.
Целлюлозно-бумажный комбинат № 1 Калининградский уже в 1945 году выпустил свою первую продукцию на территории целлюлозного завода «Фельдмюллер», основанного в 1885 году, хотя официально советское предприятие было принято в эксплуатацию в 1954 году. На протяжении своего существования Калининградский ЦБК № 1 менял названия и форму собственности, предприятие было ликвидировано как АОЗТ «Дарита» в 2001 году. Специализировался легендарный ЦБК-1 на производстве целлюлозы, обёрточной, гофрированной бумаги, обоев, гудрона, спирта, с 1951 года — на выпуске также бумажных пакетов, папок, нотных альбомов, с 1961 года дополнительно выпускал углекислоту, кормовые дрожжи.
Калининградский ЦБК № 2 также начал работу на территории бумажной фабрики, открытой ещё в 1906 году в районе Коссе и производившей качественную продукцию мощных объёмов в Европе, переименовывался и реорганизовывался, и с 1993 года преобразовался в крупнейшее промышленное предприятие АОЗТ «Цепрусс» («Целлюлоза Пруссии»). В конце 1990‑х Калининградское Акционерное Общество ежегодно производило более 60 тыс. тонн белёной сульфитной целлюлозы, 90–95 % от всего объема которой экспортировалось в страны Центральной Европы, также выпускало картон, гигиенические, печатные виды бумаги, бумажные салфетки. Производство целлюлозы прекращено в 2007 году. В настоящее время хозяйственная деятельность на территории бывшего целлюлозно-бумажного завода запрещена.
Первыми были образованы и Велаусские (с 1946 г. Знаменские) бумажные фабрики № 1 и № 2 – фабрика № 1 была введена в эксплуатацию в августе 1945 г., первоначально специализировавшейся на выпуске оберточной бумаги, а основные строительные работы на фабрике № 2 были закончены в 1946 году, где был налажен выпуск писчей и полиграфической бумаги – с 1963 года фабрики были объединены в одну, которая выпускала, помимо бумаги и картона, и мягкую кровлю. Сырьё для фабрики поставлялось с Калининградского ЦБК-1. Продукция большей частью поступала на внутренний рынок РСФСР, в меньшей степени отправлялась на экспорт (Польша, ГДР, Болгария), и представляла широкий ассортимент: офсетную бумагу, обои, бумагу-основу для обоев, бумагу-основу пергамента, прокладочно-упаковочный картон для мебельной промышленности.
В тоже время было начато восстановление и подготовка ввода в эксплуатацию целлюлозно-бумажного предприятия на берегу Немана, основанного в 1912 году, по соседству с основными районами лесозаготовки, с 1932 года имевшего расширенное производство, Рагнитского ЦБК (в июле 1947 года переименован в Неманский), производившего в итоге целлюлозу белёную и небелёную, подпергамент, бумагу (обёрточную, типографскую, писчую) и спирт. В 1948 году в состав комбината на правах цеха вошел Неманский сульфитно-спиртовой завод. В 1977 году комбинат был преобразован в Неманский ЦБЗ, а в 1980 году вошёл в состав ПО «Неманбумпром», как производственная единица. Производство Неманского ЦБК специализировалось на изготовлении целлюлозы, бумаги, картона, спирта, изделий ширпотреба. Продукция, в основном, поставлялась на внутренний рынок СССР для издательств «Правда», «Просвещение», «Детская литература», «Воениздат». В конце 1990-х годов реорганизованный из Открытого Акционерного Общества в Общество с Ограниченной Ответственностью вошел в состав группы предприятий «Северо-Западная лесопромышленная компания».
«Северо-Западная лесопромышленная компания» вкладывает большие средства модернизацию производства: запускается линия нарезки типографских форматов бумаг английской фирмы «Masson-Scott», строится цех по производству бумажно-беловых изделий, монтируется немецкая производственная линия «Bielomatik» по производству тетрадей и офисной бумаги в пачках, а заводская котельная переходит с угольной на газовую.
В 2007–2008 годах после проведенной модернизации производства «Неманский ЦБК» занял 3 место в РФ по объемам производства офсетных, офисных бумаг. Ежемесячно НЦБК производит около 7000 тонн бумаг и бумажно-беловых изделий. Среднегодовой рост производства — 18%, а штат комбината насчитывает 1500 рабочих-специалистов… В 2009 году имущество комбината арестовано за долги – на тот момент долг составлял 6 миллиардов рублей, производственная деятельность прекращена.
В 1945 году начал работу и Целлюлозно-бумажный завод Тильзитский (с 1946 года – Советский). Как и ранее упомянутые предприятия, в 1977 году Советский ЦБК был реорганизован в целлюлозно-бумажный завод, а в 1980 году на базе ЦБЗ было создано ПО «Неманбумпром», в состав которого вошёл Неманский ЦБЗ. Преобразованный в 1990-х годах в Акционерное Общество Советский ЦБЗ специализировался с момента открытия, как Тильзитский, на выработке целлюлозы, производстве кровельного (до 1965 г.), гофрированного картона, офсетной (с 1955 г.), типографской (с 1948 г.), этикеточной, оберточной бумаги, этилового спирта (с 1947 г.), сульфитных кормовых дрожжей, картонной тары. Все виды выпускаемой продукции поставлялись в издательства СССР, бумага экспортировалась в Иран, Ливан, Индию, Венгрию, ГДР, др. страны. Предприятие производило целлюлозу белёную, небелёную, бумагу упаковочную, картон, бумагу для изделий санитарно-бытового назначения, гофрокартон, гофротару, этикетки. В настоящее время не функционирует.
Поскольку Управление по восстановлению и подготовке ввода в эксплуатацию предприятий Министерства целлюлозной и бумажной промышленности было ликвидировано на основании приказа Министерства целлюлозной и бумажной промышленности № 924 от 22 ноября 1947 года, создаётся Главное управление целлюлозной, бумажной и лесной промышленности Калининградской области (Главкалининградбумпром) приказом Министра лесной и бумажной промышленности СССР «О дальнейшем развитии лесной и бумажной промышленности Калининградской области» за № 123 от 25 сентября 1948 года на базе и за счет штатов упразднённых ранее Управления по восстановлению Калининградских целлюлозно-бумажных предприятий, Управления по восстановлению сульфитно-спиртовых и гидролизных заводов и треста «Неманлес». Главкалининградбумпром руководил работой лесозаготовительных предприятий, производящих заготовку и вывозку древесины; целлюлозно-бумажных предприятий, вырабатывающих целлюлозу, бумагу и спирт; и фабрикой, вырабатывающей бумагу.
1 января 1953 года Главкалининградбумпром был ликвидирован приказом Министерства бумажной и деревоперерабатывающей промышленности СССР.
В соответствии с постановлением Совета Министров РСФСР от 1 июня 1957 г. № 395 и постановлением Совета народного хозяйства Калининградского экономического административного района от 21 июня 1957 г. № 4 было образовано Управление целлюлозно-бумажной промышленности, осуществляющее оперативное руководство производственной и финансовой деятельностью предприятий, производящих: целлюлозу, бумагу и картон, сульфитный спирт, деревянную тару, мебель. В свете решений сентябрьского (1965 г.) Пленума ЦК КПСС «О реорганизации управления промышленностью» приказом Министерства лесной, целлюлозно-бумажной и деревообрабатывающей промышленности от 27 декабря 1965 г. № 30 на базе Управления целлюлозно-бумажной промышленности образовано производственное объединение «Калининградбумпром».
Для осуществления бесперебойного производства целлюлозно-бумажной продукции на основании приказа Народного Комиссара целлюлозной и бумажной промышленности СССР № 1076 от 7 декабря 1945 г. на месте бывшего артиллерийского завода «Осланд Верке» в поселке Метгеттен города Кёнигсберга (сейчас пос. Александра Космодемьянского в черте Калининграда) был образован Кёнигсбергский механический завод (с июля 1946 г. – Калининградский).
Позднее на основании постановления Калининградского совнархоза № 67 от 21 декабря 1957 года Калининградский механический завод был переименован в литейно-механический, с 20 сентября 1965 года – в опытный завод бумагоделательного оборудования.
Основной функцией завода является выпуск технологического оборудования для предприятий целлюлозно-бумажной промышленности СССР.
В 1976 году в составе Калининградского опытного завода бумагоделательного оборудования и Калининградского филиала ЦНИИбуммаш (Государственного предприятия Центрального Научно-Исследовательского проектно-конструкторского института по проектированию оборудования для целлюлозно-бумажной промышленности в г. Ленинграде) создано Калининградское Производственное Объединение бумагоделательного оборудования «Калининградбуммаш». Задачей организации являлось создание, выпуск нового оборудования для целлюлозно-бумажных предприятий области, модернизация старого оборудования, а с 1990‑х годов в качестве уже Акционерного Общества – производство запорной, трубопроводной арматуры.
Уместно будет отметить, что для подготовки техников‑технологов бумажного производства в 1946 году был образован Калининградский Целлюлозно-бумажный техникум. В июле 1958 года в результате объединения целлюлозно-бумажного техникума и энергетического техникума создан политехнический техникум – известен многим калининградцам, как Калининградский Технический колледж. Открытый в 1949 году Калининградский Энергетический техникум осуществлял подготовку техников‑смотрителей электростанций, теплотехников котельных установок, техников центральных электростанций, техников‑электриков по электрооборудованию промышленных предприятий. В 1964 году в состав политехнического вошел Калининградский вечерний машиностроительный техникум.
В публикации использованы справочные и фотографические материалы Государственного архива Калининградской области www.gako.gov39.ru
Например, на ЦБК-2 было установлено, что оборудование бывшего немецкого предприятия (основанного в 1900-1904 гг.) не подвергалось ремонту на протяжении 5-6 лет. Физический износ трубопроводов, арматуры и отдельных деталей оборудования был так велик, что значительное их количество пришлось заменить. Другое оборудование было устаревшим морально и поэтому почти не пригодно с точки зрения рентабельной эксплуатации. Значительные разрушения были вызваны военными действиями: взорвана колчеданная печь в кислотном цехе, подорван фундамент печи № 2, совершенно разрушено 10 турм, сгорело многое из вспомогательного оборудования. В результате бомбёжки от пожара повреждены другие цеха, склады готовой продукции, разрушен подземный водопровод, разморожены все трубопроводы и арматура по цехам. Восстановительные работы начинались с очистки территории от завалов мусора, затем завозилось оборудование, ремонтировалось трофейное, организовывалось общественное питание и бытовое обслуживание рабочих и служащих.
Работы по восстановлению, пуску и освоению предприятий крайне тормозились отсутствием электроэнергии, электрических моторов, запасных частей, недостатком жидкого стекла, прокладочного материала, измерительных приборов, инструмента, а также недостатком квалифицированных кадров. Тем не менее, в результате произведенных работ постепенно стали пускаться отдельные цеха.
Министерство бумажной промышленности СССР провело большую работу по направлению в область значительного количества рабочей силы с предприятий Советского Союза (с Камского, Балахнинского, Соликамского, Сегежского, Ингурского комбинатов), основную часть которой представляли квалифицированные специалисты.
В документах из фондов Государственного архива Калининградской области имеются спецификации на строительные материалы, выделяемые для восстановления предприятий бумажной промышленности, ведомости на поставку управлению бумажной промышленности горючего, топлива, промтоваров и спецодежды, решения о передаче жилой площади для рабочих.
В результате развёрнутых работ по восстановлению целлюлозно-бумажных предприятий были введены в эксплуатацию ранее установленных сроков: в августе 1945 года – Знаменская бумажная фабрика № 1 на мощность 4,5 тыс. тонн бумаги в год, в сентябре 1945 года – 1-ая очередь Калининградского комбината № 1 на мощность 35 тыс. тонн в год, в марте 1946 года – Калининградский комбинат № 2.
В приказе министра целлюлозно-бумажной промышленности СССР № 441 от 3 мая 1946 года «О мероприятиях по дальнейшему восстановлению целлюлозно-бумажных предприятий Кёнигсбергской области и Клайпедского комбината» содержатся конкретные указания о том, какие работы должны быть выполнены по каждому комбинату отдельно.
Документы в фондах Государственного архива Калининградской области за 1950-е годы содержат сведения, характеризующие становление целлюлозно-бумажной промышленности. Состоявшийся 28 февраля 1950 года актив работников целлюлозно-бумажной промышленности в своём постановлении наметил конкретные мероприятия по ускоренному подъёму результатов в этой отрасли. Развитие производственной деятельности прослеживается в обзорах документации производственных и технико-экономических показателей работы предприятий, годовых планов и отчетов по основной деятельности, по капитальному строительству, организационно-технических мероприятий, протоколов совещаний по вопросам поставки целлюлозы на экспорт, программ производственно-технического обучения кадров, справок о подготовке и повышении квалификации кадров, заводских актов на приемку отечественного и импортного оборудования и др.
Документы отражают и ход социалистического соревнования, которое было организовано на предприятиях целлюлозно-бумажной промышленности с первых лет их работы.
Например, на ЦБК-1 в 1948 году в социалистическом соревновании принимали участие 70% рабочих. На комбинате получило развитие соцсоревнование за выпуск продукции отличного качества. Лучшим цехам комбината присваивалось звание «Цех отличного качества». Способствовала развитию соцсоревнования на комбинате борьба за звание «Лучший по профессии» – «Лучший сеточник» «Лучший варщик». В 1951 году 45 стахановцев комбината награждены значком «Отличник соревнования» и почетными грамотами Министерства целлюлозно-бумажной промышленности СССР.
Социалистические соревнования проводились между бригадами, цехами, предприятиями, организовывалось и индивидуальное соревнование. Поддерживались и зарождающиеся новые формы организации труда – совмещение профессий, многостаночное обслуживание производства.
В 1957 году было создано «Калининградбумпром», как Управление целлюлозно-бумажной промышленности, в состав которого вошли не только Калининградские, Неманский, Советский ЦБК, Знаменская бумажная фабрика, но и Калининградская мебельная фабрика, бондарно-тарный завод, Черняховский деревообрабатывающий комбинат. В 1965 году Управление было преобразовано в Калининградское Производственное Объединение, ликвидировано в 1968 году и вновь воссоздано в 1976 году на базе Калининградского ЦБК-1 (затем ЦБЗ‑1). В состав объединения также вошли Калининградский ЦБК-2 (затем ЦБЗ‑2), Знаменская бумажная фабрика. В результате перехода ЦБЗ‑2 в коллективно-долевую собственность в 1990 году Производственное Объединение распалось.
Вернёмся в 1960 год, когда целлюлозно-бумажная промышленность стала одной из ведущих отраслей экономики Калининградской области, вышло постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по ликвидации отставания целлюлозно-бумажной промышленности», после которого значительно возросли задачи калининградских бумажников. На призыв партии и правительства превратить целлюлозно-бумажную промышленность в передовую отрасль народного хозяйства калининградские бумажники ответили новыми трудовыми успехами. В 1960 году в области выработано сверх плана: целлюлозы по варке – 15000 тонн, белёной целлюлозы – 5780 тонн, бумаги – 4714 тонн, картона – 2620 тонн, десятки тысяч декалитров спирта. Большим достижением явилось то, что в целом предприятия добились рентабельной работы: дали 15,3 млн. рублей прибыли. Экономия от снижения себестоимости составила 23, 6 млн. руб. Советский и Неманский целлюлозно-бумажные комбинаты из убыточных перешли в рентабельные уже в 1958 году.
Успехи, достигнутые целлюлозно-бумажной промышленностью, в большой степени являлись результатом технического прогресса. На предприятиях систематически проводились реконструкции. На ЦБК-2 в 1960 году вступили в строй два паровых котла СУ-20 и турбогенератор мощностью 6 тыс. кВт. На ЦБК-1 была закончена реконструкция парового котла № 4. На Знаменских фабриках были установлены дополнительно ланкаширский котел.
На предприятиях устанавливалось новое современное высокопроизводительное оборудование. На ЦБК-1 и Советском ЦБК введены в эксплуатацию многоножевые рубительные машины, которые позволяли значительно сократить потери древесины в виде опилок. На всех комбинатах устаревшее оборудование по окорке балансов (ножевые корообдирки) заменено корообдирками трения. Калининградский ЦБК-1 взамен полочных колчеданных печей создал первую в целлюлозно-бумажной промышленности страны автоматизированную установку по сжиганию колчедана в кипящем слое.
Техническому прогрессу целлюлозно-бумажных предприятий области содействовала активная работа рационализаторов и изобретателей. Только за 1959 год из 1158 принятых рационализаторских предложений было внедрено 954 с годовым экономическим эффектом 8 млн. рублей.
Документальные материалы, содержащиеся в фондах Государственного архива Калининградской области, позволяют довольно полно и всесторонне воспроизвести историю становления и развития целлюлозно-бумажной промышленности в области, превращение её в рентабельную, высокопроизводительную отрасль народного хозяйства.
В публикации использованы справочные и фотографические материалы
Государственного архива Калининградской области www.gako.gov39.ru
Оба предприятия почти не пострадали во время войны. Восстановительные работы бумажной фабрики начались сразу после войны в июне-июле 1945 года, спустя несколько месяцев предприятие выпустило свою первую продукцию. Велауская фабрика была одним из первых предприятий, восстановленных после войны, через некоторое время она была переименована в «Знаменскую бумажную фабрику». На второй фабрике основные строительные работы были закончены в 1946 году, где был налажен выпуск писчей и полиграфической бумаги.
В 1963 году фабрики были объединены в одну, которая, напомним, выпускала, помимо бумаги и картона, ещё и мягкую кровлю. В 1994 году производство бумаги фактически прекратилось, предприятие обанкротилось и закрылось в 1998 году.
«Почти весь наш городок лежал в развалинах — всюду огрызки домов, стены с оконными проемами, подвалы без зданий, и все это поросло кустами бузины. Летом ее густая листва скрывала все это убожество…»
Уроженец Знаменска писатель Юрий Буйда в своём автобиографическом романе «Вор, шпион и убийца» рассказывает о своём детстве, первые годы которого прошли возле Знаменской бумажной фабрики, где заместителем директора служил его отец – Василий Иванович Буйда.
Приводим фрагменты из произведения Юрия Васильевича.
«До переезда на Семерку мы жили рядом с бумажной фабрикой, на улочке, состоявшей из трех домов, и занимали в первом этаже двухкомнатную квартиру с большой кухней, но без туалета, а мыться ходили в городскую баню. От вымощенной шведским гранитом дороги нас отделяли железнодорожная линия, по которой паровоз то и дело таскал на фабрику вагоны с целлюлозой, силикатным клеем и каолином, и водокачка — водопроводная станция — одноэтажное здание, окруженное голубыми елями и проволочным забором.
<…>
Часы на подоконнике показывали семь.
Отец на работе, мать в командировке, сестра в садике, дружок Вовка болен свинкой — к нему нельзя. В продленке накормили гречневой кашей с пряной свининой из железных банок — я был сыт, хотелось только пить. Из-под крана нельзя — у меня плохие гланды, в графине рыжие хлопья на дне, а в кладовке ничего, кроме прокисшего молока.
Уроки я сделал, по радио «пилят симфонию», как выражается отец, остается одно — чтение. Отрывной календарь на 1962-й я уже знаю наизусть, сказки и любимый седьмой том детской энциклопедии — с рыцарями и парусниками — это на сладкое.
Рядом с этажеркой в комнате — пачки черных книг с красным корешком и золотым ромбом на обложке, в котором красуются пятиконечная звезда, буквы «БСЭ», колос и шестеренка. Эти разрозненные тома Большой советской энциклопедии под редакцией Шмидта отец принес со Свалки. Несколько дней книги лежали подальше от печки, источая запах наволгшей бумаги. Листать тома нужно было осторожно, чтобы ненароком не порвать страницы. Цветные иллюстрации защищены папиросной бумагой, тьма-тьмущая рисунков — самолеты, гидроэлектростанции, паровозы, схемы и портреты, очень много рисованных портретов.
Я беру из стопки книгу наугад и возвращаюсь в кухню, где от плиты уже веет теплом.
Двенадцатый том: «Воден — Волховстрой». В списке редколлегии фамилии Бухарина, Покровского и Осинского тщательно замараны чернилами, в списке редакторов отделов и подотделов точно так же зачеркнута фамилия Тухачевского. Всюду овальные штампы: «Библиотека п/я № 4109», «МВИУ, парткабинет», «Учебная библиотека МКВИУ». Коричневая вклейка сообщает: «Редакция Большой Советской Энциклопедии уведомляет подписчиков, что вследствие незаконченности работы по статье ВКП (б), идущей в XI томе, следующий за ним XII т. выпущен в необычном порядке последовательности; XI т. выйдет в свет в феврале 1929 г.». На следующей странице сообщается о смерти Ивана Ивановича Скворцова-Степанова, одного из основателей БСЭ, члена Президиума Редакции, и Зиновия Петровича Соловьева, редактора Отдела Медицины. Что такое «п/я», «Президиум» или «ВКП (б)» — я не знаю, но читаю все подряд: водоснабжение, военная промышленность, Волга, волосатики, Волошин…
Хлопнула дверь — пришел отец.
Он проверяет печки, подбрасывает угля в плиту, ставит на конфорку сковороду с картошкой, включает радио. Мы ужинаем котлетами из фабричной столовой, которые отец принес в бумажке. Я ем не торопясь, чтобы растянуть удовольствие. Мать не понимает, почему ее котлетам — пухлым, жирным, ароматным — я предпочитаю тощие фабричные.
Из гостиной — это большая пустая комната с радиолой в углу — доносится телефонный звонок. Отец уходит.
Доедаю котлету, слушая радио: Хрущев, Кеннеди, Фидель Кастро, Лаос… трам-тарарам… концерт по заявкам радиослушателей начинается с «Коммунистических бригад»…
— Я на гидропульперный, — говорит отец, вернувшись от телефона. — Если наденешь сапоги, возьму с собой.
Не верю своим ушам.
Гидропульперный участок бумажной фабрики — в городке все называли его Свалкой — находился в списке «нельзя». Мне туда нельзя. Мне нельзя на реку — там дамба, плотина и черный шлюз, нельзя приближаться к железной дороге, которая тянется параллельно Семерке метрах в двухстах от нашего дома, нельзя заглядывать в колодец, нельзя открывать дверь цыганам и солдатам, нельзя бегать по улице босиком, потому что повсюду — обломки кирпичей и черепицы, осколки стекла, ржавые гвозди, нельзя подбирать окурки, нельзя направлять на людей игрушечное оружие, нельзя жевать пековую смолу, которая лежит горами у толевого завода, нельзя собирать яблоки на кладбище, нельзя выходить из дома в грязной обуви…
Я вытаскиваю из кладовки сморщенные и пыльные кирзовые сапоги, размазываю крем тряпкой, потом надраиваю щеткой. Отец проверяет, почистил ли я сапоги сзади, выключает радио, надевает кожаное пальто до пят, кепку, резиновые сапоги, и через несколько минут мы выходим из дома. От моих сапог на версту разит скипидаром.
Поздний вечер. Черный дождь. Улица пустынна.
Когда мы минуем детский сад, отец берет меня за руку: он знает, что я боюсь морга, притаившегося в глубине невысокого холма за больничной оградой. Минут через пять мы сворачиваем налево, к железнодорожному переезду. Слева остается хлебный магазин, справа — развалины тюрьмы: провалы высоких окон, осыпи битого камня, фигура Фемиды, торчащая из стены над гранитными ступенями входа.
У переезда высится водонапорная башня из красного кирпича, ее коническая крыша с медным шишаком теряется в темноте. На знаке «Берегись поезда» хулиганы зачеркнули букву «о» во втором слове, но я знаю, что слово, которое должно было получиться, пишется через «и». Мы терпеливо ждем, пока женщина в шинели поднимет полосатый шлагбаум. Переезд — очень опасное место. Недавно здесь под колесами поезда погибла старуха, бросившаяся спасать своего теленка, и их внутренности так перемешались, что старуху похоронили с телячьим сердцем в груди. На Страшном суде она не сможет отвечать на вопросы — будет только мычать.
За переездом мы сворачиваем направо и идем вдоль ограды кладбища, за которой клубятся темные купы громадных деревьев. Оттуда тянет густым смолистым запахом туи. На переменах мы играем среди надгробий в догонялки, а в склепах с чугунными дверями уборщицы хранят ведра и метлы.
<…>
Мы прошли через школьный двор, мимо спортзала с зарешеченными окнами, мимо пахучих сараюшек с курами и свиньями, под огромными каштанами, спустились по улочке, вымощенной крупным булыжником, миновали высокие кирпичные ворота и повернули к Свалке.
Свалка располагалась на берегу узкого канала. Это был сильно вытянутый асфальтовый треугольник с дебаркадером и кирпичным сараем, в котором находилась мельница — ее горловина на метр возвышалась над полом. Макулатура в мельнице превращалась в густую кашу, которая по фанерным трубам поступала на картоноделательную машину, а картон потом отправляли на толевый завод, где его пропитывали пековой смолой.
Днем и ночью со всего северо-запада Союза на Свалку приходили железнодорожные составы с макулатурой, днем и ночью женщины в ватниках и резиновых сапогах бросали вилами в горловину ревущей мельницы книги, газеты, журналы.
Вскоре после того как Советский Союз поссорился с Китаем, сюда, на Свалку, потянулись вагоны с трудами Мао Цзэдуна, изъятыми из всех магазинов и библиотек. Тогда на нашей этажерке появился сборник стихов Мао — тоненькая книжечка в бумажной обложке.
Многие жители городка приходили на Свалку за книгами. Сюда и раньше везли библиотеки из расформированных дивизий и военных училищ, а после января 1960 года, когда Хрущев принял решение о сокращении армии на треть, эшелоны с книгами пошли потоком. Люди тащили домой Тургенева и Пушкина, Бабаевского и Семушкина, энциклопедии и словари…
Гонять воришек было некому: Свалку охраняли пожилые женщины да наш бывший сосед — безногий Илья, муж Вероники Андреевны Жилинской, разъезжавший по дебаркадеру на тележке с подшипниками вместо колес.
Поздоровавшись с Ильей, отец толкнул дверь в дежурку.
За дощатым столом, над которым во всю стену распласталась карта железных дорог СССР, грузчики играли в домино. Среди них по всем статьям выделялся Иван Ковалайнен, бригадир, огромный мужчина с железными зубами и шрамом во всю щеку. Он курил самокрутку чудовищной величины. Отец перекинулся с Ковалайненом несколькими словами и сел за стол. А я устроился в кресле, которое стояло в дальнем углу дежурки, и закрыл глаза.
<…>
Я очнулся от паровозного гудка и тяжкого железного лязга.
Отец надел кепку, грузчики зашевелились.
К дебаркадеру подали состав с макулатурой — четыре вагона.
Паровоз отцепился и пошел задом, скрылся в темноте.
Дебаркадер был ярко освещен огромными прожекторами, установленными на вышках по углам разгрузочной площадки. Сеял мелкий дождь.
Бригадир Ковалайнен вразвалочку подошел к вагону, погремел запором, с шумом откатил дверь, посветил фонариком.
К Ковалайнену подошли грузчики, мы с отцом, подкатил на своей тележке Илья.
Я заглянул в вагон. Передо мною была стена из книг, на корешках которых золотом было вытеснено одно и то же имя — «И. В. Сталин». Не знаю, была ли то биография Сталина, выпущенная каким-то невероятным тиражом (кажется, 14 миллионов экземпляров), или собрание его сочинений. Помню только золотые буквы на корешках — «И. В. Сталин» — от пола до потолка, во весь дверной проем.
Шестьдесят тонн Сталина в каждом вагоне, двести сорок тонн — в этих четырех, что стояли у дебаркадера. И на станции дожидались своей очереди еще пятьдесят вагонов. И на подходе к станции — сотни вагонов. На пути к Смоленску, Минску, Вильнюсу, Черняховску. Тысячи вагонов, сотни паровозов. Они шли из Москвы, Ленинграда, Пскова, Новгорода, Таллина, Риги, Клайпеды, Каунаса. Тысячи тонн Сталина. Тысячи кубометров.
На дебаркадере было так тихо, что мне стало не по себе.
Я обернулся.
Когда глаза привыкли к свету прожекторов, я разглядел лица всех этих мужчин — моего отца, Ковалайнена, дяди Вани Олимовского, отца моих школьных дружков, дяди Васи Горелова, трижды горевшего в танке, Сергея Сергеича, безногого Ильи, истуканом сидевшего на своей тележке, Казика, который называл себя «карагандинским литовцем», молодого Юрани, Коли Полуторки… На их лицах не было ни удивления, ни печали, ни радости, но это были не тупые, не равнодушные лица, и по ним было видно: что-то происходит, что-то важное, до чего я пока не дорос… и еще я понял с какой-то внезапной и горькой отчетливостью, что совершенно не знаю и не понимаю этих мужчин, даже своего отца… эти минуты на дебаркадере были для них той частью их жизни, которая была их чудом и их тайной, мне недоступными…
Отец быстрым шагом направился к дежурке.
Грузчики закурили. Все молчали.
Через пять минут отец вернулся. В руках у него была хозяйственная сумка.
— Начинайте, — сухо приказал он. — Коля… — К нему подошел Коля Полуторка, шофер. — Сгоняй в дежурку, возьми на все. — Отец протянул шоферу деньги. — Скажи Зине: я приказал.
Зиной звали продавщицу дежурного магазина.
Отец распахнул сумку, в которой лежали несколько бутылок водки. Грузчики пили из горла, сплевывали и брались за работу. Вообще-то так было принято: рабочие соглашались на ночные разгрузки — а они не останавливались и зимой — только под выпивку.
Минут через двадцать вернулся Полуторка, привез еще водки.
Работа уже шла полным ходом. Грузчики ломиками вываливали из вагонов связанные веревками пачки книг и на двухколесных тележках бегом отвозили в цех. Там книги подхватывали вилами женщины, которые швыряли пачки в жерло ревущей мельницы, где книги превращались в кашу, в пульпу — ее по трубам подавали на картоноделательную машину. Картон в рулонах поступал на толевый завод, где пропитывался пековой смолой и превращался в толь-кожу. Она использовалась как кровельный материал, а еще ею обматывали трубы газонефтепроводов.
Люди работали молча, с остервенением. Иногда кто-нибудь подходил к Полуторке, выпивал водки, наскоро выкуривал папироску — и снова за работу. Бригадиру Ковалайнену никого не приходилось подгонять — все работали как одержимые.
Сталина вываливали из вагонов, бегом отвозили в цех, бросали в ревущие мельницы, и снова, и снова, вагон за вагоном, молча, быстро, зло.
Когда зачистили четвертый вагон, отец взял меня за руку и мы пошли домой.
Сталин уходил из жизни как-то незаметно. Не помню, чтобы взрослые в городке много судачили о той ночи, когда с площади убрали большую статую Сталина, заменив ее маленьким бюстиком генералиссимуса Суворова. Отовсюду исчезли портреты Сталина. На первой моей школьной октябрьской демонстрации старшеклассники несли портрет нового героя — Гагарина. В разговорах взрослых имя Сталина всплывало очень редко.»
Детей, оказавшихся в Германии, собирали под крышу лагеря № 226 под Берлином. Привозили их от бауэров, из концлагерей, подбирали бродячих, бездомных, ютившихся большей частью в развалинах: «Дети, найденные на территории Германии без соответствующих документов, должны принадлежать стране-победительнице» «для пополнения подорванного войной генофонда СССР». Комендант лагеря № 226 Бранденбурга полковник Трунин из ведомства Народного Комиссариата Внутренних Дел (НКВД) отвечал за репатриацию лагеря – он собирал для отправки в Советский Союз освобождённых военнопленных и граждан СССР, которые были вывезены немцами на работы в Германию, узников концлагерей и других граждан, подлежащих возвращению на Родину. В том числе в бранденбургский лагерь попадали и дети, которых немцы вывозили с целью германизации, дети из концентрационных лагерей, родившиеся от матерей, угнанных на работы в Германию и в ходе войны погибшие или пропавшие без вести. Из гуманных соображений в лагерь принимали и немецких сирот, чтобы помочь им пережить это трудное время. Возможно, это были дети руководящих членов местной организации нацистской партии, гестапо, охраны концлагерей, с чьими родителями сотрудники НКВД не сильно церемонились – это уже сложно было установить.
В поимённом списке, составленном комендантом лагеря полковником Труниным, значилось 17 мальчиков и 10 девочек. Самому младшему на вид было не больше пяти, а старшей была девочка 16-ти лет. Вот тот самый маленький пассажир и станет героем нашего небольшого рассказа, зовут его Эрик Шперик, значился он под номером 14 в списке детей, прибывших 14 октября на станцию «Кёнигсберг». Худенький мальчик Морозов Володя в свои 11 лет выглядел едва ли не 8-летним. За время пребывания в лагере он уже хорошо узнал мальчиков и девочек, успел подружиться с 13-летним Гришановичем Володей. И спустя много лет он помнил, как ехал в спец эшелоне из Германии… Русский Володя Морозов после того, как у Эрика более старшие дети несколько раз отбирали еду, взял его, маленького немца, под свою защиту: добывал для него особо крупные картофелины и смотрел, чтобы больше его не обижали. Позже, уже в зрелом возрасте, всё тот же Володя Морозов своим свидетельством поможет мальчику вернуть своё настоящее немецкое имя.
На каждого ребёнка тогда в 1947 году был заготовлен сопроводительный пакет с метрическими данными, информацией о том, где подобран ребёнок, сколько лет, кого помнит из родных, рост, вес и другие данные. Но по каким-то причинам эти сведения «исчезли»… то ли в фильтрационном детском доме, то ли их изымало НКВД…
Взявшись за руки попарно, дети смирно стояли на перроне станции «Кёнигсберг» и ждали команды. В руках у всех были коробки, перевязанные голубыми ленточками. Для девочек – златокудрые большие куклы из Берлина, для мальчиков – настольные игры и перочинные ножички. Так распорядился начальник лагеря. На вокзал за детьми прибыли повозки и отвезли их в здание бывшей больницы. По дороге перед глазами у детей мелькали картины страшной разрухи – такого в Германии не увидишь…
«Дети поступили без предупреждения», – отметила в протоколе принимавшая детей инспектор Мария Ивановна Магденко. И это была правда.
В сопроводительном документе место назначения «Сталин…» было от руки исправлено на «Калинин…» – перечёркнутая часть слова означала, что вагон в пути был переадресован со Сталинграда на Калининград.
Детей из Бранденбурга распределили в Славск, бывший Хайнрихсвальде, и Залесье, бывший Либенфельде. Они ни слова не говорили по-русски, имели свои немецкие имена и фамилии, вероятно, в сопроводительных документах были и их личные немецкие документы, но их никто не видел.
«15 декабря 1947 года мы приехали на полуторке из Калининграда в Славский детдом. Меня, как самого маленького, завернули в матрас, чтобы не замёрз по дороге, – рассказывает Эрик, – старшие сидели в кузове наверху. Чем запомнился первый день в Славском детдоме – тёмное пустое большое здание, сырое холодное. На первом этаже была плита, её затопили и стали жарить блины на сковородке. Первый блин дали мне! А в конце декабря, числа 24-25, в Славск привезли ребят из Даниловской колонии из-под Москвы, они были старше нас, среди них были и малолетние уголовники, которые сразу взялись наводить свои порядки».
Детский дом в Славске (сегодня это дом детского творчества «Радуга») в 1947 году располагался в здании бывшей организации гитлерюнгенд. По праздникам над входом в детдом вывешивался большой портрет Сталина. Материальное, хозяйственное положение детдома было удручающим – не было ни оборудования, ни мебели, специально предназначенной для детей. Не было и кадров, работников для детских домов – воспитатели, завучи подбирались в первое время случайно.
На нашей странице опубликована статья старшего научного сотрудника БФУ им. И. Канта Натальи Строгоновой о положении немецких детей-сирот на территории Калининградской области в 1945 – 1948 годах и достаточно подробно была освещена тема беспризорников и детских домов для немецких сирот Кёнигсберга.
Напомним, первоначально весь персонал, от заведующих до нянечек и дворников, в детских домах состоял из немцев, что было оправдано, поскольку подопечными были немецкие дети. В октябре 1947 года в связи с организацией выезда немецкого населения с территории Калининградской области немецкие детские дома были отданы под детдома для советских детей или школы. В первую очередь область должны были покинуть дети-сироты и старики из домов престарелых, то есть те, кто не работал и находился на гособеспечении. Первый состав немецких переселенцев отправился в Германию 22 октября 1947 года.
С ликвидацией всех учреждений, созданных для немецкого населения, велась кадровая замена персонала. Для работников детдомов проводились десятидневные семинары по учебно-воспитательной работе. К 1 июля 1947 года директорами и заведующими всех детских домов были назначены советские граждане. Их образовательный уровень не всегда соответствовал занимаемой должности. В 19 детских домах только 6 директоров имели высшее образование, незаконченное высшее было у 9 человек, средним педагогическим владели 2 человека; 16 директоров имели только 1 год стажа работы с детьми. Больше половины персонала не имели ни педагогического образования, ни опыта – это свидетельствовало о невысоком уровне работы с детьми. Решать проблему с педагогическими кадрами пытались через центральные органы, обращались за помощью в отдел школ ЦК ВКП (б), в Совет Министров РСФСР.
В Славском детдоме, о котором мы ведём рассказ, одна из воспитателей ранее работала учётчицей в колхозе, другая – лаборанткой молочного завода. В детдоме не хватало посуды, одежды, обуви. Питанием дети обеспечивались за счет сокращения норм – из-за нехватки продовольствия рацион менялся и установленные нормы снижались. Чтобы как-то прокормиться, детские дома заводили подсобные хозяйства и огороды.
На заседаниях бюро Славского РК ВКП(б) позднее не раз указывалось директору Славского детского дома Кацовичу на то, что длительное время воспитанники детского дома были предоставлены сами себе. Не был организован досуг. «Дети жили замкнуто, и никакого педагогического воздействия на них не оказывалось. Этим и объясняются факты бродяжничества по Славску, группового воровства, безразличного отношения многих детей к учёбе. Шли в школу неумытыми, непричёсанными и с неподстриженными ногтями. Обувь и одежда у многих детей порвана, имеет крайне запущенный и неряшливый вид. Нет настольных игр. Подсобное хозяйство пришло в упадок и даёт только убытки. Поросят разворовывают».
Из доклада директора детдома: «Нужно учесть, что в нашем детском доме воспитываются дети, прибывшие к нам из английской зоны оккупированной Германии. Большинство из этих детей не говорило по-русски, а были и те, что не желали говорить. На груди у многих висели кресты, а в руках было Евангелие. Дети ходили тихими шагами, делали глубокие реверансы, а при приближении взрослых вставали истуканами. Дети отравлены тлетворным влиянием, побыв в руках буржуазных воспитателей. На судьбу этих детей фашизм наложил свою звериную лапу». На счёт Евангелия на немецком языке директор Кацович недоумевал: «Как полковник Трунин проглядел сии подарки?!» У девочек были изъяли бусы, серьги, броши и гребешки – как атрибут фашистского прошлого… А после пропали и большие голубоглазые берлинские куклы…
О послевоенном положении Славского детдома указано в Постановлении Калининградского облисполкома «О крупных недостатках в работе Советского и Славского детских домов», где особо подчёркивалось, что «в Славском детдоме во время ремонта мальчики группами жили в кустарниках, в самодельных шалашах, спали на земле…»
Эрик в одном из своих визитов в Калининградскую область уже спустя много лет, в 90-е годы и после, вспоминал: «…туалет был на улице. С 1 мая по 1 сентября мы ходили босиком – не хватало обуви. Было голодно… Не хватало одежды. Но в Славском детдоме было хорошо – тут работали хорошие люди. Хоть и было голодно, но едой тут никогда не наказывали, а вот в Залесовском – придёшь, а на твоём месте за столом пусто!» Говорит немец, воспитанник детского дома в Славске, на чистом русском языке.
О первом директоре Славского детдома у ребёнка Эрика Шперика остались свои, очень добрые воспоминания: «Меня долго отучали в детдоме от немецкого языка. И по-хорошему: одна воспитательница, помню, всё гладила меня по головушке и поправляла – "не мутти, а мама надо говорить…" И по-плохому: я закричу "авва", а другая воспитательница меня сразу за ухо – «нельзя так говорить, скажи по-русски “ой”!»
С огромным трудом осваивал русский, поэтому в школу пошёл только 1 сентября 1950 года и… остался на второй год в первом классе из-за плохого знания русского языка и чтения. Потом до 3 класса включительно оставался на осень по чтению на русском языке. Всё это привело к тому, что школу – 10 классов – окончил в 19 лет!»
Но русский язык всё же одолел. Неимоверными усилиями, усидчивостью и стараниями: в 7-м классе собрал все учебники, начиная с 1 класса и прозубрил от корки до корки, в итоге получил оценку «4» в аттестате, а по немецкому языку ему – немцу, поставили «3»… И даже позже в институте все оценки по русскому языку были только «4» и «5», а немецкий… снова «3», видите ли, произношение у немца не правильное!
А между тем мальчика тянуло к музыке, почти самостоятельно он научился играть на гармошке, баяне, аккордеоне и даже пианино!
По материалам статьи Вячеслава Кентъ «История «русского немца» из Славского детдома»
от 1 и 8 августа 2017 года газеты № 59 и 61 «Славские новости».
Фотографии к публикации с ресурса «Фотографии прошлого» https://pastvu.com
В Славском детдоме воспитатели пошли на хитрость, и придумали с благими намерениями, разумеется, запоминающиеся встречи для воспитанников в дни их рождений. Шефство над детдомом взяла на себя часть 46-го понтонно-мостового полка в посёлке Городково, расположившегося в добротном казарменном комплексе бывшего немецкого сапёрного батальона в Скёрене на левом берегу реки Неман. Шефы в праздничные дни приходили с подарками для всего детдома и личными подарками тем детям, кто отмечал в те праздники свои дни рождения.
Так случилось и с Эриком, который хорошо помнил своё настоящее имя, но в детдоме получил новое. Поскольку он был самым маленьким и по возрасту, и по росту, да и походка его напоминала катящийся шарик, то русские дети дали ему прозвище «Шарик». Именно так в своём письменном обращении в адрес руководства паспортного стола поясняет смену фамилии и имени Эрика воспитательница, а затем заведующая детдомом Альбина Сергеевна Козырь: «В декабре 1948 года я работала учительницей Славской средней школы, к этому времени во вновь образованном детдоме создалась острая нехватка воспитателей. Я стала воспитательницей в Славском детдоме и одновременно учительницей в школе. Среди прибывшей первой группы детей из Бранденбурга в Славский детский дом был самый младший ребёнок, который говорил только на немецком языке и называл себя Эриком Шпериком, а русского языка не знал. Было предложено его кличку "Шарик" сделать фамилией Шариков, а имя Эрик заменить именем Петя, отчество придумали Ефимович. На основе фамилии Шариков национальность записали "русский", хотя немецкое имя, фамилия, а также знание только немецкого языка не давали оснований утверждать, что ребёнок русский».
В свидетельстве о рождении у Эрика Шперика, теперь уже Петра Шарикова указано: мать – Прасковья Петровна, отец – Ефим Алексеевич Шариковы. Место рождения – город Киров. Дата рождения назначена… 8 марта (подарок от шефов в этот день всегда обеспечен!). Один раз наш герой получил подарки и на 23 февраля и на 8 марта, чем очень удивил и озадачил своих менее везучих товарищей по детдому. А годом рождения стал 1942-ой – так было указано в сопроводительных документах начальника бранденбургского лагеря.
Таким же образом получили русские имена и фамилии и другие немецкие дети.
Рядом с детдомом в Славске до 1948 года жили немец-кузнец и немка-старушка. У немки был сарайчик и несколько курочек. Детдомовские дети большую часть времени были предоставлены сами себе, и занятия находили себе также сами: кто бродил по Славску в поисках приключений, кто-то строил шалаши или землянки в заброшенных окопах, некоторые убегали и добирались аж до Калининграда, но это в основном были подростки из Даниловской колонии. А Эрик, как самый маленький, бродил вокруг детдома. Как-то его внимание привлекла красивая такая большая курица, от нечего делать он пошёл за ней. И оказался в курятнике старой немки, где на насесте лежало несколько яичек. Взял в руки одно, постучал по нему – разбилось. Тоже самое повторилось, когда мальчик оказался в курятнике во второй раз. А на третий – в гнезде оказалось одно яичко большое и крепкое. Отнёс Эрик его в детдом, стали колотить всем детдомом, но не тут-то было – яйцо оказалось фарфоровым…
В следующий раз, когда мальчик заглянул в курятник, за ним скрипнула дверь и кто-то зашёл. «Ну сейчас бить будут за все яйца…», – подумал про себя бедный Эрик. Но старушка ласково спросила: «Эрик, ты кушать хочешь? Ты ко мне в дом приходи, но больше в курятник не ходи – ты мне всех кур распугаешь!» Привела домой, налила в белую фарфоровую кружку молока и дала кусочек хлеба. Ничего вкуснее, казалось Эрику, он до этого не ел. Эта кружка молока запомнилась ему на всю жизнь…
Спустя много лет он нашёл точно такую же кружку на рынке и купил её. 30 лет она была в его доме, как напоминание о голодном детстве, детдоме, старушке-немке… В свой очередной приезд в Калининградскую область Эрик подарил её музею города Славска.
С 1947-го по 1954-й Эрик-Пётр был воспитанником Славского детского дома, с 1954-го по 1959 – Залесовского детдома. Потом была взрослая жизнь. В 17 лет закончил 8 классов, его хотели отправить в ФЗУ (фабрично-заводское училище) учиться на каменщика, но он отказался – пошёл на завод «Янтарь» учеником слесаря, там дали общежитие. При заводе была вечерняя школа, пошёл учиться и закончил 10 классов. Готовился к поступлению в Калининградское музыкальное училище – поступил даже, но потом передумал – внешность не концертная, и подал документы на дневное отделение в КТИ – всегда мечтал стать инженером, и был зачислен на 1 курс.
Отучился три курса, забрали в армию – с 1965-го по 1968-й служил, после службы вернулся в институт, окончил его. Работать пошёл на деревообрабатывающий комбинат механиком, а потом в «Техрыбпром» в конструкторское бюро, которое создавало новую рыбоперерабатывающую технику для флота и предприятий.
Получил в Калининграде первую свою квартиру – комнату 6 метров в комуналке. Женился, появился ребёнок. И тут судьба преподносит удар – после родов умирает жена! Эрик один воспитывает сына, ему предлагают сдать ребёнка в детдом… Прошедший через приюты и детдома, наотрез отказывается лишать родное дитя пусть и маленькой, но всё же семьи. Тем временем Эрик Шперик – Пётр Шариков становится ведущим конструктором на предприятии, получает 8 авторских свидетельств об изобретениях, награждается медалью «Ветеран труда».
Когда началась перестройка, его всё чаще стали посещать вопросы: а кто я на самом деле, откуда, что со мной случилось, кто мои родители, где мои корни?
Годы ушли в хождениях по инстанциям, архивам, переписке с государственными учреждениями СССР, России и Германии, чтобы восстановить своё настоящее имя, национальность, гражданство! Через 43 года, на Пасху 1990 года он впервые смог приехать по турпутёвке в Германию, тогда ещё в ГДР, чтобы разыскать родителей в Бранденбурге. Но не всё оказалось так просто, как хотелось бы… Пришлось восстанавливать всё, начиная с детских воспоминаний.
Что мог помнить из своего детства 3-4 – летний ребёнок? Какие-то отрывки памяти в виде картинок – крохи, которые мало что объясняют: горы в утренней дымке, автомобиль с детьми, ночлег в замке. Или полосатый мяч в цирке, с которым играли морские львы – мяч упал рядом с Эриком, он вздрогнул, а женщина, что привезла его, засмеялась… Кто была эта красивая женщина? Может мама? А ещё крашенное яичко под подушкой… Оказавшись в Германии, спустя много-много лет, Эрик узнал, что у немцев есть обычай на Пасху – прятать крашенные яйца детям под подушку.
После того, как Петра Шарикова – Эрика Шперика уволили с работы, безработный конструктор рыболовных машин основательно занялся выяснением своей личности и подробностями своей жизни: писал письмо за письмом, ездил по архивам, встречался с бывшими детдомовцами, воспитателями. В результате добился того, что ему выдали новое свидетельство о рождении с новым (прежним) именем и фамилией, но без указания национальности. А без указания национальности не выдают новый паспорт! Пришлось выходить с письмом на первого секретаря обкома партии. И вот в канун 7 ноября 1991 года Пётр Шариков получает новый паспорт, в котором он снова Эрик Шперик, а в графе «национальность» было проставлено – «немец».
Сегодня Эрик Шперик гражданин Германии, причём он не получил гражданство, а восстановил!
Живёт он в городе Вупперталь, по иронии судьбы, этот город – родина одного из основоположников марксизма Фридриха Энгельса, да ещё и жил на улице Фридриха Энгельса! Его поиски родных в Германии хоть и увенчались успехами, но, увы, не самыми радостными. Родители оказались самыми обычными простыми людьми: отец Генрих Шперик работал токарем на фабрике «Сименс», был призван на фронт и погиб где-то под Сталинградом, так ни разу не увидев сына, мать Хильда работала медсестрой в госпитале Дрездена и погибла при массированном налёте английской авиации в 1945 году. Ни братьев, ни сестёр у него не было. Удалось установить только фамилии дедушек и бабушек, одна из которых была итальянкой из Неаполя.
Несмотря на все перипетии судьбы, выпавшие на его долю, Эрик очень добрый, жизнерадостный человек, зла ни на кого не держит. Более того, старается по-своему отблагодарить свою вторую Родину – совершенно не богатый человек, живущий на пенсию, покупает на рынках Германии русские раритеты, привозит и дарит их различным калининградским организациям.
Кафедральному Собору в Калининграде Эрик подарил три старинных церковные книги – рукописную Псалтырь 1812 года, Новый завет 1878 и Библию 1904 годов Санкт-Петербургского издания. Книги большие, в деревянных обложках, обшитые кожей, на старославянском языке. Первые две из них сегодня хранятся под стеклом, как дорогие церковные реликвии, в православной гимназии Калининграда.
Ещё Эрик Шперик купил в Германии на рынке ордена Красной Звезды, Отечественной войны и передал их в калининградские музеи. А лет десять назад, не смог пройти мимо медали «За отвагу» на одном из рынков Берлина – зная высокую цену этой медали для русских солдат – купил и передал её в областной историко-художественный музей с просьбой найти солдата и вернуть ему награду. Работники музея через Центральный архив Министерства Обороны выяснили, что медаль принадлежит Василию Яицкому из Батайска. Как только найдётся хозяин или его родственники, то им передадут эту награду. Об этом в своё время вышла статья
Славскому историко-художественному музею Эрик Шперик подарил два оригинальных креста Первой мировой войны – под Хайнрихсвальде (сегодняшнем Славске) в сентябре 1914 года произошло сражение, в котором погибли русские и немецкие воины.
Вот такой этот знакомый многим калининградцам человек Эрик Шперик: настоящий немец по национальности и рождению, русский по воспитанию и духу, считающий, что не всё в этом мире оценивается только деньгами, богатством, а больше всего добром – оно помнится дольше, человечностью и порядочностью. Всей своей непростой судьбой он это проверил…
«На моём пути Господь посылал больше добрых людей, которые мне помогали, потому я, наверное, многого и добился, не потерялся в этой жизни. Со Славском связаны самые светлые воспоминания – это мой город!»
Поэтому ему и не сидится в спокойной благополучной Германии, где вся семья, дети и внуки уже, а тянет сюда, в Славск, Калининград, где прошли его детство, юность, зрелая жизнь, остались ещё друзья, одноклассники, однокурсники, где снова нахлынут воспоминания, взбудоражат душу давно забытые, но такие яркие и тёплые чувства из прошлого… такого далёкого и дорогого прошлого!
По материалам статьи Вячеслава Кенть «История «русского немца» из Славского детдома» от 8 августа 2017 года газеты № 61 «Славские новости».
Фотографии к публикации с ресурса «Фотографии прошлого» https://pastvu.com
Это сейчас они люди весьма почтенного возраста – многим уже за девяносто, а тогда они были детьми. Три, пять, семь, пятнадцать лет. Они приехали сюда из разных областей, городов и посёлков большой страны. По большей части посёлков. Послевоенная жизнь в сельской местности была невыносима. Хозяйства разорены. Работа оплачивалась трудоднями. Детей кормить нечем.
«Поехали – хуже не будет, сказала тогда мама отцу», – вспоминает одна из героинь фильма. И они поехали. В товарных вагонах. Нехитрый скарб: узлы, чемоданы, немного еды – некоторые везли домашний скот – и… всё. Новая земля. Новая жизнь: непонятная, тяжёлая, голодная. То, что было обещано государством в виде подъёмных: деньги, скот, мануфактура, отмена недоимок по налогам, зачастую властями не выполнялось. Оно и понятно – страна пережила войну, но люди-то приехали! Мало кто получил положенное по закону.
Во многом рассказы наших героев и героинь совпадают, во многом отличаются. Неизменно одно: удивительное терпение. Удивительная способность жить и оставаться людьми по самым высоким меркам человеческого духа, в крайне тяжёлых условиях. Хотя ничего удивительного в своей жизни они не находят.
«Работали, работали, работали – вот что я помню. Мы всё время работали.» Эти слова Людмилы Васильевны Скороспеловой из посёлка Ижевское, относятся ко всем, с кем мы разговаривали. «Мама сидела с детьми. Папа на фронте руку потерял. Мне тогда было шестнадцать… Вот так в три руки и кормили семью.»
Впрочем, Людмила Васильевна, вовсе не Людмила, в паспорте она записана Анной. Это имя её умершей в полтора годика старшей сестры. «Ой, помню, как я плакала – не хочу быть Анной, я – Люда!» Её и вправду все жители посёлка зовут Людой или Люсей, а почему так случилось …?
Всё расскажем и покажем. Пожелаем нашим бабушкам здоровья, внимания и тепла в доме! … Жалко, что они не прочтут наше поздравление… это замечательные люди… редкие. Настоящие!
Евгений Морозов, автор проекта, сценарист и режиссёр
видеофильма «Переселенцы. История первых»
Всё меньше остается в живых первых свидетелей становления Калининградской области. Особой ценностью являются тексты интервью с первыми переселенцами, многие из которые хранятся в Государственном архиве Калининградской области и в архиве Балтийского Федерального Университета им. И. Канта.
Обрабатывая свидетельства очевидцев, встречаешься с материалом, в некотором роде, противоречивым официальным документам, в том числе и тем, что находятся в том же госархиве. Для полноты картины именно устная история даёт нам возможность представить образ, как послевоенного города, так и районов области, глазами людей, прибывших на незнакомую территорию.
Первый вопрос, который интересовал многих, кто встречался с первыми переселенцами, всегда один: «Что поразило, когда прибыли на новую землю, которая должна была в скором времени стать вашей новой Родиной?»
Первое, что отмечают переселенцы, – это масштабы разрушений, необычность архитектуры, красота природы...
«Первое впечатление было гнетущее. Очень много было разрушено. Идешь по улице – все дома сожжены, одни коробки, как свечи, в небо торчат», – вспоминает Иванова Мария Григорьевна, прибывшая в августе 1947 года.
«Когда я приехала в Калининград, меня больше всего поразили развалины. Я вышла из вагона и увидела по обе стороны огромное количество развалин и очень мало домов, целых. В основном – одни развалины. А в них много было и посуды, и игрушек», – это слова Авдеевой Анны Ивановны, приехавшей в 1948 году.
«Буквально весь город представлял собой одни развалины. Очень редко, как правило по окраинам, встречались уцелевшие здания, а в центре было просто страшно ходить – это были сплошные завалы из кирпича. Мы просто не понимали, как здесь смогли выжить люди», – это слова Шарковой Серафимы Васильевны, переселившейся в Калининградскую область в 1948 году.
«При виде сильно разрушенного города мы испытали двоякие и противоположные чувства. С одной стороны, обилие зелени, монументальность построек и необычная для послевоенного города чистота создавали положительные эмоции и даже восхищение. С другой стороны, на всем облике города лежала печать чего-то незнакомого и чужого», – отметил в интервью Плюшков Анатолий Владимирович о своих впечатлениях 1947 года.
«За всю дорогу от вокзала до площади я насчитала только 40 домов, в которых светились огни. Остальные дома стояли черные, разбитые», – поделилась своими наблюдениями Зоренко Евдокия Иосифовна по прибытии в город в 1948 году.
«Город был сильно разрушен. Но даже в таком состоянии он был очень красив. Меня поразило огромное количество деревьев, разных зеленых насаждений. Дома были очень интересной планировки, стояли не вразброс, а конкретно определенными рядами. Я обратила внимание, что наиболее разрушенной была Центральная часть города. Самые большие разрушения были в местах от Южного вокзала до площади Победы. Менее пострадал Октябрьский район», – рассказывает Догушева Екатерина Дмитриевна, приехавшая в 1947 году.
«В городе меня, да и многих других солдат и офицеров поражало многое. Меня, как жителя сибирской деревни с деревянными постройками, поразила архитектура города. В Кёнигсберге сохранились двухэтажные кирпичные дома с черепичным покрытием, несмотря на многочисленные налеты авиации союзников и штурм города. Также производил впечатление зеленый массив города, который был бережно сохранен жителями Кёнигсберга», – делится в своих воспоминаниях Петр Афанасьевич Чагин, участник штурма Кёнигсберга.
«Город был мрачным и тихим. Почти все улицы были разрушены, но вместе с тем я увидела много интересного. Кое-где стояли аккуратные немецкие домики, по сравнению с нашими они были похожи на теремки», – неожиданное сравнение высказала в интервью Николаева Валентина Сергеевна, прибывшая в 1947 году.
«Когда я приехала в Калининград, меня очень поразило то, что при том, что весь город лежал в развалинах, – среди развалин цвели цветы. Было очень много цветов, буквально весь город утопал в цветах. И это на фоне развалин и трупов», – отмечает Жогова Екатерина Николаевна, приехавшая в 1945 году, когда город ещё был Кёнигсбергом.
«Сразу после приезда в Калининград нас поразило то, что в городе были одни развалины, даже нечего было посмотреть. Казалось, что город мертв. Мертвая тишина вокруг стояла, народу не было видно вообще, только вновь прибывшие на вокзале суетились», – замечает Сидорва Анна Федоровна, когда прибыла в город в 1946 году.
«Ну вот я приехала, муж встречает. Еще вокзала не было... и так было страшно. Хотя знала, что война была и везде разрушены города. Пройдя от Москвы до самой Германии, видела все эти разрушения. Тем не менее, когда он меня встретил, а жили мы тогда на улице Нарвской, там стоял один-единственный домик, а остальное все было разрушено. И вот мы по Нарвской едем, кругом все разрушено, один дом стоит красный, муж говорит, что вот мы и приехали, а я после Москвы думаю: "О, Боже, куда это я попала?"», – вспоминает город 1947 года Потапова Анастасия Ивановна.
«Поразило большое количество труб на фоне разрушений Центр был почти весь развален. Вон там, где сейчас Кант, кажется все красиво, а ведь это все мы засаживали. А на Московском проспекте раньше вообще ничего не было. Королевский замок красивый был. Мы там по разрушенным стенам лазили, находили подземные проходы, туннели», – рассказывает Раевский Василий Михайлович, приехавший 1948 году.
«Меня поразило, что несмотря на то, что кругом все было разрушено, в городе было достаточно много зелени. Что мне еще запомнилось — так это то, что стоял сильный запах от прошедшей войны. Красивого города вообще не было. Многие сразу пожалели, что приехали и захотели вернуться», – из воспоминаний Власовой Марии Емельяновны о 1946-ом.
«На улице Яблочной располагались бараки, три длинных дома, в которых жили люди. Они заняли подвальные помещения, построили там печки и жили. Эти дома совсем не пострадали, хотя рядом было много разрушенных построек. А напротив парка Калинина находилась улица Ермака. Здесь был красивый большой дом с высоким крыльцом и резными фигурками на окнах. Он совсем не пострадал. В этом доме начальство какое-то жило», – подметила в интервью Бовина Александра Георгиевна, прибывшая в город в 1946 году.
«Город был сильно разрушен. И если честно, я не ожидала таких масштабов разрушений. Центральная часть города была в руинах, например, сегодняшнее здание мэрии города было разрушено. Однако, несмотря на эти разрушения, в городе было чисто. Чистота немецких улиц – вот что поразило меня больше всего», – делится впечатлениями Демешева Нина Петровна, приехавшая в 1946 году.
«Калининград был разрушенным, плохо восстановленным городом. Там, где сейчас стоит Дом Быта, тогда сходились три улицы, т. е. тройной разъезд, с каждой стороны которого ходил трамвай. Так как немецкие дома были высокие и узковатые, гул от трамваев слышался издалека так, что страшно было», – рассказывает Крушина Антонина Константиновна, увидевшая город в 1947 году.
«Несмотря на сильную разруху, улицы города были очень чистые, улочки были очень узкими, много балконов с красивыми цветами. Все дома были разные, из красного кирпича (как «Аптека» на Фрунзе). Эстакадного моста не было, лодки были соединены досками. На Песочной кирха очень красивая стояла, ее больше всего жалко, что разрушили», – вспоминает Терегерко Анастасия Иосифовна, прибывшая в город в 1945 году.
«Когда я уезжала, была зима, а когда я стала выходить из эшелона, то кругом увидела много-много зелени. А вот почему так было, мне до сих пор интересно. И эта зелень меня очень сильно поразила. Столько зелени я никогда не видела. Огромные тополя, березы. Как они уж, бедненькие, уцелели – не знаю», – озадачивается Авдеева Анна Ивановна, приехавшая в область в 1948 году.
«Поразило, что несмотря на завалы, улицы были чистыми. Горд утопал в зелени. В России так не принято, а здесь везде сады. На многих окошках стояли цветы, перед каждым домом свой садик. Особенно поразили пионы: никогда не видела таких цветов. Там, где районы не были разрушены, город был как картинка», – о первых впечатлениях поведала Медетенис Любовь Александровна, прибывшая в 1946 году.
«Область была чистой. Ухоженной. Какой-то аккуратной, что ли. Обращали на себя внимание черепичные крыши домов. У нас в эвакуации в Сибири крыши обычно покрывали дерном. Удивительно было видеть, что яблони просто так растут вдоль дорог, а вишен везде – сколько душе угодно. Сам город был сильно разрушен. Но водопровод, электричество, вода – все было», – отмечает Назаров Борис Афанасьевич, приехавший в город в 1947 году.
«Меня больше всего поразила красота и порядок. Кругом оградочки, плиточки, красная черепичка. Большие и красивые перроны. Детские лодочные станции», – таким увидел в 1947 году город Рудников Нил Николаевич.
«Калининград меня поразил с первого взгляда, для меня здесь было все удивительным. Особенно мне понравились немецкие церкви, раньше я никогда не видела таких прекрасных построек из красного кирпича. Наши церкви отличались и по внешнему виду, и по внутреннему убранству. В немецких кирхах все было очень просто, обычные скамейки, орган, не было там ни обилия икон, ни золотых куполов», – рассказывает Фистунова Наталья Ивановна, прибывшая в 1946году.
«Потом, когда мы пообжились на новой территории, то узнали о прошлой жизни поселка, и оказалось, что в поселках Матросово, там, где мы остались жить, Красный Октябрь, в Гнатава жили три родных брата-немца. Эти поселки располагались как бы треугольником. В каждом из них находились большие виллы, а рядом располагались дома, в которых жили их рабочие. Участки были обложены колючей проволокой, и от этого становилось как-то жутко. Все в округе и называли это место «немецкий поселок». Но были и хорошие воспоминания об этих местах. Например, красивые пышные сады, в которых было такое обилие растительности, что нам, бедным детям, и не снилось. Особенно нас поражали цветы – пионы, тюльпаны, которые были окрашены в самые разные цвета. Там еще была интересная планировка: шла улица, с одной стороны располагались дома, а с противоположной стороны были эти сады», – вспоминает о посёлках Краснооктябрьское и Ганино жительница Черняховского района Сидорова Зинаида Ивановна, прибывшая в район в 1948 году.
«Очень красив был нынешний Зал филармонии: там находился склад, но внешне архитектура сохранилась. Также на кольце трамвая №5 по ул. Дзержинского (остановка Песочная) на повороте к вокзалу стояла красавица-церковь с чудесными витражами. Потом ее стерли с лица земли, и сейчас на том месте пустырь», – сожалеет Друтман Нина Александровна, приехавшая в Калининград в 1948 году.
«В городе было большое количество насаждений. Город практически утопал в зелени, даже кладбища у немцев скорее напоминали парки, куда немцы ходили гулять», – делится своими впечатлениями Осетинский Игорь Исаевич, прибывший в 1948 году.
«Я думал, что это Европа, а тут все развалено, условий, конечно же, никаких не было. Нам совсем не так расписывали эту территорию. Говорили, что здесь много памятников архитектуры, все дома благоустроены и остались от немцев, к тому же нам говорили, что их выселили, а на самом деле немцев здесь было очень много. Но все равно, даже в полуразрушенном виде дома были красивые, не такие, как в России», – из рассказов Андрющенко Тадия Зитлиновича, приехавшего в 1947 году.
«Еще как ехали на поезде по России, все родным казалось, а подъезжать стали – развалин много, дома не такие. Видно сразу, другая культура. Помню в городе везде руины, а церкви, правда, тоже разбитые, хотя и не русские стоят. Высокие, вытянутые в небо, из красного кирпича. Еще улочки больно узкие, да булыжником уложены», – впечатления Бакуменко Марии Егоровны, оказавшейся в области в 1949 году.
«Приехали, и первое, что бросилось в глаза, – все разрушено. Мы у себя в Оренбурге такого не видели. А здесь шли бои и все в развалинах. Хотя все равно красиво. Удивило, что здесь все военизировано. Нет, я не о наших военных. У немцев все было сделано для войны: блиндажи, крепости, валы. Кругом одно и то же. Ну и наших военных много – больше, чем гражданских», – таким увидел город в 1946 году Мухортое Иван Андреевич.
«Все было разрушено, но я должна отметить, что очень зеленый город, красивый. Мы часто гуляли по немецким кладбищам: мрамор, розы и пионы. Но потом все разграбили. В парке Калинина было очень красивое кладбище, нам он был известен как парк Луизы», – из интервью с Красавцевой Зоей Ивановной, прибывшей в 1948 году.
«Весной 1946 г. мы приехали на грузовую станцию г. Калининграда (Западный вокзал). Транспорт еще не работал. После бомбежки англичан – всюду развалины. На площади только один дом стоял. Но чувствовалось, что город был чистый, красивый, кругом цветы, деревья. Нам говорили, что немцы всю посуду на бомбы переплавили, а тут – ограды металлические. Тут у каждого домика по три велосипеда было, велосипедные дорожки. Поразила городская культура», – делится впечатлениями Макаренко Алексей Стефанович.
«Поразило еще обилие в разрушенном городе цветов и садов. Палисадники были у каждого дома. Было такое чувство, что попали в город-сад», – присоединяется к общей картине рассказов о городе 1946 года Корнилова Нина Александровна.
«Сад у дома огромный – с яблонями, вишнями и сливами. В Кировской области яблони не растут. Первое время мы яблок не могли наесться, мама их так любила, что даже чай с ними пила. Ей особенно «белый налив» понравился. А весной пионы расцвели. Мы таких красивых цветов никогда не видели и называли их «райскими цветами». Поражало, что дороги были асфальтированы. Детвора по ним босиком бегала, и пятки отбивали так, что даже ходить не могли», – о первых впечатлениях рассказывает Петухов Иван Петрович, приехавший в 1947 году.
«Говорили при переезде, что там, куда мы едем, много абрикосов, но это были каштаны, которыми немцы свиней кормили. После этого никто не собирался есть каштаны», – подметила в интервью Шеховцова Валентина Федоровна, прибывшая в область в 1946 году.
«Самое первое впечатление – мост Луизы. Мы все высыпали к этому мосту посмотреть. Это такая красота! Не видели такой. Тем более люди, не выезжавшие даже в город. Я хоть в Мариуполе до этого была. Там же жили в землянках с соломенной крышей. А тут такие дворцы, из красного кирпича, с инкрустацией. Все вышли и думали, зачем они (немцы) шли к нам, что им надо было», – высказывает общее мнение всех переселенцев Шатерникова Татьяна Михайловна, приехавшая в Калининградскую область в 1946 году.
Материалы интервью подготовлены кандидатом исторических наук, доцентом Института гуманитарных наук, БФУ им. И. Канта Мариной Александровной Клемешевой.
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области.
На то же вопрос: «Что поразило, когда прибыли на новую землю, которая должна была в скором времени стать вашей новой Родиной?» переселенцы отвечали и то, что в глаза бросалась брошенная военная техника, большое количество снарядов…
«После войны в Калининградской земле осталось огромное количество мин, и советские саперы вместе с немецкими пленными саперами занимались разминированием территории», – поясняет Нештун Василий Матвеевич, прибывший в область в 1946 году.
«В лесу оставалось много техники – бронетранспортеры, танки. Знакомые даже две легковые машины собрали. Было там и оружие – винтовки, много патронов. Сейчас можно было бы капитал сколотить. Были зенитные орудия. Потом военные все это в 1948 или в 1949 г. грузили и увозили», – рассказывает очевидец событий с 1946 года Пирогов Борис Иванович.
«Повсюду воронки от снарядов, куча покореженной техники и трупы. Дорог не было, все разбито или завалено. Если по междугородним дорогам еще можно было проехать, то в Калининграде приходилось передвигаться пешком, так как груды кирпичей, трупов, мосты взорваны, через них только тоненькие досточки, вот мы по ним на карачках и ползли», – вспоминает легендарный Птицын Анатолий Константинович, капитан судов вспомогательного флота, моряк-катерник Балтийского флота (1942—1972), писатель и поэт, в 1945 году остался в Кёнигсбергской области, прожил 93 года…
«Поразили воронки от бомб. Они были огромны, свободно вошел бы мой большой дом. Закапывали мы их вручную», — рассказывает Енина Надежда Андреевна, прибывшая в область в 1946 году.
«Трофейную технику доставляли с Бальги, она там была сосредоточена во время отступления и эвакуации немецких жителей. Во время наступления Советской Армии немцы отступали к заливу и пытались бежать вплавь. Большое количество оружия, техники оставалось на берегу», — свидетельствует Петровский Виктор Адамович, прибыл в область в 1946 году.
«Когда я только сюда приехал, то увидел много-много снарядов. Позже мы их разряжали, а немецкие снаряды ведь легче разряжаются. Но сами снаряды мы не брали, мы только вытаскивали из них тол, а потом с этим толом на Преголю — рыбу глушить», — добавляет Рудняков Нил Николаевич, с 1947 года принимал участие в восстановлении Калининградской области.
Переселенцев удивило состояние сельского хозяйства в регионе. Вот некоторые выдержки из интервью:
«Сразу же после захвата города (Черняховска) из окопов был направлен на сбор брошенного немцами скота. Самая первая картина, представившаяся мне, — мечущая и ревущая скотина в районе Большаково. Крупный рогатый скот бродил по городу и окрестностям», — из интервью помощника по хозяйству одной из комендатур 1945 года Сабирова Валиахмеда Сагировича.
«Коровы были очень необычны: черные с белым. У нас таких не было, и еще они были очень крупные. Когда выселяли немцев, начался падеж скота: поговаривали, что немцы их отравили», — делится разговорами тех лет Макаревич Михаил Маркович, приехавший в область в 1946 году.
«Деревни у немцев были ухоженные, дома в них большие и не разрушенные. У немцев было много скота, и жили они гораздо богаче российских крестьян. Немцы были очень трудолюбивы и начинали работать с шести часов утра», — вспоминает Нештун Василий Матвеевич, прибывший в 1946 году.
«Поразило то, что коровам не позволяли гулять свободно, как у нас. Они были отгорожены одна от другой проволокой, по которой был пропущен аккумуляторный заряд. Поля чистые, война, а они пололи», — подмечает Журавлев Анатолий Васильевич, очевидец с 1946 года.
«Была ферма, там был скот. У немцев так была устроена система, что отходы от скота стекались в определенное место, в специальное болото. Поэтому на ферме у них было очень чисто. Навесы у них были везде, колодцы. Вот это поразило», — рассказывает Панферов Сергей Степанович, прибывший в область в 1947 году.
«В наш край в качестве переселенцев прибывали работники сельского хозяйства. Их, как и меня, очень удивили немецкие коровы, которые отличались бело-черной окраской», — присоединяется Демешева Нина Петровна к тем, кто привык «бурёнками» называть коров иного окраса, бурого, с 1946 года восстанавливала хозяйство области.
«В области существовала тщательно продуманная система осушительных и оросительных сооружений, построенная еще немцами. Советские мелиораторы своими неумелыми действиями разрушили эту систему, что неблагоприятно сказалось на развитии сельского хозяйства области», — сетует Плюшков Анатолий Владимирович, в области живёт с 1947 года.
«Удивлялась тому, что скотные дворы были в хорошем состоянии. У нас в России крыши на фермах были соломенными, а здесь крыши были из черепицы. Необычным еще было и то, что здесь люди жили хуторами, а не деревнями, как в России», — подметила в интервью Васина Нина Яковлевна, с 1948 года налаживала хозяйство Калининградской области.
Удивляли первых переселенцев и бытовые условия, в которых жили немцы и в которых начинали жить они.
«Поразила чистота, условия жизни. Наверное, потому, что ничего лучшего я никогда не видела. В нашем доме и водопровод был восстановлен, и канализация, даже ванна была», — подмечает Черняина Анна Григорьевна, прибывшая в область в 1945 году.
«Особенно меня поразили те условия жизни, которые были характерны для немцев. Печь в доме была обложена кафелем, и [было] соответствующее отопление, скотный двор был выложен булыжником, кругом чистота и порядок», — рассказывает Харин Дмитрий Азарович, приехавший в 1946 году в Калининградскую область.
«Печка в доме была совсем не похожа на нашу: узкая, довольно высокая, на мощных резных ножках, украшенных всевозможными завитками. Ее переделали, но немецкий кафель остался», — вспоминает Тарасова Зоя Ивановна, с 1948 года восстанавливала народное хозяйство.
«У немцев не было сараев, бельевых веревок, замков, заборов вокруг домов», — обращает внимание на детали Иванова Валентина Ивановна, прибывшая в 1947 году.
«Около домов были подстрижены и ухожены палисадники. Оставшиеся жители сразу после штурма стали убирать город. Женщины убирали тротуары щелочным раствором», — свидетельствует о первых днях послевоенного Кёнигсберга Тимофеев Константин Степанович.
«Жила я в доме на втором этаже. Там в доме был туалет, ванна. Около дома хороший садик. Раньше я жила в деревянном доме, поэтому, когда сюда приехала, было удивительно видеть каменные дома», — делится впечатлениями Смирнова Софья Емельяновна, прибывшая в 1947 году.
«В квартире, предоставленной нам для жительства, сохранилось много немецкой мебели, которая была очень нарядной и практичной», — вспоминает Блоха Софья Петровна, поселившаяся в 1946 году в Калининграде.
«Было и электричество, и водопровод у нас в доме. Было также подвальное помещение, где располагалась и прачечная, и все хозяйственные службы. Газа не было. В доме находилась печь в кухне, которую топили углем. А в комнатах была "голландка" — кафельная печка, и топилась она на две комнаты. В ванной комнате были "кубы", т.е. нагреватели, которые тоже нагревались с помощью угля, и таким образом поступала горячая вода», — добавляет к своим рассказам Друтман Нина Александровна, приехавшая в 1948 году в область.
«Можно было войти в любой дом и жить там. Ключи торчали в дверях — заходи и живи», — рассказывает Виноградов Василий Николаевич, остался в 1945 году в Кёнигсберге после штурма.
А вот несколько цитат из воспоминаний первых переселенцев о самих немцах.
«Я была в ужасе — кругом одни немцы, русских в 1946 г. вообще почти не было. Если кто и встречался на улице — радовались друг другу как родным», — вспоминает Гудкова Юлия Васильевна, в 1946 году приехала в Калининградскую область.
«Возле разбитого двухъярусного моста на берегах лежали трупы немецких солдат. По городу ездило много машин, и в них было много немок, и они были такими же, как и все мы», — замечает Андреева Антонина Петровна, также в 1946 году прибыла в Калининград.
«Моего мужа очень поразила картина, когда голодные немцы падали и умирали прямо на улицах, их подбирали грузовые машины», — делится воспоминаниями 1946 года Васильева Анна Егоровна.
«В первый же день своего пребывания в Восточной Пруссии я увидела пожилую немку на велосипеде и с ведром. Это произвело на меня сильное впечатление», — рассказывает Подпаскова Екатерина Федоровна, прибывшая в Кёнигсберг в 1945 году.
«Немцы были очень рукодельный народ: если где у них на одежде дырка, то всегда заштопана», — по-хозяйски отметила Кикоть Валерия Васильевна, приехавшая в Калининград в 1947 году.
Материалы интервью подготовлены кандидатом исторических наук, доцентом Института гуманитарных наук, БФУ им. И. Канта Мариной Александровной Клемешевой.
Фотографии из семейного альбома А. Любина.
Многих наших первых жителей Калининградской области поразили климатические условия, леса, водоемы и, конечно, море.
«Первое, что меня удивило, что там, на Смоленщине, у меня несколько лет болели зубы страшно. Сюда приехал — и у меня перестало болеть. И другое — то, что мы приехали в ноябре месяце — здесь тепло, и мы ходили в ноябре в рубашках и на работу ходили в одной спецовке», — невольно сравнивает родные края с новой Родиной Цветков Дмитрий Александрович, прибывший в 1947 году в область.
«Было все очень странно. Погода совсем не такая, как у нас на родине. У меня поначалу очень сильно голова болела, а потом ничего, привыкла», — продолжает делиться воспоминаниями Васина Нина Яковлевна, с 1948 года задействована в восстановлении хозяйства.
«Прежде всего удивила нас погода. Приехали мы в марте, когда мы уезжали, в Тамбовской области еще лежал снег и было холодно. А сюда приехали — было очень тепло. Некоторые даже загорали», — присоединяется к рассказчикам Бурак Ирина Владимировна, прибывшая в 1947 году в Калининград.
«Поначалу все удивительным казалось! Как будто в другой мир попал. Дома не такие, со всякой лепниной, скульптурами, дороги, выложенные мелкими лощеными камнями, фонтаны разбиты и везде вывески магазинов. Озера красивые. Огромные вековые липы почти в центре города. А еще климат какой-то странный: влажность высокая и дожди постоянно. Привыкнуть ко всему этому трудно было», — делится своими наблюдениями Бакуменко Иван Евдокимович, прибыл в Кёнигсберг в июне 1945 года.
«Очень удивила здешняя погода. Когда мы уезжали из Кировской области, то там зима была в самом разгаре, лежали огромные сугробы, а здесь было уже тепло, снега не было вообще», — рассказывает Комиссарова Зоя Васильевна, приехавшая в область в 1948 году.
«Было удивительно, что зима в Калининградской области походила на осень, не так, как в центральной России. У немок и зимней одежды-то не было. И только в зиму с 1948 на 1949 г. такие морозы стояли, что в ведре за ночь вода до дна промерзала», — вспоминает Крушина Антонина Константиновна, прибывшая в 1947 году.
«Климат показался очень теплым. Хотя мы и приехали в августе, но в воздухе была какая-то сырость. Даже волосы начали выпадать. Дотрагиваешься рукой до волос, а они прямо выпадают», — сокрушается в интервью Лапушкина Нина Михайловна, приехавшая в 1946 году.
«Если честно, то я почувствовала разницу непосредственно на себе, потому что в первое время у меня сильно болела голова. А меня, кстати, предупреждала об этом немка, которая съезжала с нашей квартиры, ведь у меня на родине времена года так не путались: зима — так настоящая, суровая, с трескучими морозами, а здесь зимой слякоть и дожди. Потом, правда, резко похолодало», — отметила в своих воспоминаниях Бовина Александра Георгиевна, переехавшая в область в 1946 году.
«Зима 1946 г. была очень холодной. Немцы ходили в одеялах. Говорили, что русские пришли и привезли сюда свою Сибирь. Бывало, что немцы до такой степени укутаются, что и не поймешь, кто перед тобой такой: мужик или баба. Замерз даже морской канал в Балтийске. По нему даже пешком на косу ходили», — уточняет подробности зимы с 1946 на 1947 год Жогова Екатерина Николаевна, прибывшая в 1945 году в Кёнигсберг.
«Когда мы приехали, было тепло. Правда, зима 1946/1947 г. была ужасно холодная, снежная. Многие в этот год замерзли прямо на улице. В основном это были немцы. Мы даже потом ходили убирать трупы, но где и как их хоронили — не знаю», — добавляет Миснякова Нина Сергеевна, оказавшаяся в 1946 году в Калининграде.
«Сразу очень понравилось здесь. Дома добротные, дороги хорошие. Но больше всего поразил лес. Чистый, без завалов. Даже хвороста там не было. Немцы каждый прутик подбирали и связывали пучки, ими топили печи. А какие ягоды были! Помню, мы с подругой однажды объелись черники, потом целый день животы болели. Мы же не видели таких ягод никогда. У нас в селе на Орловщине и леса-то не было. И еще запомнилось, что в первый год зимы не было. Ни снежинки не выпало», — несколько неожиданно дополняет Степанова Александра Андреевна, прибывшая в область в 1946 году.
«Еще, знаете, ходил в лес за грибами. Вижу: в низине, в болоте три столба стоят, огороженные проволокой. Думал, гадал, зачем это сделано. Потом понял, что это у них такая развитая мелиоративная система была, что даже в низине в лесу не было воды. Еще что восхищало. Я несколько лет ходил и не мог понять одну вещь. У нас были сады в поселке Космодемьянском. Так вот там протекает питьевой ручей, а из него на глубине метров так пять выбивал фонтан воды. Я все это не мог понять, только впоследствии как-то дошло, что это у немцев такая развитая система мелиорации. Через эту трубу выходил весь избыток влаги. У нас в России и близко этого не было, этой дренажной системы», — рассказывает подробности о первых годах, прибыв в 1947 году, Панферов Сергей Степанович.
«Много было прудов и каналов, берега были полностью упрятаны в камень. Над каналами и даже ручейками висели маленькие каменные мостики, их потом зачем-то разобрали. Вода была чистая, и было видно, как плавает рыба», — вспоминает Крылов Иван Григорьевич, приехавший в 1948 году.
«Море я увидела первый раз, когда увидела, от радости не могла понять, река это или море», — из интервью с Зеленой Марией Степановной, прибывшей в Кёнигсбергскую область в 1945 году.
«Ездили мы в Светлогорск и запомнились корзины: огромный квадрат, в наш рост (метр на метр), она сама была сплетена, и стульчик внутри в нее был вплетен. Такие корзины защищали от ветра с моря, и стояли они на побережье: в них садишься и прекрасно себя чувствуешь», — редкие дополнения из воспоминаний Друтман Нины Александровны, с 1948 года участница становления области.
«Поразил пляж в Пионерске. Песок был удивительно белый. Казалось, что это не песок, а пена. Я боялся ступить ногой. Боялся, что утону. Волнорезов было около 12 штук. Все были в струночку. Камушки выложены ровненько, аккуратно. Все было настолько чистым, что я был просто в восторге», — эмоциональная окраска Козырева Игоря Андреевича роднит с интервьюерами первыми впечатлениями, прибывших в 1946 году.
«Поразили колодцы, в которые после дождя стекала вода, и ноги были сухими. Русские не знали о такой системе и стали туда кидать мусор», — поясняет поведение соотечественников Сайкина Анна Алексеевна, поселившаяся в области в 1947 году.
«Сам город был красивым. Кругом были озера, обложенные цветной плиткой», — рассказывает очевидец Корзун Леонид Петрович, прибывший в 1948 году в Калининград.
«Было много красивых мест, везде стояли скамеечки. В садах росли не только яблоки и груши, но и персики. Поражало обилие цветов», — возвращает нас в цветущий город-сад Мишота Валентина Павлова, приехавшая в 1946 году.
«У меня сразу создалось впечатление, что страна богатая, что люди здесь порядочные. Первое время мне было очень интересно. Особенно меня поразила здешняя природа и отношение к ней местного населения. Характерно было то, что груши, яблони, различные ягоды росли по обочинам дорог, в парках, скверах. В любой момент можно было сорвать, полакомиться щедрыми дарами местной природы. Чувствовалось, что народ здесь живет цивилизованный. На улицах была чистота и порядок... Здесь как будто на другой свет попадаешь», — делится воспоминаниями от увиденного в 1945 году Бадюля Анна Филимоновна.
«Меня больше всего удивило в Донском, что, когда нам пришлось спускаться к морю по тропке, вдруг я увидела большую черную ягоду. Что это было такое, для меня было дико, а это оказалась ежевика. Вот впервые в жизни я ее там увидела и удивилась, что такая ягода есть. Впервые я здесь увидела шиповник, не вытянутый, а такой приплюснутый, круглый. До Калининградской области об облепихе я понятия не имела, что это такое», — дополнила свои воспоминания Кикоть Валерия Васильевна, приехавшая в Калининград в 1947 году.
Приезжая в основном из сельской местности, первые советские жители области замечали следующее:
«Тут в основном дома в три этажа были, везде камень, асфальт, брусчатка, дороги из них. Там у нас, в Белоруссии, дороги в основном песчаные, грунтовые были, а тут такие», — отмечает в своём интервью Филипов Алексей Иванович, приехавший в числе первых в 1946 году.
Приведем некоторые наиболее яркие впечатления первых жителей области.
«Приехали мы в Шталлупенен вечером. Никто нас не встречал. Мы выгрузили вещи и так на тюках на перроне и заночевали. Запомнился случай. Там на вокзале был буфетик небольшой. Мы уже с братом и сестрой заснули, а мама не спала. "Смотрю, — говорит, — люди в буфете сидят, что-то пьют. Выпьют глоток, поставят. Выпьют — поставят". Она тоже себе заказала, заплатила копеек 20. Не понравилось. Разбудила брата: "Купила вот что-то... Люди пили..." Он попробовал: "Мама, так это ж пиво!" А утром за нами приехали военные машины», — делится своими первыми впечатлениями об известном теперь уже каждому в наше время напитке Кунина Мария Павловна, прибывшая в Калининградскую область в 1946 году.
«Первые делопроизводственные документы писали на обратной стороне немецких использованных бумаг. Даже свидетельство о свадьбе было написано на использованной бумаге», — рассказывает Гончарова Раиса Владимировна, также приехавшая в 1946 году.
«Немецкое кладбище находилось на возвышенности, на горке, и к нему вела длинная лестница, которая заканчивалась воротами. Памятники были в виде различных скульптур и располагались по обе стороны дорожки. Особенно мне запомнилась скульптура молодой девушки лет двадцати, с распущенными волосами. Памятник был обнесен железной оградкой с узорами. Вокруг кладбища была посажена сирень и вечнозеленые деревья. Но уже в начале 1949 г. наши стали разбивать это кладбище. Говорили, что не хотят, чтобы у гитлеровцев оставалась какая-то память», — из воспоминаний Сидоровой Зинаиды Ивановны, прибывшей в область в 1948 году.
«Было страшно. Разруха, очень много крыс было, мы боялись даже спать – они поднимались по ступенькам и к нам лезли, а мы на втором этаже жили. И везде они были: и в подвалах, и на чердаках. Они переходили дорогу тучами. В развалках были еще убитые. Их не убирали. И крысы там трупы ели, грызли и такие здоровенные стали. Было страшно, потом привыкли», — не из приятных воспоминаний Селищевой Елены Филипповны, оказавшейся среди первых, восстанавливавших хозяйство области с 1947 года.
«В первые годы жители города часто просыпались от стука в окно. Когда мы выходили на улицу посмотреть, кто это стучит, то никого не находили. Зато нам начинала слышаться не явно, а где-то на уровне подсознания, тихая немецкая речь. У нас такое происходило несколько раз, и все были уверены, что это духи прежних владельцев жилья возвращаются в свои дома», — высказывает предположение многих первых жителей новой земли Жаркова Серафима Васильевна, приехавшая в Калининградскую область в 1948 году.
Первые впечатления переселенцев о новом крае были весьма противоречивы. С одной стороны, постройки, зелень, природа, необычная архитектура вызывали восхищение. А с другой – разрушения, огромное количество военной техники, снарядов – всё это вызывало гнетущее чувство. Вот в таких условиях началась новая жизнь первых советских переселенцев на этой земле.
Материалы интервью подготовлены кандидатом исторических наук, доцентом Института гуманитарных наук, БФУ им. И. Канта Мариной Александровной Клемешевой.
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области.
На основе почти 300 интервью советских людей, переселившихся после Второй мировой войны в сельские районы Калининградской области, систематизированы сведения о жилищных условиях первых жителей молодой советской области – о состоянии домов, квартир, выделенного жилья, их планировке, оборудовании кухонь, водоснабжении, освещении и отоплении зданий, их меблировке, использовании при этом немецких вещей и техники.
В очередном выпуске альманаха «Калининградские архивы» представлена работа Виталия Николаевича Маслова — кандидата исторических наук, научного сотрудника Научно-исследовательского центра социально-гуманитарной информатики, старшего научного сотрудника Института геополитических и региональных исследований, доцента Балтийского Федерального университета им. И. Канта «НАМ ДАЛИ КИРПИЧНЫЙ ДОМ»: ЖИЛИЩНЫЕ УСЛОВИЯ СОВЕТСКИХ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ В КАЛИНИНГРАДСКИХ СЕЛАХ В ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ (ПО МАТЕРИАЛАМ ИНТЕРВЬЮ).
Приведём фрагменты исследования и рассмотрим условия жизни послевоенных лет.
В настоящее время все большее внимание исследователей привлекают проблемы повседневности и материального быта. В Калининградской области чаще всего изучается обыденная культура советских переселенцев послевоенного времени. Интерес предопределяется во многом тем, что из многонациональной России и Белоруссии ехали мигранты, являвшиеся частью социума, который позиционировался властями как новая историческая общность людей — советский народ. Следовательно, переселенцы не только привносили на новые для них земли особенности повседневной жизни разнообразных регионов, но и демонстрировали модель быта, нивелируемую социалистическими принципами и реальной действительностью советского государства. Важно и то, что переселенцы попадали на бывшую немецкую территорию. Сложившиеся на ней материальные условия будничной жизни они могли или отвергать как ассоциировавшиеся с противником в войне, которая принесла многим советским людям потерю родных и неимоверные лишения, или же в той или иной степени использовать для создания приемлемой каждодневной среды обитания.
Одним из ценных источников информации о повседневной жизни являются интервью переселенцев. Интервьюирование проводилось в конце 1980-х — начале 1990-х гг. под руководством Ю. В. Костяшова членами Ассоциации устной истории на историческом факультете Калининградского государственного (затем Российского государственного им. И. Канта, ныне Балтийского федерального им. И. Канта) университета и в конце 1990-х — начале 2010-х гг. во время краеведческо-библиографической практики студентов-историков этого вуза.
Материалы опросов переданы на хранение в Государственный архив Калининградской области (ГАКО). Кроме того, в последние годы в Калининграде издаются сборники воспоминаний и интервью послевоенных переселенцев, материалы бесед с ними публикуются в газетах «Комсомольская правда в Калининграде» («Комсомольская правда Калининград»), «Страна Калининград», «Гражданин» и др.
При подготовке статьи обработаны сведения из 294 интервью переселенцев в калининградские села во второй половине 1940-х — начале 1950-х гг., из них 47% мигрантов оказались в области в 1946 г., 25% — в 1947 г., 15% — в 1948 г. Более половины респондентов переехали в Полесский, Гурьевский, Багратионовский, Правдинский и Приморский/Зеленоградский районы.
Большинство (78%) прибыли из Российской Федерации (РСФСР), в том числе 11% из Мордовской АССР, от 8 до 5% приходится на выходцев из Тамбовской, Московской, Ярославской, Рязанской, Горьковской, Калужской, Владимирской, Кировской и Курской областей. Белоруссию (БССР) указали родиной 10% опрошенных; в том числе 46% — уроженцы Витебской, 38% — Гомельской областей. После демобилизации из армии в регионе остались 2% интервьюируемых. Среди респондентов — 74% женщин и 26% мужчин. У 7% опрошенных переселенцев возраст на момент приезда в Калининградскую область определить не удалось. Большинство интервьюируемых (63%) приехали в регион в возрасте от 14 до 28 лет, 7% мигрантов были старше 28 лет. Таким образом, чаще всего интервьюируемые в год прибытия были молодыми людьми (некоторые — главами семей или их супругами), которые осознанно участвовали в жизни переселенческих хозяйств. В определенной степени мы можем полагаться на их память о событиях послевоенной поры.
Конечно, этот источник не всегда объективно представляет картину жизни переселенцев в первые годы после образования Калининградской области. Однако есть информация, повторяющаяся в ряде интервью, что позволяет делать вывод о вероятной достоверности сообщаемых фактов. Кроме того, расхождение в сведениях можно проверять по другим историческим источникам, в том числе по документам, отложившимся в ГАКО, и музейным собраниям, представляющим предметы домашнего обихода первых переселенцев. В этом случае отсекаются многие искаженные данные или детали, относящиеся к другому периоду жизни переселенца.
Также следует учитывать, что интервью никогда не концентрировались только на проблемах бытового обустройства мигрантов. Беседы всегда касались широкого спектра тем — вербовка, переезд, поселение, трудоустройство, отношения с немецким населением и других вопросов. Следовательно, в каждом отдельном опросе мы не увидим полной картины повседневной жизни калининградских селян. Однако систематизация, структурирование, сравнение содержащейся во многих интервью информации по одним и тем же проблемам с другими источниками позволяют выявить различные варианты бытового обустройства переселенцев.
Итак, о выделении домов или квартир
Все переселенцы при приезде в калининградские села получали жилье — немецкие дома или новостройки. Заселение пустовавших благоустроенных домов практиковалось и на других территориях, присоединенных к Советскому Союзу после Второй мировой войны.
Некоторые переселенцы ехали в Калининградскую область с мыслью, что жить придется в землянках, но эти опасения не оправдались. В. С. Азарова (Бровко) подчеркивала: в 1946 г. в поселке Илюшино «для нас и других переселенцев уже было готово жилье… его состояние оставляло желать лучшего, но все же это было намного лучше, чем землянка». Е. И. Симкина рассказала о распределении жилья, когда крестьяне тянули жребий «по номеркам»; видимо, это были записки с номерами домов. Действительно, ряд переселенцев отметили, что перед их приездом дома, предназначенные для поселения, были пронумерованы. Б. И. Кондратьев из Ильичёвки (бывший поселок Келладен) уточнил, что на домах были прибиты деревянные дощечки с номерами.
По другим рассказам, дома «выбирать не давали. Все было просто: “ты и ты — вам этот дом” и так далее». Жилье могло предоставляться «военными по заранее составленным спискам», райисполкомами, представителями переселенческого отдела при районном управлении по гражданским делам, директорами совхозов, председателями колхозов, сельскими Советами, вербовщиками. По словам Е. А. Букштан, если в семье был мужчина, то дом выделяли похуже, чтобы он его отремонтировал. В то же время И. Т. Жуков представил совершенно иную ситуацию: «Жилье распределяли произвольным образом… кому, какой дом понравился, тот туда и вселяется». Семье Э. И. Райкевича в Гвардейском районе тоже предложили вселиться в любой понравившийся дом. А. Г. Ярцев отметил, что в совхозе № 72 можно было выбрать дом в любом поселке, если не понравилось выделенное жилье. Отдельные переселенческие семьи сами искали приемлемое жилье на хуторах, а затем оформляли право проживания в нем. Таким образом, по районам вселения не были унифицированы принципы распределения жилья.
Местное население перед приездом переселенцев могли выселять из домов, но нередко советских людей селили в здания, в которых до депортации продолжали жить немцы.
О состоянии жилья
Материалы интервью показывают, что состояние жилых строений было разным. Переселенцы, прибывшие в первые годы после начала организованной массовой миграции, могли вселяться в хорошие, неразрушенные немецкие дома, в которых «были целы все оконные рамы, стекло на окнах даже кое-где двери все». В интервью встречаются оценочные суждения о том, что семье «выделили хороший дом с мансардой» или «дали красивый дом с резным деревянным фасадом».
Также переселенцы получали дома, которые частично требовали ремонта, так как строительные организации и колхозы не успевали при нараставшем потоке мигрантов подготовить здания к их приезду. При этом имелись жилые строения, нуждавшиеся в незначительном ремонте — «дома почти были готовы: там где-то дверь починить, где-то стекло вставить».
Нередко переселенцев поселяли в разрушенные или полуразрушенные дома. Респонденты обращали на это особое внимание, так как обещания вербовщиков значительно расходились с действительностью. В ряде интервью говорилось о том, что в 1947–1948 гг. семьям выделили дома, в которых либо не было ни стекол, ни полов, только стены и крыша, либо еще и двери отсутствовали, а «крыша вся в сеточку», либо все это дополнялось почти провалившимся полом. Например, Е. А. Перепелюк рассказала: «Поселили нас в плохие дома, нет ни окон, ни дверей — занавешивали одеялом». Порой переселенцы подчеркивали, что им достался разбитый дом.
Эти факты подтверждаются официальными документами. Летом 1946 г., перед началом массового заселения сельских населенных пунктов, в информациях о состоянии жилого фонда в Хайнрихсвальдском (ныне Славском), Калининградском (Гурьевском) и других районах, в справке о развитии Калининградской области констатировалось, что даже в зданиях, не пострадавших во время боев, требовались почти полное остекление, ремонт оконных переплетов и частично дверей, иногда в таких домах не было дверей, полов, крыш. Масштаб ремонтных работ был немалым. В частности, к концу декабря 1946 г. в регионе было «отремонтировано и оборудовано свыше 3-х тысяч домов колхозников, застеклено 27 тысяч квадратных метров оконных проемов». Однако необходимое количество домов для переселенцев восстановить не успевали.
Мигрантов могли поселить в «настоящий ветхий барак, с подтекшими потолками, прогнившей стеной, кое-как отремонтированной крышей». Часть переселенческих семей оказались в помещениях, приспособленных под жилье: «…получили такой старый, ранее использованный под конюшню дом, без всякой мебели и окон».
Переселенцы часто говорят про каменные/кирпичные дома. Нередко нуждающимся предоставляли деревянные дома, крытые черепицей. Один переселенец вспомнил, что его семью поселили в хороший глинобитный дом. А. Орехова из поселка Салтыково Черняховского района так описала свое жилище: «Нам дали домик, у которого даже фундамента не было, а стены были из битого кирпича и глины — настоящая избушка на курьих ножках. Помню, что отец постоянно его подмазывал, потому что он постепенно разрушался».
В одном интервью подчеркивалось, что переселенческая семья получила жилье не в немецком доме, а в «новом построенном бараке». Новостройки возводили параллельно с заселением области, особенно это требовалось, когда более или менее пригодные для проживания коробки немецких зданий уже были заняты мигрантами.
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области.
В систематизированных интервью кандидатом исторических наук Виталием Масловым переселенцы сообщали о комбинации коммунальных удобств в домах: имелись здания с электроосвещением, водопроводом и канализацией (А. И. Трубчанина сказала, что эти удобства были в домах богатых немцев) или же вообще без них; здания только с водопроводом и канализацией или только с электрическим освещением. Во дворе таких строений был оборудован туалет и выкопан колодец, воду из которого могли брать ведрами или с помощью ручных насосов.
Нередко вспоминали, что электрического освещения сначала не было, но его наладили через некоторое время либо электрические линии подвели через несколько лет. Семье В. С. Савкина «выделили кирпичный дом с канализацией и подачей воды из колодца». На день интервью «водопроводные трубы и ручной насос исправно» служили. В доме И. П. Петухова «был водопровод, но он не работал: остались только эмалированная раковина и канализация. Ею… пользовались долгие годы». В. П. Гольцев отметил: «С водоснабжением проблем… не было. В каждом поселке находилась своя водонапорная башня. Поэтому тогда колодцами практически никто не пользовался. Конечно, в домах вода не шла из крана, но в домах у всех стояли рукомойники. А воду набирали из колонок» на улицах. Воду из них качали вручную. Т. А. Пачкунова сообщила, что «в подвалах были… насосы, то есть водоснабжение работало». В ряде мест воду черпали из родников или озер.
Из интервью переселенцев следует, что в части немецких домов были ванны. С. Е. Смирнова, жившая на втором этаже дома в поселке Ушаково Низовского сельсовета, говорила о большой железной ванне. И. П. Петухов из поселка Покрышкино рассказал: «Ванна стояла. Мы не знали для чего она, демонтировали её и отнесли на чердак — в ней потом лук хранили». В. А. Красильников из Озёрского района, говоря об электричестве в доме, сказал, что «оно было подключено нами позже, хотя немецкая проводка была. Почти на каждом хуторе были линии (4 медных провода, электроприборы)». Большинство переселенцев вспоминают, что электричество в дома провели в 1950-х гг. В связи с этим для освещения помещений употребляли керосиновые лампы. На первых порах могли применять самодельные осветительные приборы. По словам З. И. Сидоровой, «света не было. Но мы нашли выход из этой ситуации и придумали следующее устройство. Мы взяли старый использованный снаряд, сплющили его, оставив небольшое пространство, потом отрезали от шинели кусок, это у нас был фитиль». «Стреляные гильзы с матерчатым фитилем» использовали и в поселке Ильичёво Полесского района. В гильзы заливали солярку. А. И. Юржихина описала «коптелки, типа лампадки — в емкость наливали горючую жидкость, через отверстие в кружке картошки, который закрепляли вверху емкости, пропускали фитиль». В. Новикова из поселка Рощино Зеленоградского района уверена, что порой для освещения жилья жгли лучины.
Отопление в комнатах было печное. Часто говорят о разнообразных кафельных печах, их особо запомнившихся деталях — красивая кафельная печь с блестящими крючками; «кафельная печка зеленого цвета… небольшая и на колесиках, так что ее можно было перемещать по комнате... очень долго нам служила и ни разу не задымилась»; печи, выложенные плиткой, «в одной комнате белой, в другой насыщенной зеленой, которая переливалась при малейшем освещении»; «в комнатах, как шифоньеры, красивые печи стояли: одна из коричневого кафеля, другая — из белого». В одном из интервью сказано о хорошей немецкой печи, которая «быстро нагревалась и долго держала тепло», но в другом говорится о кафельной печке, которая мало грела.
Ряд переселенцев вместо кафельных печей клали в комнатах русские печи. О причинах замены печей рассказала М. И. Романова из Полесского района: «Еще в доме были три кафельных печки, что для нас было в диковинку. Мы привыкли к русским печкам-лежанкам, на которых готовили еду, грелись и спали, поэтому впоследствии переделали печки под русские». Кое-кто по-своему совершенствовал немецкие печи: «в комнате была большая печка, их называли “галанки”. Мой отец ее чуть-чуть переделал, добавил что-то типа лежанки, как у русской печки». Иногда кафельные печи разрушали в отместку всему немецкому за родственников, убитых в годы войны. Кроме того, в очень холодные зимы 1946 и 1947 гг. немецкие печи не справлялись с обогревом комнат.
В интервью отмечался и факт комбинации немецких и русских печей — «отец сложил русскую печь в доме, голландки мы не ломали» (О. С. Ильина), «в доме была печь, большая, разукрашенная узорами, но мы ее убрали и поставили русскую печку, чтобы хлеб можно было печь, а в другой комнате оставили немецкую» (В. П. Лосев); «печку эту папа сам на кухне сложил; немецкие печи-голландки сначала ломать не стали — жалко было; они у нас долго простояли, до того момента, как паровое отопление сделали» (Н. Г. Огнева).
Кое-кто оставлял камины, используя их не для обогрева комнаты, а для ее украшения. В одной беседе было сказано об использовании в 1947 г. буржуйки для отопления и приготовления еды.
Топили дровами, торфяными брикетами, углем, «нередко ходили ломать соседние дома, разбирали оставшуюся мебель», деревянные полы.
О предметах мебели и быта
Переселенцы вспомнили о взятых с собой «некоторых предметах мебели» или о перевозке «прежнего имущества: мебели», «всего домашнего скарба». Например, семья Р. К. Киковой забрала практически все имущество — «и кровать, и диван, и шифоньер, и сундуки, даже кадки взяли», «в них потом грибы солили». Среди мебели, доставленной из российских и белорусских регионов, переселенцы назвали также столы, стулья, железные кровати и детскую разборную кроватку.
Нередко из родных мест переселенцы ехали без домашней обстановки и, по словам В. П. Гольцева, «возможности купить ее не было, поскольку ее было очень мало и цены были очень высоки», поэтому пользовались в Калининградской области немецкой мебелью. Она оставалась в выделенных или еще пустовавших домах, в том числе в постройках, находившихся далеко от мест нового жительства переселенцев, например, на границе края с Литвой. По словам Т. В. Рябовой, переехавшей с родителями в Приморский (Зеленоградский район), в полученном доме на хуторе «были зеркало, кушетка, столы, стулья… и даже ключ на стене висел». В доме, выделенном семье А. К. Красновой в Озёрском районе, остались от прежних богатых хозяев резная мебель, шифоньер с одеждой.
Впрочем, из архивных документов следует, что в 1946 г. не во всех районах области имелись незаселенные меблированные дома или же мебель в них была поломана. Более того, с мест докладывали в вышестоящие органы управления, что «большая часть мебели и сельскохозяйственного инвентаря растасканы со стороны литовской границы».
Мигрантам, прибывшим в область в 1947 г., чаще всего не доставалось жилье с немецкой мебелью. Многие переселенцы использовали самодельную мебель: «стол и стулья отец сделал сам», «стулья, столы, деревянную кровать отец изготовил сам, т. к. по профессии был плотник»; «искали какие-нибудь доски, сколачивали их: получались столы, скамейки, стулья, кровати», «в доме у нас мебели почти не было, лишь только пара кроватей, стол и скамейки, сколоченные отцом», «из старых досок мы делали столы, скамейки, лавки» или нары вместо кроватей. Кое-кто стол, стулья, лавки заказывал у столяров.
Переселенцы вспоминают, что мебель — кровати, кушетки, столы, стулья или шкафы — покупали у немцев за продукты или у переселенцев, приехавших раньше.
Со временем наладилась работа предприятий местной промышленности, выпускавшей гардеробы, буфеты, столы и другую мебель. Как вспомнила М. В. Калесникова, в поселке Сенцово «был магазин со всеми товарами первой необходимости от зубной щетки и хлеба до дивана и шифоньера. Цены были приемлемые, но всё же экономили, так как у меня… сестра на попечении находилась». Переселенка не скрыла того, что в этих обстоятельствах она мебель «с работы тащила». Иногда немецкую мебель покупали у военнослужащих.
В интервью упоминаются разные предметы домашнего интерьера — столы, в том числе дубовые, стулья, табуреты, скамейки, лавки, кровати, шкафы, буфеты, комоды, тумбочки, обычные и даже с «мраморными столешницами», мягкий инвентарь. Набор и количество мебели в домах и квартирах не были, конечно, одинаковыми. Например, М. А. Асташина сказала, что «обстановка в квартире была скромной: стол, скамейки и шкаф, но для того послевоенного времени вполне уютно». По словам Д. Титова, в их однокомнатной квартире «стояли стол, плита… и две кровати. Мы с братом на одной спали, а мать на другой». А в некоторых семьях для сидения применяли диваны, плетеные кресла. В. И. Кунина сообщила о том, что у них «в комнате стоял судник — шкаф для кухонной посуды. Он был немецкий, очень красивый. Деревянный. С резными дверцами и изумительным стеклом».
Переселенцы часто говорят о кроватях. Они могли быть железными («кровать железную везли» с собой, «из военчасти нам привезли железные кровати», «в сарае нашли железную раскладную кровать»), деревянными — «дали одну деревянную кровать», имелись «немецкие деревянные кровати с очень высокими спинками», «кровати, немецкие с пружинами» (одну из таких кроватей собиратель предметов послевоенной эпохи В. Н. Васильков передал в Озёрский историко-краеведческий музей). Семье Н. Ф. Смирновой «кровати выдало правление колхоза: одну большую немецкую койку и две односпальные солдатские». В домах стояли и детские кроватки («для меня… отец нашел красивую кроватку, в которой потом еще сестра моя спала»). А. И. Козлова «нашла… деревянную детскую коляску для сына».
Об использовании коек и матрацев, оставшихся от передислоцированной из поселка Поречье Правдинского района воинской части, вспомнила В. П. Балагурова. В. И. Окунева утверждает, что в ее семье «кровати появились значительно позже, через год, полтора».
Возможно, из-за этого могли отдыхать на приспособленных сооружениях. Например, в одной семье «наложили мы кирпичей, наверх доски — вот и кровать» (С. Е. Смирнова), а в другой «из мебели остался чудом сохранившийся немецкий стол; на ночь мать на него нас укладывала и накрывала накидкой» (Н. А. Хахина). Да и столы на первых порах некоторые переселенцы делали так: «поставили чемодан, наверх корзину — вот и стол».
Некоторые по два-три года спали на полу, положив фуфайку под голову и накрывшись одеялом. Для ночного сна использовали и скамьи. Если в доме клали русскую печь, то кто-то из членов переселенческой семьи спал на ней.
Постельные принадлежности тоже были разными. А. Ф. Ковальчук подчеркивала: «Что же касается быта, то у нас не было чего-то лишнего, ненужного. У каждого было по подушке, одеялу, кровати». Кое-кто спал на тюфяках, набитых соломой. Другие спали на матрацах. Перины привозили с собой или за еду выменивали у немцев. Укрываться могли лоскутными одеялами, изготовленными в родных местах. Кроме того, переселенцы вспоминали, что одеяла и матрацы они получили от воинских частей.
В комнатах устанавливали швейные машинки. Их не только везли из России или Белоруссии, но и обнаруживали в немецких домах. В интервью З. И. Смирновой сказано: «На чердаке мы нашли немецкую швейную машинку “Зингер”, которая прослужила нам до 1984 года». Немало таких машинок сохранилось в муниципальных, школьных и библиотечных музеях. В семье А. Т. Кожановой из-под Железнодорожного «мать пользовалась немецким ткацким станком. С собой из Белоруссии привезли семена конопли, льна, сеяли их и готовили нитки. Ткали вещи сами, красили полотна ольхой, крушиной». В доме З. А. Вьюшинской из поселка Ольховое под Светлогорском было пианино. Его привез отец, объезжавший в поисках мебели окрестные хутора. По воспоминаниям, в ряде калининградских сел в начале 1950-х гг. появилось радио, использовались радиоприемники «Москвич».
Использование немецких вещей и техники
Часть интервьюируемых во второй половине 1940-х гг. были детьми, играли с игрушками. Правда, воспоминаний о них, как ни странно, весьма мало. Г. Д. Баляйкина сравнила игрушки немецких и советских девочек и мальчиков: «У немецких детей были настоящие куклы, ни у кого из русских детей таких игрушек не было. Вместо кукол у нас были полешки, завернутые в тряпки. Когда немцев увозили, дети завернули своих настоящих кукол и закопали под деревом. Когда немцы уехали, мы побежали откапывать кукол, но их там не оказалось, немецкие ребятишки все же забрали их с собой». Думается, что немецкие куклы все-таки оказывались у дочерей других переселенцев. А. Н. Турок рассказала о сшитой знакомыми немками кукле ростом с ребенка. С. И. Гринева также поделилась впечатлениями о куклах: «Игрушек у нас не было никаких. Была только кукла, которую мамка мне из соломы сделала. Потом, правда, она на хутор какой-то заброшенный ходила и нашла там такую большую немецкую куклу. Хорошая была кукла».
В немецких домах и усадьбах обнаруживали и другие вещи, устройства и механизмы, которые могли использовать в быту или хозяйственной деятельности. З. И. Сидорова, проживавшая в поселке Матросово, поведала о ручных жерновах: «А на чердаке мы нашли интересное устройство, наподобие мельницы. Два больших камня очень плотно прилегали друг к другу, и можно было что-нибудь молотить. Например, мололи булыжники соли для коров. К нам приходили и другие жители поселка». Такие жернова делали и сами переселенцы.
В некоторых интервью рассказывается о том, что в Багратионовском районе в одном из колодцев нашли немецкий мотоцикл в смазке. А В. А. Красильникову врезалось в память, что после немцев остались не только разбитые мотоциклы, но и старые автомобили, немало велосипедов. Он припомнил, что вместо шин на велосипедах приспосабливали «шланги, хотя ездить так было трудно».
Приусадебные участки и хозяйственные постройки В интервью имеется информация о сооружениях на приусадебных участках. Один переселенец сообщил о строительстве бани. Немаловажными для сельских жителей были хозяйственные постройки. К примеру, И. П. Петухов подробно рассказал о некоторых из них: «Был замечательный двор: скотный сарай с цементированным полом, сточной канавой. Сарай был и на коров, и лошадей рассчитан, а наверху был сеновал. Все это было из красного кирпича». По словам, В. Д. Смолькина, «в сараях лежало оставшееся от немцев сено, кормушки для скота были из керамики, стоял сельхозинвентарь, молотилки, сноповязалки». Вероятно, это были постройки и механизмы во дворах богатых немецких крестьян. В основном советские переселенцы говорили об одном или двух каменных сараях для скота. Также во дворах могли быть погреба, а дорожки от дома к сараю были вымощены булыжником.
Нередко вспоминают о клумбах, цветах и постриженных кустарниках, которые были высажены у домов в палисадниках, огороженных штакетником. Также часто переселенцы упоминают приусадебные фруктовые сады. В них росли яблони, вишни, груши, сливы, малина, смородина, крыжовник, барбарис и др. плодовые деревья и кустарники.
* * *
Интервью первых переселенцев в Калининградскую область содержат массу сведений о жилищных условиях советских людей на новой родине. Изучение данных материалов позволяет получить представление о том, какие дома или квартиры получили крестьяне, как они обставляли их мебелью, меняли немецкое жилище в соответствии с собственными предпочтениями, в частности могли сооружать русские печи, которые к настоящему времени почти все разобраны. При этом переселенцы из разных мест России и Белоруссии не переносили в новую бытовую среду в полном объеме привычные модели повседневной жизни, сложившиеся в регионах выхода; не было и тотального уничтожения всех немецких материальных ценностей, хотя, конечно, часть домов разрушили или разобрали. В тяжелых условиях послевоенного времени советские переселенцы наряду с привезенными предметами домашнего обихода нередко использовали оставшуюся немецкую посуду, инвентарь, мебель, хозяйственные постройки.
Фрагмент исследования Виталия Николаевича Маслова — кандидата исторических наук, научного сотрудника Научно-исследовательского центра социально-гуманитарной информатики, старшего научного сотрудника Института геополитических и региональных исследований, доцента Балтийского Федерального университета им. И. Канта «НАМ ДАЛИ КИРПИЧНЫЙ ДОМ»: ЖИЛИЩНЫЕ УСЛОВИЯ СОВЕТСКИХ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ В КАЛИНИНГРАДСКИХ СЕЛАХ В ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ (ПО МАТЕРИАЛАМ ИНТЕРВЬЮ).
Фотографии из семейного альбома А. Сологубовой.
Карточная система снабжения хлебом, сахаром, другими продуктами и товарами в ХХ в. часто сопровождала военное лихолетье, причем не только в нашей стране. Причины здесь вполне объяснимы: в условиях перевода значительной части производства на военные рельсы, уменьшения товарной продукции сельского хозяйства и неизбежной инфляции государство не может позволить себе оставить городское население (как занятое на военном производстве, так и семьи призванных в армию) один на один с рыночными ценами. Карточки в этих условиях — это гарантия приобретения продовольственного и другого жизненно необходимого минимума по твердой цене, вписывающейся в размеры зарплат и социальных выплат большинству населения.
Другое дело, что именно Советское государство несколько раз за свою историю прибегало к карточной (или талонной) системе в мирное время, когда при решении государственных экономических задач пыталось одновременно сохранить и социальные цены для тружеников, и структуры, которые должны были инициативным порядком решать проблему наличия товаров на рынке. Заметим также, что карточки практически никогда не становились единственным способом получения продуктов питания. Система отделов рабочего снабжения (ОРС) при крупных предприятиях или учреждениях (например, линейных отделах железных дорог), выдача пайков управленцам и военнослужащим, предприятия общепита, магазины коммерческой торговли, колхозные рынки и, наконец, придомовые огороды — все эти явления сосуществовали с карточками, дополняя заявленный гарантированный минимум и восполняя недостатки утвержденного ассортимента для тех, кто мог позволить себе большее.
Если возвратиться в послевоенную Калининградскую область, то необходимо отметить, что советская карточная система, введенная в самом начале Великой Отечественной войны, прибыла сюда вслед за Красной армией: немецкое население городов нужно было каким-то образом обеспечивать продовольствием. Понятно, что как в местах выбытия, так и в новой области карточки позволяли получить немного (400 г работающему и 200 г хлеба иждивенцу в день). В дальнейшем появились дифференцированные виды пайков для разных категорий жителей. Прибывавших специалистов прикрепляли к снабжению, прежде всего через предприятия и другие принимавшие их структуры. Этот опыт сохранится и после отмены карточной системы: в октябре 1949 г. появился специальный магазин для снабжения продовольствием калининградских учителей, а один из магазинов торговой сети города перепрофилировали на снабжение спецконтингента МВД (то есть заключенных).
Итак, карточная система только успела стать частью реальности формирующейся Калининградской области, а власть уже задумалась о ее отмене — в начале осени 1947 г. появилось постановление Совета министров СССР за № 3129/1020сот 2 сентября и соответствующее — на республиканском уровне № 673-24с от 12 сентября 1947 г. Ссылаясь на них, приказ, изданный управлением местной торговли, указывал на отмену карточек с 18 сентября. Несмотря на секретность документов, мероприятие планировалось как политическое. Важно было подчеркнуть степень заботы партии и правительства о советском народе и показать, что данная мера осуществлена раньше, чем в других европейских странах, переживших Вторую мировую войну. Именно поэтому местный приказ, дублируя постановления, предписывал освободить торговые помещения, занятые в период войны (что в условиях области было трудно трактовать однозначно). В конечном счете срок отмены карточек был отнесен на начало 1948 г., когда, кстати, 1 января впервые было объявлено праздничным нерабочим днем.
Отметим еще одну важную вещь: отмену карточек предварила денежная реформа 16—22 декабря 1947 г. Кроме того, что предполагался обмен старых купюр на новые в соотношении 10 : 1 (в этой связи с банкнот исчезло слово «червонец»), предполагались еще два мероприятия: размеры окладов работников деноминации не подлежали, а вклады в сберкассах переоценивались с учетом сумм, которые там хранились. Сумма до 3 тыс. руб. не пересчитывалась, от 3 до 10 тыс. — пересчитывалась из расчета 3 к 2, свыше 10 тыс. — два к одному. Расчет сводился к тому, чтобы сохранить доходы и сбережения, в честном происхождении которых государство не сомневалось (именно на сберкнижки поступили все компенсации за неиспользованные отпуска в годы войны), а вот держателям наличности — тем, кто наживался в годы войны на чужих несчастьях, обменивая ценности на продукты, хотели нанести серьезный финансовый удар.
Правда, в реальности пострадали от этого не столько спекулянты (не спешившие перепродавать приобретенные ценности), а крестьяне, которые предпочитали хранить деньги, вырученные от торговли на колхозных рынках дома, а не в сберкассах, но это тема для отдельного разговора.
Подобные мероприятия предполагали и специфическую ценовую политику. Должны ли были цены также уменьшиться в десять раз при сохранении ставок зарплат? Очевидно, нет, тем более что в условиях отмены карточек население, наученное горьким опытом войны, кинулось бы делать запасы. Поэтому было принято решение об уравнивании пайковых (карточных) и коммерческих (по которым и раньше велась свободная торговля) цен: последние должны были существенно сократиться, а пайковые — вырасти, что, в общем-то, с ними и произошло — в 3—4 раза. Что это означало на практике? Для тех, кто бóльшую часть продуктов прикупал в коммерческих магазинах, такая реформа стала несомненным подарком. Значительная же часть малоимущих лишилась возможности купить гарантированный минимум по карточкам и вынуждена была платить за муку, сахар и некоторые другие продукты дороже.
Все сказанное лишний раз свидетельствует, что единой системы цен на продовольственные товары в СССР не было, а значит, проведение ценовой реформы вводило ряд работников торговли и их руководителей в соблазн сыграть на этой неопределенности, что в еще большей степени требовало от партийных и советских руководителей отнестись к отмене карточек как к политическому мероприятию. При этом значительная часть забот легла именно на управление местной торговлей.
Как отмечалось, некоторые подготовительные меры предпринимались уже осенью. В порядке исключения было решено профинансировать через отделения Госбанка строительство универсальных магазинов и складов при них в размере 300 и 150 тыс. рублей соответственно. Снабженческим организациям предписывалось выделить 100 куб. м леса и 30 тыс. штук черепицы. В планах было открыть к 1 января 1948 г. три хлебных и пять продовольственных магазинов, а также десять палаток и шесть учреждений общепита.
Предполагалось и привлечение новых кадров: прием 52 работников общепита, 35 продавцов продовольственных и 51 — промышленных товаров. Приказ по министерству торговли № 550с от 26 ноября 1947 г. обязывал еще более расширить торговую сеть и изыскать дополнительные фонды к 15 декабря. Более того, пункты данного приказа демонстрируют не только скрупулезную проработку отдельных мелочей, но и слабое представление о том, как эти позиции можно было бы выполнить в местных (предположим, не только в калининградских) условиях. Например, когда эти положения касались промышленных товаров: отменить коммерческие цены на кожгалантерею и овчинные полушубки, при том что эта мера не распространялась на цены на колхозном рынке и кооперативную торговлю, а также на те товары, что приобретены предприятиями торговли в результате собственных закупок. Требовалось переоценить все импортные товары, за исключением фарфора и хрусталя, а также ввести в универмагах услугу по подгонке и утюжке одежды согласно установленному прейскуранту.
Однако не это волновало торговлю прежде всего, а возможный дефицит, в случае если бы граждане бросились скупать все подряд. Собственно, против подобных последствий всегда существовало две действенные меры: создание запасов с некоторым излишком и нормы отпуска в одни руки. В отношении запасов было настоятельно рекомендовано не допускать продажи сверх дневного централизованного плана и реализацию месячных остатков до отмены карточек и лимитных книжек, строго соблюдать нормы отпуска муки в одни руки, хлеб продавать только до и после основных рабочих смен. Особое внимание уделялось возможности переоценить продукты, заготовленные в сельской местности: не более 90 % стоимости от коммерческой цены при закупке, с условием, что столовые и чайные переоценят сельхозпродукты на общих основаниях, но, если мука, мясо, масло и птица поступали из подсобных хозяйств, то переоценке они не подлежали. Отдельно оговорили и ситуацию с общепитом. Искушение реализовать часть продуктов там, где они потребителю обойдутся дороже, безусловно, было.
Были установлены требования к ассортименту: столовым предписывалось иметь не менее трех видов первых блюд, не менее пяти вторых и столько же холодных и горячих закусок, приготовленных в соответствии с раскладкой, утвержденной в 1940 г. Зачем это устанавливать министерским приказом? Только для того, чтобы под видом приготовленных блюд не осуществлялась ускоренная реализация продуктов, которые должны были дожидаться покупателей, пришедших в магазины после отмены карточек (день в приказе не назвался, но сообщалось, что он будет назначен специальной телеграммой). Эти же цели преследовала и норма, касавшаяся запаса скоропортящихся продуктов минимум на 5, но не более, чем на 15 дней.
Работы телеграфу в те дни должны были добавить ежедневные сводки о продажах хлеба за два месяца и их изменениях за последние пять дней, а также о текущих продажах круп, макарон, мяса, рыбы, масла, колбасы, хлопчатобумажных тканей и швейных изделий. Очевидно, что авторы приказа хорошо представляли себе не только психологию покупателей, но и способности работников торговли (как и сложности в вопросах о том, как их проконтролировать).
Безусловно, приказ содержал и нормы отпуска гражданам в одни руки в городах и рабочих поселках. Позволим себе воспроизвести эти цифры полностью: хлеб печеный — не более 2 кг (столовым и чайным разрешалось выдавать не более 100 г на одно блюдо либо стакан чая, но всего не более 300 г в одни руки); хлебобулочные изделия — не свыше 500 г (в предприятиях общепита — до 100 г); крупа, макароны — 1 кг; мясо, мясопродукты — 1 кг; колбасные изделия, копчености — 500 г; рыба — 2 кг; рыбопродукты — 500 г; сельдь — 500 г; сало, маргарин или масло — 300 г; масло растительное — 400 г; сыр — 200 г; сметана — 500 г; молоко — 1 л; сырки и сырковая масса — 500 г; творог — 1 кг; яйца — 5 шт.; сахар — 500 г; печенье — 500 г; кондитерские изделия — 500 г; чай — 50 г; соль — 1 кг; картофель — 5 кг; капуста — 2 кг. Такие же нормы устанавливались для кооперативной торговли на селе (правда, трудно представить себе наличие сырковой массы в сельском магазине в послевоенные годы). Нормы вводились и на промтовары: ткани хлопчатобумажные — 6 м; шерстяные и полушерстяные — 3,5 м; шелковые и полушелковые — 4,5 м; льняные — 6 м; платки головные всякие — 1 шт.; нитки — 2 катушки; чулки и носки — 2 пары; обувь — 1 пара; клеенка — 4 м; спички — 2 коробка; керосин — 2 л; мыло хозяйственное — 1 кусок; мыло туалетное — 1 кусок.
Приказ также утверждал прейскурант цен, который устанавливался для 15 видов продовольственных товаров отдельно для города и сельской местности, а по хлебобулочным изделиям — только для села; 97 позиций по промтоварам отдельно для города и села, причем на головные уборы и спецодежду цены были едиными, а на «строчевышевальные товары» (так в источнике), табак и мыло — устанавливались только для города.
Фрагмент статьи Павла Петровича Полх, кандидата исторических наук, доцента Балтийского Федерального Университета им. И. Канта, «ОТМЕНА КАРТОЧНОЙ СИСТЕМЫ СНАБЖЕНИЯ НАСЕЛЕНИЯ В КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ В 1947—1948 ГОДАХ».
Вспомним ещё раз Потсдамскую конференцию. В постановлении «Упорядоченное перемещение германского населения» говорилось:
«Контрольный Совет в Германии должен в первую очередь изучить эту проблему, особенно обратив внимание на вопрос справедливого распределения этих немцев по всем зонам оккупации. Они дадут инструкции своим представителям в Контрольном Совете доложить своим правительствам так скоро, как это возможно, о количестве, в каком указанное население уже прибыло в Германию… и дать предложения о времени и скорости, с какой дальнейшее перемещение населения могло бы производиться, принимая во внимание соответствующую ситуацию в Германии».
Было принято два постановления Совета Министров СССР на этот счёт: соответственно от 11 октября 1947 года и от 15 февраля 1948 года под одним названием «О переселении немцев из Калининградской области РСФСР в Советскую зону оккупации Германии». Существовала специальная инструкция по переселению немцев, в которой подробно излагался план перемещения. В первую очередь намечалось переместить немцев, проживающих в г. Балтийске и в районах побережья Балтийского моря. Из других районов предлагалось вывезти прежде всего нетрудоспособных, не занятых общественно-полезным трудом, а также немецких детей, находящихся в детских домах, и престарелых, содержащихся в домах инвалидов.
Немцев, подлежащих переселению, предупреждали об этом не позднее чем за сутки до дня погрузки в эшелоны. Сроки жёсткие. Но практически немецкое население было внутренне подготовлено к неизбежному изгнанию с родины и не испытывало затруднений со сборами, тем более, что каждая семья имела право взять с собой имущества до 300 килограммов. Для переселенцев устанавливался 15-дневный продовольственный паёк на время переезда.
Мы не касаемся в данном случае эмоциональной стороны вопроса. Безусловно, большинством изгнанников разрыв со своей землёй, на которой жили они и их предки, воспринимался как трагедия, тем более, что среди немецкого населения были и такие, которые уже приспособились к новым условиям жизни в советской области, имели работу, неплохой заработок и совсем не хотели уезжать. Но это уже другая тема.
Отправка немцев в Германию происходила в несколько этапов и осуществлялась партиями. Сначала формировался эшелон. Обычно он состоял из 55 вагонов, из них 50 – предназначались для переселенцев, 1 вагон занимал начальник эшелона и команда сопровождавших, в одном был санитарный пункт, в трёх – находилось имущество отъезжавших. В каждом вагоне размещалось 40 человек. Эшелон сопровождал врач и две медсестры.
В апреле – июне 1947 года согласно «Книге выдачи справок немцам на выезд в Советскую зону оккупации Германии» реально выехало 3 390 человек. В первую очередь разрешение на выезд получили участники антифашистского движения и лица, имевшие родственников в Германии.
С 22 октября по 30 ноября 1947 года было отправлено 14 эшелонов, в которых находилось 30 283 человека. В архиве УВД Калининградской области сохранились полные списки немцев по эшелонам, составленные в алфавитном порядке. Они служили основанием для составления приёмо-передаточных актов в конечных пунктах следования эшелонов. Акты эти сохранились. По ним можно точно определить, куда и какой эшелон прибыл, когда, какие происшествия произошли в пути, сколько немецких граждан прибыло в пункт назначения.
С 16 марта по 15 апреля 1948 года в Германию было отправлено 12 эшелонов (25 194 человека).
С 21 августа по 21 октября 1948 года выехало ещё 41 807 человек, для которых был сформирован 21 эшелон. Дополнительно 8 ноября из Калининграда отбыл специальный поезд со 138 немецкими гражданами.
В российской «Независимой газете» от 14 мая 1993 года была опубликована статья Юрия Буйды о депортации немцев из Калининградской области и Мемельского края. Статья переведена на немецкий язык и напечатана в «Восточно-прусской газете» 21 августа 1993 года. Приводим выдержку из неё:
«…Последний поезд с немцами покинул Калининград 21 октября 1948 года. 18 ноября генерал-майор Дёмин В. И. посылает в Москву донесение № 3/00767, в котором сообщает о результатах депортации… В Германию отправлено 48 эшелонов со 102 125 переселенцами, в том числе 1 076 – немцы из той части Восточной Пруссии, что вошла в состав Литвы… В пути умерли 48 переселенцев: в 1947 году – 33 человек, в том числе 26 – от истощения, 5 – от старости, 1 – от инфаркта; в 1948 году – 5 – от старости, 3 – от туберкулёза, 7 детей – от воспаления лёгких и кишечных заболеваний. Жалоб на поведение милиции не было, о чём свидетельствуют 284 благодарственных письма от немцев».
Генерал не забыл упомянуть о продовольственном снабжении переселенцев, которым "за их счёт были проданы продукты питания на 3 082 000 рублей, в основном хлеб, сахар, рыба, мясо и кондитерские товары". Кроме того, облисполком выделил нуждающимся средства на покупку продуктов 64 122 на 17 647 человек…»
Факты, указанные автором статьи, не противоречат документам. И генеральское сообщение о количестве депортируемых немцев из Калининградской области тоже соответствует истине. Цифра, названная В. И. Дёминым, значительно расходится с той, которая даётся в немецкой литературе: 25 – 40 тысяч человек. Следует только добавить, что после массовой депортации немецких граждан в 1947 и 1948 годах часть их них ещё оставалась в области. Это были главным образом высококвалифицированные специалисты, которых отправили в Германию в ноябре 1949 году – 1 402 человека, из коих 655 – выходцы из Литвы. В мае 1951 года последние 193 немецких гражданина покинули территорию области.
На этом следовало бы закрыть тему, которая до сих пор не даёт покоя ни юристам, ни историкам и, видимо, ещё долго не изгладится из памяти тех, кто пережил трагедию изгнания со своей родины. Можно, конечно, говорить о перегибах со стороны победителей во Второй мировой войне, доказывать, что переселение немцев из бывшей Восточной Пруссии противоречили международному праву. Не будем вдаваться в дискуссию. Стоит только напомнить, что историческая практика редко бывает идентичной праву, сплошь и рядом она изобилует компромиссами между классической правовой терминологией и реалиями меняющегося мира, полного несправедливостей для одних и справедливостей для других. Надо иметь в виду, что за всеми международными договорами и соглашениями времён войны и послевоенного устройства мира стоит один мощный фактор – сама война и её результат. Война принесла народам огромные страдания и разрушения. И даже если бы договоры и соглашения той поры соответствовали международному праву, то и тогда мы не обнаружили бы в них условий, которые бы стоили пролитой крови.
Статья кандидата исторических наук, доцента Института гуманитарных наук, БФУ им. И. Канта Марины Александровны Клемешевой опубликована в научно-историческом издании «Восточная Пруссия. С древнейших времён до конца Второй мировой войны», 1996 года.
Фотографии с сайтa www.waralbum.ru
«Главный редактор «Независимой газеты», в которой я тогда работал, однажды сказал: “Ты же из Калининградской области, из бывшей Восточной Пруссии, вот и напиши нам что-нибудь про неё”.
И примерно в то же время позвонил директор государственного архива Российской Федерации, сказал, что к ним привезли кучу папок переписку НКВД о депортации немцев из Восточной Пруссии, и я поехал в архив и стал, наверное, первым человеком, который прочел эти документы. Эти желтые папки валялись просто горами, и в этих папках машинописные листы, справки, справки, справки. Одна к одной, в каждой — детали, кто из немцев от голода умер, кто еще от чего. И все — с подписями Сталина, Серова. Никакого вымысла: попробуй-ка, напиши какую-нибудь выдумку для Берии, а Иван Александрович Серов был еще жёстче Берии. Он крымских татар выселял, немцев, другие народы, которые Сталин объявил вражескими. В общем, великий депортатор был.
Я прочел эти архивы, написал нормальный газетный текст о том, как проходила депортация немцев из Восточной Пруссии. Этот текст потом разные зарубежные издания переводили и перепечатывали — ведь вся эта история была рассказана впервые. Я только интервью успевал раздавать», — из интервью Юрия Буйды.
О депортации немцев из Восточной Пруссии в 1947-1948 годах Юрий Буйда опубликовал статью в журнале «Коммерсант-Власть» (№31 (484) от 13.08.2002 г.) под заголовком «Немцы отрицательно влияют на освоение советской области».
Приводим вниманию полый текст статьи Юрия Васильевича Буйды.
2-14 миллионов немцев после окончания Второй мировой войны были депортированы в Германию из Польши, Чехии, Венгрии и других стран Восточной Европы. По разным оценкам, до 2-х миллионов из них в ходе депортации погибли от голода и насилия со стороны местного населения. В СССР в 1947-1948 годах немцев депортировали из Восточной Пруссии, отошедшей по итогам войны к Советскому Союзу. В отличие от других стран Восточной Европы, эта депортация прошла почти без жертв.
30 июля 2002 года влиятельная датская газета Jyllands-Posten опубликовала статью, где предложила депортировать русских из Калининграда в Россию, чтобы «область превратилась в округ Европейского Союза». МИД РФ заявил свой протест. Между тем ничего нового датчане не придумали — 55 лет назад другой Союз — Советский — решил проблему Калининграда сходным способом.
«Я еще в своем доме?»
14 июля 1945 года жители немецко-силезского городка Бад-Зальцбрунн, уже переименованного на польский лад в Щавно-Здруй, получили особое распоряжение об их выселении в Германию. Немцам дозволялось взять с собой 20 кг багажа на каждого. Выселение шло поэтапно. На одном из последних этапов попытались депортировать, пожалуй, самого известного жителя Силезии: лауреату Нобелевской премии по литературе Герхарту Гауптману приказ о выселении вручил некий полковник советской армии. Для писателя это был удар, от которого он так и не оправился. Перед смертью спросил: «Я еще в своем доме?» Дом принадлежал ему, но стоял уже на польской земле.
Гауптман стал одной из жертв грандиозной акции, в ходе которой из родных мест бежали и были изгнаны около 15 млн европейских немцев — от Адриатики до Балтики. Более 2 млн из них погибли.
С подачи Уинстона Черчилля в статье ХIII протокола Потсдамской мирной конференции (19 июля — 2 августа 1945 года) депортация немцев была обозначена как «orderly transfers of German populations», то есть «упорядоченное переселение немецкого населения». Советские источники называли это просто переселением. Польские — «возвращением немецкого населения» (powrót ludnosci niemieckiej).
Депортированные немцы, а вслед за ними многие политики, историки и публицисты дали этому явлению совсем другое название – «бегство и изгнание» (Flucht und Vertreibung). Уже в 1946 году западногерманские епископы обратились к западному миру с призывом не отвечать на преступления нацизма преступлением против немецкого народа. Их поддержал папа Пий ХII. Американский историк Альфред де Заяс в книге «Немезис в Потсдаме» прямо обвиняет союзников в пособничестве Сталину: по его словам, Великобритания и Соединенные Штаты вольно или невольно обеспечили большевикам легальное прикрытие массовых депортаций немцев.
С начала 30-х до середины 50-х годов, по данным отечественных историков, большевистским репрессиям и депортациям в СССР подверглись 15 народов и 40 народностей, около 3,5 млн человек были изгнаны из родных мест. В ходе различных спецопераций НКВД—МВД—МГБ пострадали около 1 млн немцев, более 200 тыс. погибли. Среди них были потомки тех, кто по призыву Екатерины II приехал в Россию, чтобы помочь обустроить юг империи. И те, кто оказался на территории СССР в результате советской агрессии против Польши в сентябре 1939 года. Наконец, те, кто жил на немецкой территории, которую англо-американские союзники сдали Сталину в соответствии со статьей VI Потсдамского договора.
«Среди населения отмечаются случаи людоедства»
После падения Кёнигсберга 9 апреля 1945 года в состав СССР вошли север Восточной Пруссии и Мемельский край. Мемель-Клайпеда и полоса земли севернее Немана стали частью Литвы, остальная территория, менее трети Восточной Пруссии, — частью РСФСР. Большая часть Восточной Пруссии отошла к Польше. Позднее, уже после завершения войны, во время демаркации границы между СССР и Польшей, Сталин карандашом спрямил на карте пограничную линию, и в состав СССР вошел польский городок Илавка, носивший некогда немецкое название Прейсиш-Эйлау, а ныне — Багратионовск.
Советские власти быстро начали осваивать приобретенные территории. Здесь, на самом западе страны, создавался мощный военный форпост: база военно-морского флота, подземные аэродромы, оборонная промышленность. Вскоре к ним добавились ракеты шахтного базирования с ядерными боеголовками, которые в считанные минуты могли долететь до любой точки Европы.
Уже в 1945 году в Калининградскую область пошли эшелоны с переселенцами из Белоруссии, Псковской, Калининской, Ярославской и Московской областей.
По приказу Сталина они ехали на восстановление промышленности и сельского хозяйства бывшей Восточной Пруссии. Они должны были «мирно вытеснить» оттуда коренное немецкое население. По официальным данным на весну 1947 года, на советской территории оказались 110 217 «потсдамских» немцев. Плюс к этому на территории Калининградской области в лагерях №445 и №533 содержались под стражей 11 252 военнопленных и 3160 интернированных, за которыми помимо вооруженной охраны бдительно следили 339 сексотов МВД, выявлявших военных преступников и реакционно настроенных офицеров, искавших контакт с литовским антисоветским подпольем.
Судя по всему, поначалу советское руководство не очень ясно представляло себе, что делать с немцами, в одночасье ставшими жителями, но не гражданами страны социализма.
С лагерниками все было более или менее понятно: военнопленных использовали в целлюлозно-бумажной и судостроительной промышленности, а потом часть отправили по домам, в Германию и Австрию, а остальных — в Сибирь. Но было абсолютно непонятно, что делать с гражданским населением.
Тем жителям Восточной Пруссии, кто не успел уплыть в фатерланд морем, оказалось некуда идти. По окончании боев они вернулись в свои дома.
Те, кто был в силах работать, работали и получали продуктовые карточки. Но их было всего 36,6 тыс. человек (среди них, кстати, учителя немецких школ и даже священнослужители). Остальные были заняты расчисткой развалин или не заняты вовсе.
«Неработающее немецкое население... продовольственного снабжения не получает, вследствие чего находится в крайне истощенном состоянии, — докладывали в 1947 году в Москву калининградские власти. — В результате такого положения среди немецкого населения за последнее время отмечается резкое повышение уголовной преступности (кражи продуктов, грабежи и даже убийства), а также в первом квартале 1947 года появились случаи людоедства, которых по области зарегистрировано... 12. Занимаясь людоедством, отдельные немцы не только употребляют в пищу мясо трупов, но и убивают своих детей и родственников. Случаев убийства с целью людоедства имеется 4».
Немцам разрешили выезжать в Германию, и многие из них этим правом воспользовались. Однако калининградским властям было очевидно, что исключительно разрешительными мерами обойтись не удастся. 30 апреля 1947 года начальник управления МВД по Калининградской области генерал-майор Трофимов направил докладную записку на имя министра внутренних дел СССР генерал-полковника Круглова: «В соответствии с указанием заместителя министра внутренних дел генерал-полковника тов. Серова от 14 февраля 1947 г. №2/85 с 2 апреля 1947 г. мною приступлено к частичному переселению из Калининградской области немцев, имеющих родственников в советской зоне оккупации Германии. В настоящее время уже выдано разрешений на переселение 265 чел. Это мероприятие вызвало массовый поток заявлений немцев с просьбами о разрешении выезда в Германию, обоснованными причинами как соединения семей, так и тяжелыми материальными условиями жизни... Наличие немецкого населения в области разлагающе действует на неустойчивую часть не только гражданского советского населения, но и военнослужащих большого количества советской армии и флота, расположенных в области, и способствует распространению венерических заболеваний. Внедрение немцев в быт советских людей путем довольно широкого использования их в качестве низкооплачиваемой или вообще бесплатной прислуги способствует развитию шпионажа... Немецкое население... отрицательно влияет на освоение новой советской области... Считаю целесообразным поставить вопрос об организационном переселении немцев в советскую зону оккупации Германии».
«С большой благодарностью прощаемся мы с Советским Союзом»
Наконец, 11 октября 1947 года Совет министров СССР принял постановление №3547-1169с «О переселении немцев из Калининградской области РСФСР в советскую зону оккупации Германии». Через три дня министр внутренних дел Круглов издал приказ №001067, в соответствии с которым новому начальнику управления МВД по Калининградской области генералу Демину вменялось в обязанность переселение в 1947 году из области в Германию 30 тыс. немцев. В помощь местной милиции прибыла московская бригада во главе с генералом Стахановым. Общее руководство операцией взял на себя первый заместитель министра внутренних дел генерал Иван Серов.
В Потсдаме американский президент Гарри Трумэн (справа от Сталина) закрыл глаза на раздел Восточной Пруссии между СССР и Польшей (на фото справа — польский министр обороны маршал Роля-Жимерский). В виде ответной любезности Сталин обещал нарушить мирный договор с Японией.
Депортация немцев из Восточной Пруссии была осуществлена в течение года без каких-либо серьезных сбоев и отклонений от спущенных из Москвы планов. В отчетах МВД акция расписана детально, по дням и часам. Переселенцам дозволялось взять с собой 300 кг личного имущества («за исключением предметов и ценностей, запрещенных к вывозу таможенными правилами»). Специально отмечалось, что один из заместителей начальников эшелонов должен был заниматься «агентурной работой среди немцев». Каждому переселенцу было предписано выделить «сухой паек на 15 дней по нормам рабочих промышленности и связи». Всего, по предварительным подсчетам, переселить должны были 105 558 человек.
Закрепив раздел Восточной Пруссии, новые власти приступили к ее очистке от коренного населения. Поляки позволяли немцам взять на географическую родину 20 кг груза, русские — 300 кг.
Первый эшелон ушел в сторону станции назначения Позевальк 22 октября 1947 года, последний — 21 октября 1948 года. Всего отправили 48 эшелонов, депортировав 102 125 человек. Организована была депортация хорошо, о чем свидетельствует относительно небольшое количество жертв. Например, в октябре-ноябре 1947 года, по данным советского МВД, в пути 26 переселенцев умерли от истощения и один — от разрыва сердца. Аналогичные депортации в остальной Европе сопровождались многотысячными жертвами. Поляки, венгры, чехи не щадили немцев, которых выселяли из Силезии, Трансильвании, Судет.
Поскольку речь шла о «потсдамских» немцах, чья судьба в принципе могла заинтересовать мировую общественность, на всякий случай прямо на станциях перед отправлением переселенцы составляли и передавали конвоирам письма «с выражением благодарности советскому правительству за проявленную заботу и организованное переселение», сохранившиеся в архивах МВД. Тексты по-немецки и по-русски (в достоверных переводах чекистов) писались, разумеется, по единому образцу: «Этим мы выражаем сердечную благодарность Советскому Союзу за отношение к нам в период жительства под Вашим руководством. Мы работали вместе с русскими товарищами в дружбе и согласии. Также благодарим мы органы милиции за хорошую организацию отправки в Германию, за помощь, оказанную нуждающимся. Продукты питания были в достатке. Большой благодарностью прощаемся мы с Советским Союзом. Вагон №10».
В целом все прошло как по маслу, о чем свидетельствуют рапорты на имя министра и 284 благодарственных письма, подшитые к ним. Не забыт, впрочем, недостойный поступок некоего капитана Баринова, который по пьянке отстал от эшелона и повздорил с польскими железнодорожниками, за что был примерно наказан. Остальные, как докладывал генерал Демин, трудились «добросовестно, напряженно и часто без отдыха по несколько суток».
30 ноября 1948 года министр Круглов письменно (отчет №4952/к) сообщил о завершении операции Сталину, Молотову и Берии. Коренным населением Восточной Пруссии стали русские, белорусы и украинцы.
Фотографии к публикации из фондов Российского Государственного архива кино- фото- документов (РГА КФД) Росинформ, военного корреспондента Анатолия Архипова 1-го Белорусского фронта, с сайта www.rcfoundation.ru
Конечно, немногие новопоселенцы получили такие здания, однако кто-то стал жить в домах из четырех, пяти и шести комнат. О. А. Курская так охарактеризовала шестикомнатное жилище — «наша семья жила в здоровом доме». Семья А. К. Красновой в Озёрском районе поселилась в «бывшем барском доме — восемь комнат — четыре на первом этаже и четыре на втором».
Значительной части селян выделили только квартиры в немецких домах. Кого-то поселили в одной комнате («помещение состояло из кухни, комнаты, прихожей»). Некоторые переселенцы вспоминали, что в таком жилище было очень тесно. У семьи В. Дидух, приехавшей в область по приглашению сестры, «была… всего одна комната, в которой мы всемером стали жить». Семья Е. М. Царевой получила комнатку на чердаке дома.
Части переселенцев предоставили двухкомнатные квартиры, чаще всего на первом или втором этаже кирпичного дома. Переселенцы в интервью порой весьма положительно характеризовали двухкомнатные квартиры: «нам дали хорошую квартиру» (Е. Е. Хохлова), «квартира была двухкомнатная с огромным залом, с высокими потолками» (В. И. Кунина), «теперь у нас две прекрасные комнатки, кухня и большой коридорчик» (А. В. Смольянова). Некоторым выделили трехкомнатные квартиры.
Примечательно, что и в городах, и в селах жилые комнаты могли использовать не только для проживания, но и для содержания скота, порой оберегая его таким образом от похищения. А. С. Чубаров рассказывал, что в одном из поселков «на первом этаже особняка стояли коровы и кони, на втором — свиньи и овцы. На третьем, где жила раньше прислуга, разместились сами [переселенцы]».
О планировке жилища, качестве стен, полов и потолков
Изредка интервьюируемые заостряли внимание на планировке жилища. Только в отдельных опросах говорилось о смежных комнатах (характерных для немецких сельских домов), общей кухне на две семьи. Р. С. Егорова сообщила, что «у нас в Мордовии делали вход с улицы сразу в жилую комнату или через маленький коридор, а в немецком доме вход был сначала в большой коридор, потом в отдельную кухню, а потом в жилые комнаты». «В комнатах стены были оклеены обоями или покрашены краской с накатом из разных орнаментов».
Интервьюируемые вспоминали, что нередко переселенцы сразу после вселения или через некоторое время после него белили потолки и стены в бывших немецких домах. По словам Л. М. Мотовиловой, «внутри во всех домах стены комнат были выкрашены очень стойкой краской, почему-то темно-синего или темно-бордового цвета. Когда мы в своем доме неоднократно пытались белить стены известью, то темная краска проступала вновь. Пришлось удалить ее вместе со штукатуркой».
Об украшении стен переселенцы практически не упоминали. Только А. Ф. Ковальчук (Черняховский район) заметила, что «такой роскоши, как ковров» в сельских жилищах не было. О. В. Корнеева «в первое время, чтобы украсить комнату… в аптеке покупала марлю. Аккуратно ее сшивала и вешала на окно вместо тюля».
В области, в которой не действовала ни одна церковь, явно жили верующие люди; они были хотя бы среди самых пожилых граждан. Часто высказывается мнение, что переселенцы в домах и квартирах не вешали иконы. Так, по воспоминаниям В. А. Хотеевой, ее семья — как «абсолютные атеисты» — иконы на новую родину не привезли. Однако И. Н. Рудько из Багратионовского района уверен, что у него дома «висела икона, привезенная женой из Белоруссии, никто вешать не запрещал, да и молиться тоже». А. Г. Королева тоже рассказывала, что «в доме была икона, привезенная мамой. Она была верующей и молилась каждый вечер, уповая на лучшую жизнь». Конечно, из этих слов не ясно, висела икона на стене или нет, но важен сам факт наличия иконы.
Одни переселенцы говорят о деревянных полах. В. П. Жирнов вспомнил, что в его доме полы были некрашеными — «каждый день в доме делали уборку. Деревянные полы не мылись, а скоблились скребком, мать особенно следила за тем, как мы их чистим. Кому-то досталось жилье с паркетными полами, а некоторым — полы, выложенные плиткой (как говорили — мраморные полы)». В отдельных жилых строениях были земляные полы. Чем застилали полы? А. Т. Кожанова сказала, что «из старых вещей на станках ткали половики на пол».
Когда идет речь о крышах, то большинство переселенцев рассказывают о них как о красных черепичных; лишь однажды упомянута крыша, покрытая серой черепицей. Несколько раз упоминались камышовые крыши. Причем К. П. Буглов из Черняховского района рассказывал, что в его доме крыша была «крыта железом, но плохим; мы ее потом покрыли камышом».
И на еще одну деталь обращали внимание переселенцы. На чердаках или мансардных этажах могли сохраниться коптильни.
О кухнях
Для приготовления пищи нужны были плиты, печи, керогазы или примусы. Переселенцы часто продолжали пользоваться немецкими кухонными плитами. З. И. Сидорова, например, рассказала про кафельную плиту с четырьмя конфорками и духовкой сбоку; С. Е. Смирнова вспомнила об аккуратной плите на ножках. В поселке Краснолесье Нестеровского района такие плиты до сих пор используются в некоторых домах. Н. Ф. Смирнова сообщила, что «питались продуктами собственного производства, единственное, что не могли делать, это печь хлеб, не было русских печей, а на плитке он не получался». В связи с этим и, конечно же, из-за сложившихся традиций и привычек переселенцы из российских регионов, если имелась такая возможность и были специалисты, переделывали или разбирали немецкие плиты и вместо них клали русские печи. В декабре 1946 г. в селах сложили более тысячи русских печей. Впрочем, есть и другие воспоминания: на плите в кухне «можно было и воду греть, и готовить, и хлеб печь», потому русскую печь не сооружали. А С. И. Гринева рассказала о работавшей с 1946 г. в поселке Краснолесье Нестеровского района пекарне, в которой выпекали «булки большие такие, прямоугольные, весом больше килограмма точно». С распространением котелкового отопления, достаточного промышленного производства хлеба и из-за отсутствия печников русские печи, занимавшие на кухнях много места, стали разбирать. К настоящему времени, наверное, таких печей в калининградских селах не осталось.
Переселенцы пользовались разнообразной утварью. Из интервью следует, что еду готовили в чугунках, больших («ведерных») кастрюлях или кастрюлях с ободком, на сковородках, на открытом огне в казанах. Е. И. Симкина рассказала об использовании ручной мельницы, которой мололи желуди, чтобы добавлять их в выпекаемый хлеб. Для приготовления хлебного теста применяли дежи. В частности, Ю. П. Плотникова поделилась воспоминаниями о том, что «хлеб пекли по очереди — одна дежка была на всю деревню. Закваску оставляли. Мука была с отрубями, добавляли лебеду, картошку, чтобы побольше испечь. Испечем буханок пять — передаем дежку соседям». По воспоминаниям Е. П. Олейниковой, в 1946 или 1947 г. «белорусские переселенцы привезли ступу, в которой толкли подсушенный конский щавель, а из полученной массы пекли лепешки». Часто из России и Белоруссии брали с собой самовары.
Почти все переселенцы помнят о немецкой посуде. О. П. Яблочкина из колхоза «Пограничник» Озёрского район поделилась впечатлениями: «Если чего не хватало из мебели или из посуды, то поначалу ходили на развалины. Иногда можно было за несколько часов пройтись с корзиной и принести ее домой полную… кухонной немецкой посуды». Некоторые находили, получали в подарок от немцев, выменивали или покупали у них красивые и дорогие наборы посуды — фарфоровые сервизы, серебряные ладьи, хрустальные блюда. Например, мама В. И. Окуневой на базаре в Большаково купила у немцев несколько тазиков, кружек, тарелок, так как своей посуды у них дома не было. Переселенцы находили подносы и стаканчики. Л. Г. Новикова сказала о том, что у немцев «были бутылки и банки с герметичными стеклянными крышками, каких мы раньше не видели». В муниципальных музеях хранится множество таких стеклянных бутылок и банок. Они пользовались популярностью у советских переселенцев. Попадали в переселенческие дома и мясорубки, разные вазочки, подсвечники, пепельницы, статуэтки германского производства. В немецких домах на кухнях могла остаться обстановка от прежних хозяев — столы, стулья, кухонные шкафы, эмалированные ведра.
Порой интервьюируемые упоминали о полах на кухне. В отдельных домах до сих пор сохранились деревянные полы. Нынешние жильцы убеждены, что такими они были и до приезда советских переселенцев. Между тем имелись кухни, в которых полы были выложены плиткой или каменными плитами. А Р. С. Гаргун рассказала о стенах, покрытых кафельной плиткой.
Фрагмент исследования Виталия Николаевича Маслова — кандидата исторических наук, научного сотрудника Научно-исследовательского центра социально-гуманитарной информатики, старшего научного сотрудника Института геополитических и региональных исследований, доцента Балтийского Федерального университета им. И. Канта «НАМ ДАЛИ КИРПИЧНЫЙ ДОМ»: ЖИЛИЩНЫЕ УСЛОВИЯ СОВЕТСКИХ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ В КАЛИНИНГРАДСКИХ СЕЛАХ В ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ (ПО МАТЕРИАЛАМ ИНТЕРВЬЮ).
– это историко-документальный видеофильм, публикации, встречи с местными жителями –
о первых переселенцах.
Нынешнее благополучие Калининградской области зиждется на трудовом подвиге первых советских жителей.
Партия и Правительство по достоинству оценили трудовой подвиг первопроходцев –
за достигнутые успехи в становлении и развитии Калининградская область
в 1966 году была награждена Орденом Ленина.
Большинство современных жителей самого западного региона Российской Федерации, к сожалению, не знают с какими трудностями столкнулись первые жители Калининградской области, каких усилий стоили их труд и налаживание мирной жизни. Книг, публикаций о первых годах становления Калининградской области крайне мало – широкой огласке в силу специфики (особый военный округ) эта тема не придавалась, академических исследований не велось, популяризацией подвига первых переселенцев не занимались, в частности, из-за грифа «секретно» на госархивных документах.
Большая часть документов и цифр о первых годах были засекречены, например, о таком явлении, как обратничество, гибель от невзорвавшихся боеприпасов, о набегах «лесных братьев» на местное население с территории соседней Литвы, наличие оставшегося немецкого местного населения.
Творческая команда «Историк 39» обратила внимание, что в музеях Калининградской области стали открываться отдельные экспозиции, посвящённые истории первых переселенцев. Местные жители приносят личные вещи родителей, бабушек и дедушек, предметы быта того периода – люди начинают понимать их ценность и делятся частью семейной истории. У школьников и студентов появился интерес к местной истории, истории освоения края – ведь это их дедушки и бабушки возрождали эту землю.
В деле из фонда управления местными торгами, содержащем приказы по Министерству торговли РСФСР и решения местного облисполкома, отложилось также присланное из Москвы распоряжение предоставлять ежедневную отчетность по ценам на колхозных рынках после отмены карточек на основные продукты питания. Правда, в число 55 промышленных центров, ситуацию в которых нужно было отслеживать, Калининград не вошел.
Местная власть, подчинившись требованиям центра, дополнила приказ постановлением облисполком переоценить остатки с 12 декабря, а с 16-го (день начала денежной реформы) — установить единые цены. В итоге 30 % дохода от переоценки определялось для увеличения оборотных средств и 70 % — для кредитов торгующим организациям.
Таким образом, подготовка отмены карточек планировалась как спецоперация, подробности которой следовало держать в секрете до ее начала, хотя вряд ли это удалось бы осуществить в полной мере, учитывая, какое количество исполнителей нужно было вовлечь в этот процесс. На что рассчитывали организаторы? Сбить ажиотаж покупательской активности, не допустить спекуляций, ограничить аппетиты рыночных торговцев — несомненно. Далее жизнь должна была органично перейти в нормальное русло: покупатели, проявляя сознательность, приобретали бы товары в разумных пределах в системе государственной торговли. Или после достигнутого пропагандистского эффекта вновь появились бы бесконечные очереди в государственных магазинах, а на рынках товары бы продавались по непомерно высоким ценам?
Ответ на этот вопрос следует искать в документах, отражавших реалии торговли после отмены карточек, тем более что первые итоги стали подводить уже в первые месяцы 1948 г. Понятно, что рассуждения о том, какой должна быть торговля после отмены карточек, не всегда совпадали с реалиями. Вежливые продавцы, чистые прилавки и подсобки, разнообразный ассортимент, красиво оформленные витрины — именно это вкладывалось в понятие «культура советской торговли». На практике наблюдались традиционные беды, связанные не только с низкой культурой, но и с желанием нажиться со стороны отдельных работников.
Если говорить о первых итогах, то к моменту отмены карточек в Калининградской области было увеличено количество торговых точек: за полгода открыто 147 магазинов, в том числе 34 хлебных; количество магазинов выросло до 221 (по системе местной торговли, вместе с палатками), не успели открыть только два лабаза. Это позволило создать двухдневный запас хлеба (слово «недельный» в документе было зачеркнуто) и избежать очередей в Калининграде. В дальнейшем, однако, хлеба стало не хватать — появились не просто очереди, а скопления людей в магазине (предположим, что речь шла об ожидавших привоза товара). Не хватало овощей и картошки — эти продукты не смогли вывезти из совхозов в магазины. Квартальный лимит продажи сахара и кондитерских изделий первый калининградский универмаг выбрал уже к 20 января.
Имели место нарушения норм отпуска муки (до 3,5 кг в одни руки), обвес на 15 г с килограмма, отказ в выдаче сдачи с крупных купюр. Наживались продавцы и на водке; в магазинах Советска ее отпускали крепостью 36 %, а в чайных и вовсе — 34 %. В калининградских чайных умудрялись не только разбавлять, но и недоливать по 15 мл на 150 грамм; было обнаружено 110 л не оприходованной водки. Как следствие, с привлечением к уголовной ответственности сняли с должности директора треста столовых в областном центре, коммерческого директора межрайторга в Советске и директора светлогорского отдела торговли.
Была ли Калининградская область негативным исключением на фоне страны? Вряд ли. В советское время существовала практика рассылки по регионам приказов о наиболее вопиющих недостатках, выявленных в том или ином месте. В подобных документах, сохранившихся в фонде управления местными торгами, отмечены недостатки в работе с секретным делопроизводством в Калининской области, отпуск лежалого мяса и пересоленой трески в детские учреждения Вологды, а также нарушения в организации торговли после отмены карточек брянским горторгом. Там за две недели до отмены карточек перевели всю водку и табак, предназначенные для бескарточной торговли, в коммерческую сеть и успешно сбыли. При нормальной реализации этих товаров на 167 тыс. руб. в день их распродали за два дня на 695 тыс. Директор был снят с должности, о чем из приказа узнали управления местными торгами по всей РСФСР.
Естественно, были и проблемы с состоянием других товаров: крупная и засоренная соль, неудовлетворительный ассортимент галантереи и парфюмерии, посудохозяйственных товаров, неорганизованная торговля керосином, остатки тканей на миллионы рублей на складах при отсутствии их в продаже там, где они требовались. При этом население, как указывалось на одном из производственных совещаний управления местными торгами, совершенно не хотело покупать литовские женские пальто, немецкое белье, кепи и дамские сумки. Надо полагать, если у переселенцев и были свои представления о «правильной» моде, то с учетом цен на подобные товары они предпочитали потратить деньги на что-то другое.
В документах встречается замечательный термин «принудительный ассортимент», расшифровать который можно, лишь опираясь на опыт жизни в советской стране: продажа неходовых товаров в нагрузку к товарам, пользующимся повышенным спросом.
Картина с кооперативной торговлей была еще интересней.
Учреждения кооперации появились в области практически сразу после ее образования. Предполагалось, что таким образом произведенные частниками и колхозами продукты, сдаваемые «в кооперацию» заготовителям, будут более цивилизованно реализовываться трудящимся, минуя рыночную стихию. Понятно, что расценки в кооперативных ларьках и палатках были выше государственных, однако немалое количество инспекторов следило не только за соотношением кооперативных и рыночных цен, но и за тем, как и где осуществлялись заготовки, сколько начисляли себе за свои труды кооперативные заготовители и продавцы.
C отменой карточек стали отслеживать и «разрыв» с государственными ценами. Сводки, содержащие данные «ценового мониторинга», присутствуют в делах фонда старшего инспектора. Ценовой разрыв был небольшой, по мясу, молоку и яйцам он колеблется как в большую, так и в меньшую сторону по отношению к рыночным ценам.
Это с точки зрения экономической науки вполне естественно, но исходя из требований «политического момента» неправильно: кооперация должна была предлагать более выгодные цены гражданам. Правда, у инспекторов было и много других забот, связанных с откровенно спекулятивной деятельностью заготовителей, приобретавших продукты в соседней Литовской ССР и очень серьезно на них обогащавшихся. Кроме того, кооперация — это многочисленные кустари и надомники, обязанные выкупать патент на свою деятельность и отчитываться о доходах, правда, в той мере, насколько это удавалось проконтролировать. Поэтому отсутствие ценников и калькуляций, отпуск товаров по запискам — всеми этими замечаниями наполнены документы за начало 1948 г. Трудно сказать, только ли низкой квалификацией можно объяснить то, что в цене колбасы или бутерброда (а также стеганок, детских полушубков, уздечек, шлеи, хомутов, тазов, умывальников) не учитывались все составляющие себестоимости, или тем, что сверху спускались требования ввести «неизменные цены», действовавшие в Ленинградской области.
Еще один пример таких указаний: циркуляр от 29 декабря 1947 г. № 0-81 ввести в регионе неизменные цены на обувь, действовавшие в Калининской области в 1932 г. и ответ управления от 28 января о том, что это сделать невозможно.
Как следствие, кооператоры оказывались вечно виноватыми и в том, что не могли удовлетворить запросы покупателей, устанавливая необоснованные цены, и в том, что не выдерживали ассортимента, не вовремя рассчитывались с работниками и при этом умудрялись наживаться.
Если обратиться к более поздним документам по истории торговли в области, мы столкнемся с хорошо известными проблемами. Даже не затрагивая тему недобросовестности работников торговли, можно увидеть другую — дефицит и, отчасти, затоваривание, которое неизбежно создавалась ввиду противоречия между централизованным планированием и ценообразованием с одной стороны и никому не подконтрольными потребительскими предпочтениями — с другой. Так, в материалах производственных совещаний управления местными торгами содержится протокол за 22 ноября 1949 г., где отмечено, что в калининградском универмаге хищений не выявлено, но есть «неполадки с фиктивными актами». Судя по документам, там умудрились реализовать 13 кроличьих шуб в течение 10 минут; продать за день 2000 радиоприемников, при том что больше 200 в районе прилавка в день разместить не получалось; разделить дефицитные ткани на отрезы по 3—5 м и также реализовать их в считанные часы. Составители понимали, что товары на прилавке скорее всего и не лежали, а были распределены «между своими».
Однако если бы проблемы исчерпывались только этим. В партийных документах за начало 1950 г. есть обращение к заместителю председателя Совета министров СССР Г. М. Маленкову: в области не было в продаже крупы, сахара, растительного масла, макаронных изделий, молока, которого не хватало даже для детских учреждений (это в области, которая вышла на лидирующие позиции в РСФСР по надоям с коровы!). Причину в обкоме видели в отмене официальных пайков в условиях продолжающегося прибытия населения Калининграда. При этом в заявке на увеличение завоза фигурируют рыбные консервы, пиво, клеенки столовые, гармони, вата, часы-ходики, резиновые и целлулоидные игрушки.
Интересно также обращение по поводу табачного снабжения: прекратить завоз высококачественных сигарет из Литвы и заменить их махоркой и папиросами ленинградской табачной фабрики.
Таким образом, отмена карточек для Калининградской области во многом стала переводом нормированного снабжения на более высокий уровень: ведомственное распределение фондов (как, пожалуй, и в большинстве российских и других областей СССР) с добавлением резонных оснований для настойчивых просьб к центральному руководству (необходимо закрепить переселенцев на новых землях, демонстрируя особое внимание к нуждам области). В этом случае можно рассматривать и введение, и отмену карточек в Калининградской области как не более чем эпизоды в организации жизни и быта на самой западной советской территории.
Фрагмент статьи Павла Петровича Полх, кандидата исторических наук, доцента Балтийского Федерального Университета им. И. Канта, «ОТМЕНА КАРТОЧНОЙ СИСТЕМЫ СНАБЖЕНИЯ НАСЕЛЕНИЯ В КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ В 1947—1948 ГОДАХ».
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области.
Напомним, что восстановлением нормальной жизни сначала занимались воинские части, а затем управления по гражданским делам, имевшие в своей структуре коммунальные отделы.
С 19 ноября 1945 года ведёт свою историю и Калининградский областной отдел коммунального хозяйства, а с 7 апреля 1946 года – городской отдел.
В их функции входило руководство восстановлением разрушенных зданий, решение строительных и архитектурных задач. 13 сентября 1946 года эти функции были переданы областному отделу по делам архитектуры, а с 7 августа 1947 года – Управлению главного архитектора г. Калининграда.
Перед архитекторами и строителями стояли большие трудности, так как эту территорию необходимо было возрождать из руин и пепла. Область нуждалась в квалифицированных рабочих, инженерно-технических работниках, строителях и архитекторах.
Александр Сергеевич Штучный оказался в Калининграде в сентябре 1947 года:
— От вокзала до центральной площади не было ни одного целого дома — стояли высокие обгоревшие остовы зданий, иногда две-три стены, а впереди возвышались руины Королевского замка. Впечатление такое, что это — мертвый город: скелеты домов, груды кирпичей и следы пожаров.
Развалки (так переселенцы называли руины) таили в себе немалую опасность для жизни людей. «Страшно было ходить по улицам — в любой момент на голову мог свалиться кирпич», — говорит Елена Кузьминична Зорина. «Идешь в Кенигсберге по улице, а над головой глыбы висят на железке, как на волоске», — подтверждает Нина Андреевна Маркова. «Большинство домов, оставшихся в Немане, — рассказывает Маргарита Павловна Алексеева, — состояло из одних коробок. Полдома стоит, а другой половины нет. Это было настолько опасно, что чуть ли не каждый день от завалов кто-нибудь погибал».
Надежда Архиповна Пискотская рассказала о двух трагических случаях, которые запомнились многим:
— Однажды женщину убило у кинотеатра «3аря». Это случилось средь бела дня. Женщина шла по улице, неся в руках бидончик молока и авоську с продуктами. Вдруг стена обвалилась, и эту женщину разрубило упавшей балкой пополам. Было жутко. Потом еще один случай был. Это на улице Клинической, напротив областной больницы. Там развалки рушили. Военные оцепили весь участок и никого туда не пускали. Чтобы обрушить стену, ее обвивали толстым канатом, цепляли к бульдозеру и тянули. А в то время по этой улице ходили трамваи. Одной вагоновожатой было невмоготу ждать, и она сказала военным, что успеет проскочить. Те ее не пускают, а она им свое твердит. И вот она «проскочила». Первый-то вагон успел, а на второй упала стена, и сорок человек — как не было!
«14 ноября 1947 года по Комсомольской улице в доме № 2 произошел обвал стены, в результате которого погибла семья в составе 7 человек.
Обвал произошел в силу воздействия большого количества осадков на ветхие стены здания при отсутствии крыши на последнем».
Из письма прокурора области т. Кабакова
председателю горисполкома т. Мурашко
от 29 ноября 1947 года.
По данным горжилуправления в 1948 году (через три года после окончания военных действий) в Калининграде еще оставалось около 500 зданий, грозящих обвалом. Вечером света на улицах не было, мины, неразорвавшиеся снаряды — на каждом шагу. Но существовали и более прозаические опасности: открытые люки на дорогах, оголенные под напряжением провода.
«На улице Александра Невского колодцы без люков — буквально на каждом шагу. Недавно я тоже оказалась жертвой бездеятельности горкомхоза и была отправлена в больницу. Здесь я узнала, что по той же причине сюда попало еще несколько человек».
Из письма З. Эпштейн в редакцию газеты
«Калининградская правда», 22 июля 1949 года.
Вспоминая о масштабах работ, которые предстояло выполнить жителям Калининградской области, Галина Павловна Романь сказала: «Трудно было даже представить, что все это можно когда-то восстановить».
Критическая обстановка послевоенной разрухи в первую очередь требовала расчистки завалов. Этой работой были заняты военные, оставшееся немецкое население, находящиеся в плену солдаты и офицеры германского вермахта. И, конечно же, переселенцы: каждый из них перетаскал своими руками не одну тонну битого кирпича. За учреждениями, учебными заведениями закреплялись определенные участки улиц и кварталов. Разумеется, все работы проводились после трудовой смены и в выходные дни.
О воскресниках 40-х годов многие до сих пор вспоминают с теплотой. Вот что рассказал Александр Августович Мелнгалв, в 1947-1948 годах учащийся строительного техникума:
— Воскресник — это было событие! С вечера начинали готовиться. Наш участок находился на Ленинском проспекте рядом с площадью Победы и на улице Александра Невского. Все работали с большим подъемом. Мы даже сочинили по этому случаю наш курсовой гимн, в котором, помню, были такие строки:
По городу пустим мы первый трамвай,
Руины в дворцы превратим мы.
Да здравствует Родина, милый наш край,
И Сталин, родной и любимый.
— Кстати, нам не разрешали публично петь этот гимн, пока мы не вставили строчку про Сталина.
Разбор завалов был небезопасным занятием.
Владимира Петровича Филатова при разборке разрушенного дома в поселке Заливное так ударило балкой, что врачам его еле удалось спасти. Алексей Николаевич Соловьев вспомнил такой случай:
— Однажды мы разбирали здание под детский сад для ЦБК-1. Одна девчонка во время работы провалилась в подвал вместе со сводом. Кирпичами ее завалило, забросало. Ну, думаю, задавило насмерть! Ничего. Выскочила. Полная такая, а шустрая оказалась. Никто ведь здание не обследовал. Ну, послали и послали. Но вот надо отдать должное людям: образования у них не было, но работать с ними было легче. Безотказные.
И еще одно страшное испытание. Все годы, пока шла расчистка, из-под обломков извлекали останки убитых.
«Помню, послали нас на расчистку немецкого пивзавода. Там стены были белым кафелем выложены. Мы этот кафель снимали на отделку операционной в госпитале. Спустились в подвал, а там на койках мертвые немцы лежат. Морг там, что ли, был?» — свидетельствует Александра Григорьевна Пермякова.
«Я участвовала в разборке Центрального гастронома. Он был наполовину обвален, — рассказывает Нина Моисеевна Вавилова. — Мы первый этаж разбирали, мусор выносили, а было его видимо-невидимо. Потом на трупы наткнулись. Много народу побито было. Наверное, бомба упала. Трупы-то уже смердят, так мы платками, кто чем, закутаемся, вилы, лопаты в руки — и на носилках выносили».
Полностью разрушенный войной город пусть медленно, но все же менял свой облик. Вот что запомнилось Антонине Прокопьевне Отставных:
— Разбирали завалы вручную, устраивались воскресники как по расчистке улиц, так и нашего судоремонтного завода. Каждый должен был отработать на благоустройстве города по четыреста пятьдесят часов, из них 125 часов — на заводе. Каждому была выдана специальная книжка, в которой домоуправы отмечали, кто, когда и сколько часов отработал. Потом у нас эти книжки собрали и больше не вернули, почему — не знаю. На воскресниках мы рассаживали зелень по улицам, заделывали дырки в кирпичных заборах и домах. Все на носилочках тягали. Не платили нам за это и отгулов не давали. Считалось, что так и нужно, и мы ничего не требовали. Молча работали: раз надо, значит надо!
Дети тоже принимали участие в восстановительных работах.
Школьные годы Виктору Саввичу Бутко запали в память как раз этим: «Часто всем классом мы ходили на разборку старых домов, в основном на Каштановой Аллее. Все удивлялись крепости немецкой кладки: при разборке надо было отбивать, выковыривать каждый кирпич. А если начинали переборку наших сооружений, часто достаточно было просто навалиться на стену, и она падала».
«Надо сказать, что центр города застраивался немцами беспланово, варварски, что вообще характерно для капиталистических городов. Здесь много узких улиц, где с трудом проезжал трамвай. На месте зданий пройдут проспекты, зеленые бульвары и скверы.
В первую очередь должны быть восстановлены ценные здания. На строительство их пойдет кирпич и щебенка с разбираемых строений <…>
Основная композиционная ось города пройдет через центр, связав правый берег с левобережьем. В центре города намечена постройка огромного Дворца Советов. Возможно, что постаментом для него явится площадка нынешней крепости с башней и большой площадью, спускающейся к реке <…>
Огромное здание Дворца Советов мыслится как памятник великому деятелю коммунистической партии и советского государства — Михаилу Ивановичу Калинину. Дворец должен быть увенчан высокой, видной издалека башней-маяком, которая подчеркнет характер Калининграда — города-порта. Создание будущего Дворца — дело наших советских зодчих».
Из статьи архитектора М. Р. Наумова
в «Калининградской правде», 30 апреля 1949 года.
Строительство новых зданий и разборка завалов осуществлялись во многом без применения каких-либо механизмов. Люди работали самоотверженно. Александра Петровна Прохоренкова из Багратионовска, как и многие другие переселенцы, перетаскавшая не одну сотню бревен и тысячи камней, в 1946 году сочинила такие строки:
Из руин и пепла создавали
Наш любимый город и родной.
Мы тогда усталости не знали
И не знали слова «выходной».
При ликвидации последствий военных действий люди нередко стремились проявить инициативу, как-то украсить поднимаемый из руин город: на расчищенных местах сажались деревья, разбивались клумбы. Восстановительные работы продолжались не один год. По словам Якова Лукича Пичкуренко, последние развалины исчезли лишь в начале 60-х годов.
«Молодой советский город Калининград восстанавливается и развивается такими темпами, каких не знали и не знают города капиталистических стран. Такие темпы и такой размах по плечу только советским людям, потому что советский строй является самым передовым, прогрессивным строем, потому что нами руководит мудрая партия большевиков и великий вождь народов товарищ Сталин!».
«Калининградская правда», 7 апреля 1948 года.
Фотографии из альбома Олега Максимова «Калининград. Эпизоды истории».
Газета «Правда», 30 ноября 1946 года.
При восстановлении населенных пунктов бывшей Восточной Пруссии решались и идеологические задачи. Новому социалистическому облику городов и поселков должны были соответствовать и новые советские наименования.
— В 1946 году стали менять немецкие названия. И у нас собрали собрание, сказали: «Что же, мы с немецкими названиями будем жить? Давайте переименовывать», — вспоминает Екатерина Сергеевна Моргунова.
Дело это оказалось нелегким: нужно было одновременно придумать сотни и тысячи новых названий, зафиксировать их в документах и на картах, изготовить указатели.
Как проходила такая работа на местах, рассказывает Николай Иванович Чудинов из Краснознаменска:
— При райисполкоме была создана комиссия, она переименовывала. При этом, как правило, спрашивали самих жителей. Они говорят: «У нас на родине район был такой-то, назовите поселок так же». Или ехал шофер, говорит, проезжал мимо какого-то поселка, там папоротник высокий. Ну, давайте назовем «Папоротное…» Добровольск так назвали, потому что сюда, в область, ехали добровольцы. Новые названия комиссия посылала в область, оттуда — в Верховный Совет. А там уже издавали указ о переименовании.
У жителя Полесского района Афанасия Степановича Ладыгина мы спросили, откуда пошло название поселка Мордовское? «Должны были в это село переселять жителей из Мордовии и заранее дали название поселку, — объяснил Афанасий Степанович. — Но мордву поселили в Саранске, а поселок так и остался — Мордовское».
Большое число новых названий связано с войной. Крупные города области получили имена Героев Советского Союза, принимавших участие в боевых операциях в Восточной Пруссии (например, города Гусев, Черняховск). Другой вариант, когда название основывалось на армейских регалиях: Краснознаменск, Гвардейск. Часто города и поселки назывались по каким-то свойствам местности или по созвучию с немецким названием.
Старое название – Новое название – Объяснение к новому названию:
Альтхов – Ольховка – Дано название произвольно по созвучию бывшего названия.
Грумкомсфельде – Правдинский – Наименование дано по центральному органу газеты «Правда».
Немонен – Рыбковский (Ершовский) – Ловится большое количество рыбы ерш <…>.
Рудау – Мельниковский – В центре сельсовета имеется две больших мельницы <…>.
Гросс-Скайгирен – Большаково – Дано название по месторасположению (расположен между двух больших дорог).
Из «Предложений по новым названиям»
областного управления по гражданским делам, 1946 год.
О том, как приживались новые названия, нам рассказал Афанасий Степанович Ладыгин:
— Когда я приехал в Калининград в 1947 году, у кого ни спрошу — никто не знает, где такой город Полесск находится. К кому только ни обращался: к водителям транспорта, был даже в военной комендатуре. Там взяли немецкую карту: нигде такого города нет. А дело уже шло к ночи. Я остановился в гостинице на улице Пугачева, собираясь назавтра уехать обратно домой. В комнате со мной поселили мужчину, который оказался из Полесска. И он мне подсказал, что надо было спрашивать город Лабиау. Даже после переименования населенных пунктов жители продолжали пользоваться старыми немецкими названиями. Лишь постепенно стали привыкать к русским.
Однако, кроме названий самих населенных пунктов, требовалось сменить и названия площадей, кварталов, улиц.
— В городе тысячи улиц и переулков, заменить все названия сразу очень сложно. Ведь надо было заменить названия не только на бумаге, ведь надо было и таблички изготовить с новым названием, и повесить их... Почтальоны в основном были немцы, им проще ориентироваться, — вспоминал Петр Яковлевич Немцов.
«Почтовые ребусы.
<…> Частая путаница и неразбериха в доставке писем происходит еще и потому, что в Калининграде много улиц с одинаковыми названиями, встречаются дома с одними и теми же номерами. Например, в Сталинградском районе имеется две Офицерских улицы <…> По Каштановой Аллее есть три дома с номерами 19, три дома с номером 19-а и три дома с номером 17 <…> Не каждый почтальон знает, что улица Литовский Вал в то же время и Пехотная, и Новая».
«Калининградская правда», 12 февраля 1949 года.
— Улица Юношеская при немцах называлась Югендштрассе. В то время названия улицам давали или переводя их прежние названия на русский язык, или по наличию каких-то примет: например, там, где почта была, улицу называли Почтовой. Сейчас это улица Леонова (Маргарита Серафимовна Золотарева).
Часть улиц, носивших нейтральные названия или имена писателей, композиторов, — оставили без изменений. Так, сохранили свои прежние названия улицы Шиллера, Каштановая Аллея, Литовский Вал и другие. Но не все.
— Улица, на которой я живу, — говорит Яков Лукич Пичкуренко, — раньше носила имя Гёте. Но когда спрашивали живущих здесь, на какой улице вы живете, обычно отвечали «гетто». Это имя — Гёте — было чуждо русскому уху. Так и решили переименовать в улицу Пушкина.
«Упорядочить названия улиц.
Я очень молодой житель г. Калининграда, и может быть, поэтому названия многих его улиц особенно бросаются мне в глаза, производят странное и неприятное впечатление.
Вебер, Глюк, Гайдн... Мне знакомы эти имена, но я знаю более знаменитых и милых моему русскому сердцу композиторов, имен которых не встретишь на эмалированных табличках города.
Многие жители не знакомы, например, с произведениями Глюка и, естественно, недоумевают, за какие заслуги перед русским народом воздается ему такой почет? Или почему одна из улиц названа именем композитора Гайдна?
И, наоборот, не удостоены такой чести многие герои Великой Отечественной войны, в частности А. Космодемьянский, брат легендарной Зои, павший в боях за Кенигсберг, и многие другие генералы, офицеры, солдаты.
Я не знаю, что преобладает в этом никчемном увлечении именами немецких музыкантов — недомыслие или политическая близорукость работников горкомхоза. Во всяком случае, ни то, ни другое не делает чести нашим коммунальникам.
В. Мурин, кандидат экономических наук».
«Калининградская правда», 24 июня 1949 года.
Фотографии из альбома Олега Максимова «Калининград. Эпизоды истории».
На основе документов из федеральных архивов анализируется процесс подготовки Указа Президиума Верховного Совета РСФСР от 7 сентября 1946 г. о переименовании районных центров Калининградской области.
При его разработке несколько раз менялись принципы, в соответствии с которыми осуществлялся выбор советских названий для бывших немецких городов. Новые имена могли быть даны с учетом прежних русских, польских или литовских наименований населенных пунктов, их географического положения, событий русской и советской военной истории, коммунистической идеологии.
В 1945 г. по решению Потсдамской конференции Советский Союз получил часть Восточной Пруссии. Одним из важных процессов, означавших советизацию края, переданного Российской Федерации, стало переименование всех населенных пунктов. Эта кампания не раз привлекала внимание калининградских и немецких историков, однако специальных исследовательских работ по данной проблеме так и не появилось.
В статье анализируется комплекс документов о переименовании районных центров Калининградской области, частично сохранившийся в Государственном архиве РФ (ГАРФ) и Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ).
Инициатива начать кампанию по переименованию городов принадлежала руководству страны. Уже в постановлении Совета министров СССР от 7 апреля 1946 г. «Об административном устройстве города Кенигсберга и прилегающего к нему района» поручалось «Совету министров РСФСР (тов. Родионову) внести на утверждение Президиума Верховного Совета РСФСР проект Указа об административном устройстве Кёнигсбергской области с образованием в ее составе 14 районов и выделением 3 городов в областное подчинение».
Под административным устройством в то время понимали не только определение границ районов, но и новые названия, по крайней мере, их центров. Прежде всего требовалось определить принцип, который стал бы руководящим ориентиром при выборе новых названий для бывших немецких населенных пунктов.
В Москве витала идея о славянском прошлом Юго-Восточной Прибалтики, и в качестве возможных вариантов власти предполагали использовать бытовавшие в давние времена на Руси или в России наименования восточно-прусских городов. Уже 21 апреля 1946 г. в Институт этнографии Академии наук СССР отправлено письмо, подписанное управляющим делами Совета министров РСФСР А. С. Болдыревым, о необходимости сообщить «старинные русско-славянские названия» 15 восточно-прусских городов.
В оперативно подготовленном ответе для почти всех городов северо-восточной части Восточной Пруссии приводились польские и иногда прусские наименования, но руководство академического учреждения отметило, что «давать польские названия этим городам вряд ли целесообразно». Русские имена ученые смогли найти только для двух городов: Гумбиннен – Губин и Рагнит – Рогнеть. Для переименования восточно-прусских городов рассматривался и литовский вариант их названий. В письме Института этнографии отмечалось, что «древние (до-немецкие) названия имеют прусско-литовское происхождение», и утверждалось, что «во всяком случае, все эти названия надо менять», поскольку «прусско-литовские названия будут непонятны новому населению». Только одному городу Тильзиту руководство Института этнографии предлагало оставить литовское наименование, так как «этот город сыграл большую роль в литовском национально-освободительном движении и вплоть до прихода гитлеровцев к власти в Германии был центром литовской культуры в Восточной Пруссии».
Одновременно проявился и третий подход к замене немецких названий. Он сформулирован в письме начальника Кёнигсбергского областного управления по гражданским делам В. Г. Гузия в Совет министров РСФСР.
Основания для новых наименований были найдены местными кёнигсбергскими властями в географических особенностях расположения районных центров, в связанных с Восточной Пруссией событиях русской и советской военной истории и в коммунистической идеологии.
Гузий намечал присвоить районным центрам следующие наименования:
Предложения Кёнигсбергского областного управления по гражданским делам о переименовании городов:
немецкое название – русское (обоснование русского названия)
Гумбиннен – Черняховск
«В память Героя Советского Союза, генерала армии, командующего 3-м Белорусским фронтом (дважды Герой Советского Союза, командующий 3-м Белорусским фронтом, генерал армии Иван Данилович Черняховский был смертельно ранен 18 февраля 1945 г. во время Восточно-Прусской операции Красной армии), павшего в боях за Родину в Кёнигсбергской области»
Даркемен – Заозерск
«Район расположен севернее Мазурских озер, на самой территории района имеется 15 небольших озер»
Инстербург – Междуреченск
«Город и «большая часть района расположена между реками Интер [Инструч], Прегель, Ауксине [совр. Голубая], Писса и Ангерапп [совр. Анграпа]»
Кнёппельсдорф (немецкое название современного пос. Рассвет Гурьевского района документах 1946 г. давалось как Кнепельсдорф) – Кутузовск
«В память великого русского полководца М. И. Кутузова»
Кройцбург – Маяковск
Лабиау – Полесск
«Район располагает большим массивом смешанных лесов»
Лазденен – Шешупинск
«По одноименной реке Шешупа, на которой расположен Лазденен»
Пиллау – Приморск
Рагнит – Неманск
«Город расположен на реке Неман»
Тапиау – Гвардейск
«В 1757 году русские войска в этом районе разгромили прусские войска (речь идет о победе русских войск под Гросс-Егерсдорфом в 2-3 км южнее современного пос. Междуречье Черняховского района) 30 августа 1757 г.
В 1945 году гвардейцы, прорвав оборону противника на реке Прегель, решили задачу окружения Кёнигсберга».
Фишхаузен (немецкое название данного города в документах давалось как Фишгаузен) – Гурьев
«В память Героя Советского Союза, командира 16-го г[вардейского] корпуса, генерал-майора Гурьева (командиру 16-го гвардейского стрелкового корпуса 11-й гвардейской армии, генерал-майору Степану Савельевичу Гурьеву звание Героя Советского Союза присвоено 19 апреля 1945 г.; через три дня он был убит осколком снаряда на Замландском полуострове; похоронен у памятника 1200 гвардейцам в Калининграде), павшего в боях за Родину в р-не Фишхаузена»
Фридланд (немецкое название данного города в документах часто давалось как Фридлянд) – Багратионовск
«В память полководца Багратиона, сражавшегося под городом Фридланд в 1806 году (так в документе, должно быть: в 1807 году) с войсками Наполеона».
Хайлигенбайль – Советск
Хайнрихсвальде – Луговск
«Район имеет большую площадь заливных лугов»
Шталлупёнен – Красноармейск
«Первый город в Восточной Пруссии, взятый нашими войсками».
Только одному городу Тильзиту В. Г. Гузий предлагал оставить немецкое название как «вошедшее в русскую и мировую историю».
Также обратим внимание на то, что единственный раз за время подготовки документов о переименовании восточно-прусских городов прозвучало предложение о присвоении одному из райцентров имени В. В. Маяковского известного человека, связанного с культурой, а не с военным прошлым страны.
Фрагмент статьи кандидата исторических наук Виталия Маслова «Переименование районных центров Калининградской области в 1946 году».
Фотографии к публикации из альбома Олега Максимова «Калининград. Эпизоды истории».
В Совете министров РСФСР после получения писем из Института этнографии и от В. Г. Гузия была составлена таблица «Названия районов Балтийской (бывш. Кенигсбергской) области». Она содержала по одному имени для каждого районного города. Без изменений в нее включены предложения Гузия о переименовании Лабиау, Хайнрихсвальде, Лазденена, Даркемена, Инстербурга, Тильзита.
Смысл предложения Гузия о новом наименовании Фридланда был сохранен, но в слове «Багратионовск» удалили суффиксы и получилось название «Багратион».
Из письма Института этнографии в таблицу попали имена только для Рагнита и Гумбиннена.
Вместе с тем Фишхаузен посчитали целесообразным именовать Приморском как центр Приморского района, но название «отняли» у Пиллау.
Предлагавшееся областным управлением по гражданским делам присвоение имени генерала Гурьева Фишхаузену отвергли и наметили назвать Гурьевым Кнёппельсдорф.
Также не получило поддержки прозвучавшее из региона предложение присвоить имя командующего 3-м Белорусским фронтом Гумбиннену. В рассматриваемом документе Черняховском стал Тапиау. Название Гвардейск с Тапиау перенесли на Шталлупёнен, отказавшись именовать его Красноармейском, но обоснование нового топонима осталось почти таким же, как и в письме Гузия это первый восточно-прусский город, «взятый нашими гвардейцами».
Хайлигенбайль и Кройцбург в таблице остались без русских названий.
Таким образом, в Москве первоначально приняли шесть предложений Кёнигсбергского областного управления по гражданским делам; четырем городам наметили дать другие названия, только «перетасовав» предложения из Кёнигсбергской области; два «старинных» русских наименования взяли из письма Института этнографии; два города оставили пока без новых имен.
Подготовленные материалы 10 мая 1946 г. обсуждались в Президиуме Верховного Совета РСФСР. Стенограмма или протокол совещания не обнаружены, но можно предположить, что оно не было дежурным хотя бы потому, что следовало оставить по одному названию из нескольких предпочтительных или альтернативных вариантов по каждому городу.
В таблицу «Названия районов Балтийской (бывш. Кенигсбергской) области», как предполагаем, на совещании были вписаны карандашом все предложения В. Г. Гузия и сотрудника Института географии А. Г. Кумана (часть записей в таблице совпадает с предложениями, отраженными в его обращении в Верховный Совет РСФСР), сведения из письма Института этнографии.
Кроме того, появились и новые идеи о названиях городов, иногда сопровождавшиеся необходимыми пояснениями.
Итак, в рукописных вставках указывались польские названия для Инстербурга – Инструч, Тильзита – Тыльжа, Фишхаузена – Рыбаки, Лабиау – Лабиява, Тапиау – Тапиява, Шталлупёнена – Столупяны (в данном случае дописано примечание о восстановлении старого славянского названия), Даркемена – Даркияны.
Из письма Института этнографии включили литовские наименования Лабиау – Лабгува, Тильзита –Тильже. Уже имевшиеся предложения для ряда городов дополнили новыми альтернативными названиями: Фишхаузен наметили именовать Янтарск, Рагнит – Неманск, Тапиау – Прегольск или Средне-Прегольск (впрочем, второе название вычеркнули).
Три предложения появились о названиях Хайлигенбайля – Свежегаваньск, Лагунск, Черняховск; два наименования для Кройцбурга – Северная Илава, Багратион.
Фридланд наметили назвать Домново («восстанавливается прежнее славянское название»), а наименование Багратион исключили, поскольку его уже связали с Кройцбургом.
В строке «Даркемен» зачеркнули Заозерск и вписали Озерск.
Без дополнений и изменений остались Кнёппельсдорф, Хайнрихсвальде, Лазденен, Гумбиннен – Гурьев, Луговск, Шешупинск, Губин соответственно.
Немедленно, 10 или 11 мая 1946 г., материалы из таблицы с рукописными дополнениями были в Совете министров РСФСР систематизированы и перепечатаны под модифицированным названием «Предложения о названиях районов Кенигсбергской области».
В документе имелся столбец «Предложения», в котором содержались предпочтительные варианты новых названий.
Рекомендованные названия городов Кёнигсбергской области по состоянию на мая 1946 г.:
Название немецкое – русское – Обоснование русского названия
Гумбиннен – Губин
Даркемен – Озерск
Инстербург – Инструч (в соответствии с мнением А. Г. Кумана, подтвержденным Институтом этнографии, городу присваивалось польское (славянское) название)
Кнёппельсдорф – Гурьев
Кройцбург – Багратион
Лабиау – Полесск
Лазденен – Шешупинск
Рагнит – Неманск
Тапиау – Прегольск – «По славянскому названию реки Прегель – Прегола, на которой стоит г. Тапиау»
Тильзит – Тильзит
Фишхаузен – Янтарск (возможно, по предложению А. Г. Кумана, так как «район имеет большие залежи янтаря»)
Фридланд – Домново
Хайлигенбайль – Черняховск
Хайнрихсвальде – Луговск (среди иных возможных названий фигурировал «Лугов»)
Шталлупёнен – Столупяны
Таким образом, по сравнению с первым вариантом таблицы предложения о переименовании для шести районных центров (Гумбиннен, Кнёппельсдорф, Лабиау, Лазденен, Хайнрихсвальде, Тильзит) остались без изменений. Однако у семи городов за короткий промежуток времени вероятные названия сменились.
В российском правительстве сохранилась мысль о необходимости вернуть четырем городам Кёнигсбергской области «древние славянские наименования» Домново, Столупяны, Инструч, Губин. При этом для семи районных центров подобрали имена исходя из географического фактора, в том числе у пяти городов они были связаны с водными объектами. На некоторое время из списка предпочтительных названий выпал топоним «Гвардейск».
На следующий день после совещания, 11 мая 1946 г., управляющий делами Совета министров РСФСР А. Болдырев сообщил главе российского правительства М. И. Родионову о завершении работы над проектом указа об административно-территориальном устройстве Балтийской (Кёнигсбергской) области. В проекте новые советские названия совпадали с наименованиями, выделенными в качестве приоритетных в таблице «Предложения о названиях районов Кенигсбергской области.
В скором времени появился обновленный проект указа Президиума Верховного Совета РСФСР «Об административно-территориальном устройстве Балтийской области». Документ в двух моментах отличался от проекта указа и таблицы, составленных в российском правительстве 11 мая: для Кнёппельсдорфа принят вариант названия из письма географа А. Г. Кумана не Гурьев, а Гурьевск во избежание путаницы с одноименным населенным пунктом в Казахской ССР; Инстербург представлен под названием не Инструч, а Междуреченск, как в предложениях Гузия.
Предположительно этот проект указа и сопутствующие документы составлены к 18 мая 1946 г. Именно в этот день секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Жданову были отправлены записки от председателя Президиума Верховного Совета СССР Н. М. Шверника и председателя Совета министров РСФСР М. И. Родионова, а также от первого заместителя председателя Президиума Верховного Совета РСФСР И. А. Власова и главы российского правительства М. И. Родионова с просьбой разрешить издать указ о переименовании Кёнигсберга и закон «Об административно-территориальном устройстве Балтийской области», содержавший новые названия районных центров.
Затем 21 мая 1946 г. Родионов подписал адресованное Жданову письмо, к которому прилагались проекты указов о переименовании Кёнигсберга и административном устройстве области, а также справка о районах и городах Балтийской области.
Предлагаемые названия районных центров по сравнению с документами на 18 мая не изменились. Через несколько дней, 25 мая 1946 г., подготовлен очередной вариант проекта указа об административно-территориальном устройстве Балтийской области. Этим же днем датированы «Предложения о названиях районов и городов Кенигсбергской области». Сравнение нового списка с проектом указа, подготовленного к 18 мая 1946 г., и другими документами того времени показало, что для Гумбиннена, Кнёппельсдорфа, Лазденена, Фридланда, Хайнрихсвальде, Шталлупёнена предлагаемые имена не изменились.
Для ряда городов сформулировали новые топонимические альтернативы.
Так, Кройцбург предлагалось назвать или Багратион, или Илава. Второй вариант рассматривался как славянское именование, правда, принадлежало оно не Кройцбургу, а Прейсиш-Эйлау (Прусская Илава).
Районный центр из Рагнита планировалось переместить в Тильзит, которому намечалось или оставить прежнее название, или дать новое Кутузовск, подобранное ранее В. Г. Гузием для Кнёппельсдорфа.
Как альтернативы к уже зафиксированным в проекте указа наименованиям Даркемена и Лабиау появились Даркьяны и Лабьява в транскрипции Кумана.
У Прегольска обозначился конкурент Гвардейск; такое название В. Г. Гузий уже предлагал для Тапиау, и в некоторых предшествующих документах оно ассоциировалось именно с этим городом.
Для Фишхаузена предложили на выбор три имени: Янтарск, как в проекте указа, старое славянское название Рыбаки и впервые появившееся наименование Краснофлотск, основанием для которого стало наличие в создаваемом районе крупного порта и военно-морской базы Пиллау.
Фрагмент аналитической работы кандидата исторических наук Виталия Маслова «ПЕРЕИМЕНОВАНИЕ РАЙОННЫХ ЦЕНТРОВ
КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ В 1946 ГОДУ».
Фотографии к публикации из альбома Олега Максимова «Калининград. Эпизоды истории».
Иногда новые предложения по советской топонимике региона эксплуатировали еще не совсем забытые более ранние альтернативные варианты.
Так, для Инстербурга на первое место поставили название Черняховск, забрав его у Хайлигенбайля, далее на выбор следовали то исчезающий, то вновь возникающий Междуреченск и такой же Инструч.
Для Хайлигенбайля были представлены два варианта. Первым стал Приморск, ранее в письме Гузия намечавшийся для Пиллау, но некоторое время предназначавшийся для Фишхаузена. Обоснование для переименования механически взяли из аргументов Гузия, связанных с Фишхаузенским районом: «большая часть района омывается водами Балтийского моря», при этом не заметив, что Хайлигенбайль располагается на берегу не собственно моря, а залива Фришес Гаф (современный Калининградский/Вислинский залив). Второй вариант Красноармейск мог предлагаться в честь победы Красной армии над Германией.
Из российского правительства в ЦК ВКП(б) А. А. Жданову 17 июня 1946 г. отправлены проект указа Президиума Верховного Совета РСФСР об административно-территориальном устройстве области и справка о ее районах. Наименования городов совпадали с приведенными в проекте указа, составленном к 18 мая 1946 г.
Данные документы были подготовлены к заседанию Секретариата ЦК ВКП(б), которое состоялось 18 июня 1946 г. На нем в результате «обмена мнениями» было решено передать «проект постановления об административно-территориальном устройстве Кёнигсбергской области» для переработки в пятидневный срок председателю Президиума Верховного Совета СССР Н. М. Швернику, начальнику Управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александрову и главе российского правительства М. И. Родионову.
Из протокола не ясно, что послужило основанием для пересмотра проекта закона, накануне представленного на рассмотрение одного из высших органов ВКП(б). Шверник, Родионов и Александров 5 июля доложили Жданову о выполнении постановления Секретариата ЦК ВКП(б) и представили измененные наименования райцентров. Эти материалы сохранились в РГАСПИ в протоколах заседания Организационного бюро ЦК ВКП(б) от 26 июля 1946 г.
К проекту указа прилагались «Предложения о названиях районов и городов Калининградской области». В них приводились не только обоснования новых названий, но и альтернативы для них. Сопоставление проекта закона, переработанного к 5 июля с документами, подготовленными 18 мая 18 июня, показывает, что подходы к названиям кардинально поменялись.
Из четырнадцати городов только для двух сохранились намеченные в мае и июне переименования – Багратион (Кройцбург) и Гурьевск (Кнёппельсдорф).
Озёрску (Даркемену) название скорректировали – Красноозёрск; аргументацию для переименования оставили прежнюю «в районе свыше 15 озер».
Остальным районным центрам были даны иные названия в том числе Тильзиту, который сначала переименовывать не планировали, а затем назвали Советск.
Предложения о переименовании ряда восточно-прусских городов по состоянию на 5 июля 1946 г.:
немецкое названия – ранее предлагаемое русское – новое название.
Гумбиннен – Губин – Гусев
«По имени Героя Советского Союза капитана Гусева погибшего в боях за этот город» (заместитель командира батальона по политической части 664-го стрелкового полка 130-й стрелковой дивизии 28-й армии капитан Сергей Иванович Гусев погиб 18 января 1945 г. у Гросс Байчен (пос. Подгорское Гусевского района) на подступах к Гумбиннену; звание Героя Советского Союза присвоено 19 апреля 1945 г.; похоронен в городе Гусеве).
Инстербург – Междуреченск – Черняховск
Лабиау – Красноармейск – Полесск
Лазденен – Шешупинск – Краснознаменск
Тапиау – Прегольск – Гвардейск (Городом «в 1945 г. овладели гвардейские части»)
Фишхаузен – Янтарск – Краснофлотск («В районе [находится] военно-морская база Пиллау»)
Фридланд – Домново – Правдинск
Позднее название Домново получил населенный пункт Домнау Правдинского района, возможно, от названия центральной партийной газеты «Правда».
Хайлигенбайль – Черняховск – Ладушкин
«По имени Героя Советского Союза гвардии лейтенанта Ладушкина, погибшего в боях за этот город» (командир роты 2-й отдельной гвардейской танковой бригады лейтенант Иван Мартынович Ладушкин погиб 16 марта 1945 г. у Дойч-Тирау (пос. Иванцово Багратионовского района); звание Героя Советского Союза присвоено 29 июня 1945 г.; похоронен в городе Ладушкине).
Хайнрихсвальде – Луговск – Славск
Вероятно, на районный город перенесли предложенное В. Г. Гузием переименование Кёнигсберга, трансформировав Славгород в Славск.
Шталлупёнен – Столупяны – Побединск
Как видим, ни один город не получил старого русского или славянского названия.
Возможно, это связано с уже начинавшимся в СССР идеологическим наступлением на художественное творчество и науку.
Фрагмент статьи кандидата исторических наук Виталия Маслова
«Переименование районных центров Калининградской области в 1946 году».
Фотографии к публикации из альбома Олега Максимова «Калининград. Эпизоды истории».
Отказ от сохранения исторического названия «Тильзит», вероятно, продиктован тем, что составители вспомнили ленинскую оценку Тильзитского франко-русского договора 1807 г. как «похабного мира».
Всего один город удостоился исторического названия Багратион. Закономерность его присвоения не вызывала сомнений, так как П. И. Багратион участвовал в сражении против французской армии в 1807 г. под Прейсиш-Эйлау, находившимся на территории района, созданного советскими властями.
Четыре города Гурьевск, Гусев, Ладушкин, Черняховск намечали назвать в честь советских героев, погибших в Восточной Пруссии.
Побединск должен был увековечить победоносное завершение войны против гитлеровской Германии.
Гвардейск, Красноармейск, Краснознаменск, Краснофлотск были связаны с Красной армией и флотом, разгромившими немецкие войска.
Названия Советск, Славск, Правдинск имели или явный, или подразумеваемый идеологический подтекст.
Только для одного города сохранился принцип наименования исходя из географических особенностей.
И хотя Озёрску попытались придать идеологический оттенок, превратив его в Красноозёрск, решающим при подборе названия остался все же природный фактор.
Работа над проектами указов о переименовании районных центров Калининградской области не остановилась. В РГАСПИ сохранились недатированные проект указа о наименовании городов и районов области и список с альтернативными вариантами названий, не имеющий первого листа. Они составлены на основе документов от 5 июля 1946 г., что подтверждается совпадением многих топонимов при некоторых различиях.
Изменения коснулись двух районных центров:
Лабиау вернули ранее предлагавшийся топоним Полесск, Даркемен посчитали возможным назвать Быковский «по имени Героя Советского Союза гвардии капитана Быкова, погибшего в боях за этот город» (однако в дальнейшем это имя в проектах указов не фигурирует). Сведения о присвоении кому-либо из погибших в ходе Восточно-Прусской операции гвардии капитанов Быковых звания Героя Советского Союза или о представлении к этой награде не обнаружены.
Отметим также, что все предыдущие проекты печатались в алфавитном порядке русских названий, а в рассматриваемом проекте этот принцип нарушен: новейшие названия впечатаны на месте прежних наименований без сортировки по алфавиту. Такой же подход сохранился и в последующих вариантах указов.
С проектом закона, подготовленного 5 июля 1946 г., было ознакомлено руководство Калининградской области. Начальник областного управления по гражданским делам В. А. Борисов в телефонном разговоре с заместителем председателя Совета министров РСФСР А. В. Гриценко попросил по разным причинам перенести центры районов из Кройцбурга в Прейсиш-Эйлау, из Кнёппельсдорфа в Нойхаузен, из Фишхаузена в Кранц (в документе Гранц), из Хайлигенбайля в Людвигсорт. Гриценко проинформировал Родионова об этой просьбе и просил учесть ее при рассмотрении вопроса в ЦК ВКП(б).
Уже 6 июля была подготовлена справка об обновленном проекте указа с учетом мнения калининградского руководства.
Новым районным городам присвоили названия, которые планировались прежним центрам районов:
наименование Багратион, не мудрствуя, перенесли с Кройцбурга на Прейсиш-Эйлау, а в какой-то момент на справке это наименование подкорректировали, и появился Багратионовск;
Гурьевском стал не Кнёппельсдорф, а Нойхаузен;
Людвигсорт вместо Хайлигенбайля получил имя геройски погибшего капитана Ладушкина.
Республиканские власти не согласились только с размещением райцентра в Кранце, но Фишхаузену возвратили наименование Приморск, отказавшись от Краснофлотска.
Кроме того, Шталлупёнену дали название Нестеров «по имени Героя Советского Союза Нестерова, погибшего в боях в районе г. Шталлупенена». (Заместитель командира 2-го гвардейского танкового корпуса полковник Степан Кузьмич Нестеров погиб 20 октября 1944 г. южнее Шталлупёнена во время форсирования реки Писса; звание Героя Советского Союза присвоено 19 апреля 1945 г.; похоронен в Каунасе, позднее перезахоронен в братской могиле в городе Нестерове Калининградской области).
К заседанию Оргбюро ЦК, состоявшемуся 28 августа 1946 г., был подготовлен проект указа, включавший названия, которые носят до сих пор калининградские города.
В архивных делах сохранилось несколько версий документа, различающихся только оформлением. В одном из них, кстати, в качестве центра Приморского района был указан Кранц, но от руки внесено исправление на Фишхаузен. Оргбюро утвердило данный проект указа. Правда, 30 августа была составлена и отправлена в ЦК ВКП(б) справка о проекте указа, в которой изменили Краснознаменск на Краснознамёнск, но по каким-то соображениям это нововведение не было принято.
Окончательное политическое решение вынесло Политбюро ЦК ВКП(б) 5 сентября 1946 г.
Указ Президиума Верховного Совета РСФСР издан 7 сентября 1946 г.
В нем районные центры Калининградской области получили названия:
Багратионовск (Прейсиш-Эйлау),
Гвардейск (Тапиау),
Гурьевск (Нойхаузен),
Гусев (Гумбиннен),
Краснознаменск (Лазденен),
Ладушкин (Людвигсорт),
Нестеров (Шталлупёнен),
Озерск (Даркемен),
Полесск (Лабиау),
Правдинск (Фридланд),
Приморск (Фишхаузен),
Славск (Хайнрихсвальде),
Советск (Тильзит),
Черняховск (Инстербург).
Фрагмент статьи кандидата исторических наук Виталия Маслова «Переименование районных центров Калининградской области в 1946 году».
Фотографии к публикации из альбома Олега Максимова «Калининград. Эпизоды истории».
В первые послевоенные годы нелегко жилось всей стране, но особенно страдали от голода северные и поволжские области — Вологда, Киров, Горький, Новгород, Псков. И люди стремились уехать туда, где хоть немного лучше.
«Я же из Вологодской области приехал! Там голодно было, особенно в 1946 году. Целыми семьями умирали от голода. Здесь, конечно, лучше было» (Алексей Николаевич Соловьев).
Мало чем отличалось положение и в центральной России — в Тамбове, Воронеже, Курске, Туле, Смоленске.
Иван Иванович Потемкин выехал из Костромской области в 1948 году:
«Ветераны войны отдавали паек своим семьям, а сами умирали от голода и холода».
И через неделю он прибывает в Балтийск, где застает совершенно другую картину:
«Снабжение и питание в городе было налажено отлично. Никто не голодал. Для нас это было удивительно».
«А сюда приехали — для нас здесь просто рай! — восклицает Екатерина Петровна Кожевникова. — Здесь овощи, картошка была, а в Московской области, откуда я приехала, ничего этого не было. А свеклы сколько было!»
Удивило уже то, что прибывающих кормили на вокзалах, давали омлет из яичного порошка и даже варенье из ревеня.
— Все, кто приехал в эшелоне, смогли купить себе из продовольствия то, что было нужно. Я купила десять пачек печенья, которого не пробовала с довоенных времен и вкус которого забыла, — так вспоминает Анна Ивановна Трубчанина свой приезд на станцию Добрино в 1946 году.
Сельских переселенцев старались обеспечить хоть каким-то минимумом продуктов до первого урожая:
«Через два дня, как приехали, всем переселенцам выделили от совхоза по бочке зеленых помидоров (сто килограммов), которые солили немцы в совхозе Маршальский. Еще выделили на семью по бочке кислой капусты, дали картошки по 200 килограммов на семью, крупная картошка была», — рассказывает Валентина Федоровна Ершова, приехавшая в 1948 году.
В крупных городах, пока не было налажено гражданское управление, самых первых переселенцев ставили на довольствие в воинских частях. Елена Тимофеевна Каравашкина вспоминает, что у военных переселенцы получали крупу, сахар, другие продукты. В поселке Ушаково в 1946 году выдавалось на день 400 граммов муки трудоспособному члену семьи и 200 граммов муки иждивенцу. Из бесед с первыми переселенцами сложилось впечатление, что, хотя они и питались скромно, но от голода не страдали.
Конечно, военнослужащие снабжались лучше гражданского населения.
«Первые месяцы мы жили хорошо, — замечает Исаак Менделеевич Фишбейн. — Нас отоваривали военными пайками, так как мы относились к военной системе. А потом отрезали. Вот тогда сложнее стало».
Екатерина Петровна Кожевникова на вопрос, были ли военные пайки больше гражданских, ответила:
«Конечно! Даже речи не может быть. Им давали абсолютно все. Вплоть до того, что и перец, и горчицу давали».
«Заключение. Я, гвардии ст. лейтенант Никулин П.В., допросил арестованных трех красноармейцев по поводу кражи картофеля на подсобном хозяйстве 5-й комендатуры тт. Журавского И.П.; Хорода И.И., Мерцинкевича И.Ю., которые показали следующее: Они служили бойцами в 50-й армии. По болезни тифом они попали в госпиталь на излечение, п/п № 20799, где были до 1 августа. После чего были выписаны из госпиталя и направлены на работу на центральный санитарный склад, № п/п 66451, где начальником капитан Островский, где работали по настоящее время. Питание им недодавали, со слов красноармейцев. Они пошли на подсобное хозяйство 5-й комендатуры и в огороде накопали 20 штук картофеля для еды. Причем они показывают, что с ними вместе были пойманы немки с корзинами. Им также известно, что немки часто приходили из подсобного хозяйства с картофелем. Надо полагать, что в большинстве своем крали картофель немки и при отсутствии надлежащей охраны 2 га картофеля были выкопаны на протяжении длительного времени. Гв. ст. л. Никулин 27.08.45 г.»
Из фондов Государственного архива Калининградской области.
Продукты в области распределялись по карточкам. Люди вспоминают различные нормы:
«Продукты получали в военной администрации области по карточкам. Хлеба 400 граммов взрослому, 200 граммов — ребенку. Потом стали давать молоко, рыбу, мясо. Я сама была продавцом», — свидетельствует Нина Федоровна Романчикова.
А вот Иван Александрович Шилов вспоминает, что получал по карточке 800 граммов хлеба в день. Другие переселенцы называют гораздо меньшие цифры. Такое несовпадение сведений объяснимо. Норма изменялась на протяжении всего существования карточной системы, к тому же соблюдалась и определенная градация при распределении продуктов питания.
Говоря о нормах пайков, необходимо учитывать и то, что карточки, которые были у населения, не всегда полностью отоваривались. Качество продуктов иногда было очень низким.
«Виды карточек на хлеб:
1. Особое повышение.
2. Повышение.
3. Особый список.
4. Рабочие 1 категории.
5. Рабочие проч[их] промышленных] предприятий.
6. Служащие.
7. Иждивенцев.
8. Детских».
Из ведомости по снабжению Калининградской области за 1946 год.
Из фондов Государственного архива Калининградской области.
Самой страшной утратой была в ту пору потеря продовольственных карточек. Об этом до сих пор не может забыть Ксения Ивановна Терновых:
«Хлеб, как правило, выпекается сырым, нередко в нем имеются посторонние примеси Рабочие вынуждены экономить дрова, чтобы растянуть их на всю сменную выпечку хлеба. Поэтому формы с тестом находятся в печи с таким расчетом, лишь бы булки сверху покрылись твердой коркой».
Из газеты Ладушкинского РК ВКГ1(б) «Коллективист», 27 января 1950 года.
— Один раз я пошла в магазин за хлебом и оставила там карточки, свою и сестры. Возвращаюсь обратно, а продавщица на меня так смотрит и говорит, что ничего не видела, никаких карточек. Ну что делать? Пошла в гражданское управление и говорю: так и так, что прикажете делать, хоть голодной смертью помирай! А мужчина там был, говорит, что у них все карточки на счету и он может дать только одну. Вот мы с сестрой жили месяц вдвоем на одну карточку.
На селе не было точных норм пайков.
«В каждом хозяйстве платили поразному, — вспоминает Александр Георгиевич Факеев. — Если оно рентабельно и вырастило хороший урожай, то и выдавалось на каждый трудодень хорошо; если урожай плохой, так и платили плохо».
Существовала и особая категория людей, которые и в те голодные годы были избавлены от необходимости ежедневно искать себе пропитание. Они тоже получали карточки, но это были другие карточки.
«Наименование видов дополнительного и специального питания:
1. Второе горячее питание.
2. Обед для руководящих работников по постановлению СНК СССР от 27.9.42 г. (СП-1).
3. Обеды для руководящих работников по постановлению СНК СССР от 27.11.43 г. (лит[ерное] пит[ание]).
4. Сухие пайки.
5. Для туберкулезных больных.
6. Усиленное диетическое питание.
7. Спец, питание для работающих во вредных цехах.
8. Литерные обеды для совпартактива.
9. Карточки на ужин».
Из ведомости по спецснабжению Калининградской области
за август-сентябрь 1946 года.
Из фондов Государственного архива Калининградской области.
— До сорок седьмого года я жила при генерале Кондратьеве. Это на улице Воздушной. У него отдельный дом был, сад. Как пришла к нему — вонь. Он консервы-то с друзьями пооткрывает, они и тухнут, — говорит Матрена Федотовна Букреева.
Ольга Васильевна Полежаева работала уборщицей в заводоуправлении. Летом 1948 года была направлена в один из пионерских лагерей Зеленоградска. И попала как раз на «спецзаезд». В лагере отдыхали дети уехавших на курорты работников министерства судостроения. Привыкшая к полуголодному существованию, Ольга Васильевна была поражена:
«В день на питание и содержание тратилось по сорок рублей на одного ребенка. В меню входили мясо, яйца, кофе, масло, шоколад, сливки и другие продукты...»
Ребенок из «спецзаезда» за две недели съедал, как нетрудно подсчитать, среднемесячную зарплату рабочего.
Из воспоминаний первых переселенцев.
Фотографии из семейного альбома А. Сологубовой
Вот строки из воспоминаний других переселенцев:
«Поели всех кошек и собак». «Откапывали перезимовавшую картошку, чистили, терли и пекли из нее блины. Люди звали их тогда “тошнотиками”».
«Пришла домой — плачу: ни хлеба, ни денег. Муж меня утешает. Он с товарищами в разбитой кирхе нашел просвиры и три килограмма этих просвир принес домой. Мы размачивали “божественную пищу”, и это спасло нас от голода». (Последнее свидетельство принадлежит Марии Дмитриевне Машкиной)
К общим для страны причинам голода добавлялись и чисто местные: непродуманная переселенческая политика властей, неподготовленность в хозяйственном отношении. В августе-сентябре 1946 года началось массовое прибытие переселенцев, в основном в сельские районы. В месяц приезжало по 20-30 тысяч человек, что резко сокращало запасы продовольствия. Стали урезать пайки.
«Об экономии в расходовании хлеба. ...сократить расходы хлеба по пайковому снабжению населения на 30% к уровню сентябрьского плана, произведя это сокращение за счет:
а) снятия с 1 октября 1946 года со снабжения хлебом в городах и рабочих поселках не работающих взрослых иждивенцев, кроме учащихся и лиц, связанных с уходом за малолетними детьми до 7 лет;
б) прекращения с 1 октября 1946 года выдачи муки, хлеба, крупы по всем видам дополнительного питания всем категориям населения, также отпуска хлеба на школьные завтраки, рейсовые пайки поездным бригадам и плавсоставу».
Из приказа № 442 управления по гражданским делам
Калининградской области от 30 сентября 1946 года.
Из фондов Государственного архива Калининградской области.
В течение полугода советское гражданское население области увеличилось почти в два раза, а продовольственные фонды на этих людей выделялись не полностью. Калининградские ресурсы были крайне слабы: немецкая система хозяйствования нарушена, колхозы же на новой земле только создавались.
Беда не ходит в одиночку: в ту зиму грянули морозы, каких не помнили даже немцы-старожилы. Особенно сказался такой двойной удар на немцах, менее защищенной части населения. Но и переселенцам было очень трудно.
— Я один раз в школу шла, в сугроб упала, сознание потеряла. Голодный обморок. Меня прохожие нашли и принесли в школу, да еще хорошо, что нашли, потому что какие там на улице Чернышевского могли быть в то время прохожие? — рассказывает Нинель Алексеевна Канайлова.
— Был ужасный голод. Делились друг с другом последним. У моих соседей Фроловых была большая семья. Одного мальчика из их семьи я взяла на воспитание, чтоб как-то облегчить их существование. В первые годы у Фроловых умерло двое детей, — вспоминает Антонина Семеновна Николаева из Ладушкина.
На селе голод был всего сильнее. Обреченных на голодную смерть лошадей прирезали, а мясо их делили между крестьянами. Вот что свидетельствует Агния Павловна Бусель:
— Было голодно. Мать работала на ферме и иногда приносила в армейском ботинке овса. Из него, да еще из мороженой, черной картошки делали лепешки. Ту ссуду денег, которую получили, давно проели. Буханка хлеба стоила сумасшедшие деньги. На трудодни никаких продуктов не получали.
Это же подтверждает Антонина Егоровна Шадрина:
«Траву ели, щавель. Теперь поросята так не едят, как мы тогда. Хлеб даже и не пекли. Ведь месяц надо жить. Размелем — болтушку сварим».
Во всех многочисленных рассказах о голоде поражает вера в лучший завтрашний день, жажда жизни каждого человека, находчивость и беспредельное терпение людей в экстремальной ситуации. Это видно из слов Ларисы Петровны Амелиной:
— Искали вокруг по хуторам комбикорма, пекли из него хлеб. И ведь не боялись же отравиться! Около бойни нашли консервированные кишки, потроха — тоже ели.
Надежда Архиповна Пискотская вспоминает, как подняли со дна затопленную еще во время войны баржу с зерном. Две девушки набрали этого зерна, поели и «после этого одна из них облысела, а другая умерла». С голодухи ели павших от бескормицы лошадей и коров. Весной землю на полях вскапывали лопатами, ибо почти все лошади в ту страшную зиму сдохли.
Немного выручала Литва, в продовольственном отношении более благополучная.
«Ездили в Литву, меняли там на картошку и брюкву лучшие свои вещи», — говорит Екатерина Кирилловна Блохина.
Машины для таких поездок регулярно выделяли городские предприятия и некоторые воинские части.
О многом говорит рассказ ветерана войны шофера Тимофея Сергеевича Даниленко:
— В сорок седьмом году рабочие нашего завода остались к зиме без картошки. И вот я, со мной еще двое работников завода, один из них был из завкома, собрались в Литву за картошкой. Поехали мы на семитонном «фиате». Это была большая трехосная машина, чем-то напоминающая вагон. Ездили по хуторам и покупали картошку. Когда поехали обратно, то надо было переехать через понтонную переправу Каунас — Мариямполь: во всех других местах находились контрольно-пропускные пункты, нас могли задержать, и было бы много неприятностей. Так вот, понтонная переправа, через которую нам предстояло ехать, была рассчитана на груз в три тонны, а общий вес нашей машины с грузом и нами, тремя сидящими в машине людьми, был пятнадцать тонн. Майор, начальник переправы, не хотел нас пускать, но представитель завкома каким-то образом его уговорил, и нас пропустили. Наша машина шла по понтонному мосту, как по волнам. Понтоны почти полностью притапливались. Все скобы, скреплявшие деревянное покрытие моста, повылетали. Авантюра была, конечно, чистейшей воды, но другого выхода у нас не было.
Такой рейс был опасен и для охраны понтонного моста. Но, несмотря на жесткие законы послевоенного времени, люди, пришедшие с фронта, переносили на гражданскую жизнь фронтовую выручку и риск. Позже Тимофей Сергеевич еще раз встретился с майором, разрешившим проехать по мосту. И тот рассказал, что после того случая работников переправы долго таскали, и начальство, и особисты — все допытывались, с какими такими целями был пропущен по трехтонному мосту пятнадцатитонный грузовик?
Поисками продуктов занимался и работавший начальником гаража Афроим Ехилеевич Вайкус, который менял в военных пекарнях автол на хлеб. С этим хлебом ездил в Отрадное к немецким рыбакам и менял его там на треску и камбалу, которую раздавали потом бесплатно работавшим в гараже немецким и русским шоферам.
«Чтобы выжить» — этими словами начинались рассказы многих наших собеседников о той страшной послевоенной зиме.
Чтобы выжить, «ходили на бурты к воинской части свеклу воровать» (Зинаида Иосифовна Опенько); чтобы выжить, «на баржу залазили и прямо там сырую капусту ели» (Клавдия Алексеевна Чумакина)...
Такие признания были не редкостью. Выхода не было, и люди шли на нарушение закона, прекрасно осознавая возможные последствия.
Самые большие жертвы от голода были, конечно, среди немцев.
«А у нас другое настроение: умирать не время. Война-то ведь кончилась!» — такой психологический настрой существовал у переселенцев, и он помогал им выстоять (Сергей Владимирович Даниель-Бек).
Лишь к осени 1947 года, когда созрел новый урожай, ситуация продуктами стала улучшаться.
Из воспоминаний переселенцев.
Фотографии из семейных альбомов А. Сологубовой с сайта «История России в фотографиях» www.m.russianphoto.ru
Тема первых переселенцев особо стала интересовать
жителей Калининградской области
в юбилейный 2021 год, когда регион отмечал своё 75-летие.
Когда-то самая молодая область, рождённая Победой 1945 года,
стала масштабным проектом Советского Союза по заселению
части бывшей немецкой провинции Восточной Пруссии.
Со всех концов необъятной страны всех национальностей
отправились покорять и строить новую советскую землю.
Но как сложно и трудно пришлось первым?
На их долю выпало победить последствия войны: разбор завалов, образованных в результате бомбардировок союзных войск, налаживание хозяйства на чужой непривычной земле, создавая быт и привнося свою культуру на территорию с немецким прошлым...
Для русского населения: Название культур – Площадь в кв. метр
Картофель – 300
Редис – 100
Свекла столовая – 200
Капуста – 500
Огурцы – 250
Лук чернушка – 25
Морковь – 100
Итого: 1500
Для немецкого населения: Название культур – Площадь в кв. метр
Свекла столовая – 500
Кольраби – 500
Брюква – 500
Итого: 1500»
Из постановления Военного совета
Особого военного округа № 3 от 6 февраля 1946 года.
Из фондов Государственного архива Калининградской области.
Весной 1946 года в области была открыта новая эра — эра приусадебных хозяйств и огородов. Голод заставил власти пойти навстречу «частнику». Все понимали, что иначе людям просто не выжить, колхозы на новой земле еще не развернулись, а Россия сама голодала.
На огородах, на приусадебных участках сажали картошку, овощи, сеяли зерно, выращивали корм для скота. Земля незнакомая, мало ли что родить может, поэтому проводили различные опыты:
«Мать посадила арбузы, и они даже вызрели: лето было жаркое», — рассказал Александр Августович Мелнгалв.
— Отдыхать некогда было, — говорит Василий Андреевич Годяев, — существовал всего лишь один выходной день, и в этот выходной мы работали на своих огородах. Кстати, огород немца отличался от огорода переселенца тем, что вокруг него немец не ставил высокого забора с колючей проволокой, как у наших переселенцев. Скорее всего, это говорит о том, что у немцев не принято было лазить по чужим огородам.
Не полагаясь на гособеспечение, создавали свои хозяйства воинские части, больницы, предприятия.
«При многих промышленных предприятиях, — вспоминает Алексей Васильевич Трамбовицкий, — существовали подсобные хозяйства, на которых выращивали свиней. Например, инфекционная больница держала более ста свиней для больных».
В 1947 году власти области разрешили держать скот не только в подсобных хозяйствах предприятий, но и горожанам. Забренчали на городских окраинах колокольчики, замычали коровы — наступила реальная смычка города с деревней.
«Нанимали пастухов и пасли скот в конце Каштановой Аллеи, где сейчас теннисные корты», — вспоминает Антонина Васильевна Мотора.
«У каждой семьи хоть поросенок, но был. На соседних улицах тоже у всех имелось свое хозяйство. Изза этого и мясо дешевое появилось на рынке», — подтверждает Зоя Ивановна Родяева.
«Бескоровность среди переселенцев 1949 года ликвидирована, за исключением тех семей, которые имели скот, но по разным причинам сами продали, прирезали или не имеют на руках справки о бескоровности».
Из отчета переселенческого отдела Калининградской области за 1949 год.
Из фондов Государственного архива Калининградской области.
Продукция таких «частников» помогала выживать людям, к тому же государство выделяло специальный кредит для «сельхознужд».
— До трех тысяч в банке получали кредит на приобретение коровы безо всякого процента. Но ведь не везде купишь за три тысячи! В Литве цены были ниже, чем у нас, в Краснознаменске, поэтому ездили туда. Там корову можно было купить за две с половиной тысячи. А здесь, поблизости, меньше чем за пять тысяч уже никто и не продает, — вспоминает Николай Иванович Чудинов.
Постепенно «коровизация» стала все больше и больше распространяться с окраин к центру Калининграда, нарушая пределы, предусмотренные постановлениями.
«На Ленинском проспекте во дворах домов вместо гаражей были сараи, оттуда хрюкала и кудахтала всякая живность» (Антонина Прокопьевна Отставных).
Красочными воспоминаниями по этому поводу делится Галина Родионовна Косенко-Головина:
— Все завели себе коров. В том числе и жены ответственных работников. Коровы были особой породы — молочные. Женщины молоком торговали. Именно жены высокооплачиваемых работников коров и держали, так как нигде не работали. Коровы, как дрессированные, маршировали по ступенькам; по всему городу оставляли свои «визитные карточки». Утром и вечером стада идут по улицам. Выгуливали их на пустырях. На ночь загоняли на этажи, в подвалы, гаражи.
«Некоторые жители Калининграда нарушают постановление горсовета о запрещении держать скот в подвальных помещениях. Жильцы домов №№ 21, 26, 28 на Офицерской улице до сего времени держат коров в подвалах. Управляющий домами и представители госсанинспекции не принимают никаких мер».
«Калининградская правда», 11 июня 1948 года.
Еще больше «животноводство» было развито в райцентрах и в маленьких городах.
— Когда мы в Светлый переехали, город был совсем маленький, а зато сколько коров! Как на хорошей ферме. Тогда и у нас была корова. В магазине молоко никто не брал. У хозяев брали и молоко, и ряженку, и кислое молоко, — вспоминает Клавдия Алексеевна Чумакина.
Если скот в городе разрешили держать примерно с 1947 года, то такие промыслы, как охота и рыбалка, существовали изначально. Рыбачили прямо в черте города. В Преголе ловили угрей, судаков, из городских ручьев доставали раков сачками.
Мария Сидоровна Стайнова вспоминает:
«Удивляло, что торговали рыбой больших размеров. Таких больших рыб я раньше и не видела. Однажды купила судака, так он был такой огромный, что пришлось через плечо переваливать и так нести. Еще угри выползали прямо на берег, противные такие».
«Есть в Калининграде десятки больших и малых озер и прудов, богатых рыбой. Эти природные богатства никем не охраняются и безжалостно уничтожаются со времен войны и по сей день с помощью взрывчатки. На большом озере в Ленинградском районе рыбу глушат чуть ли не ежедневно. Здесь имеются безнадзорные лодки и понтоны».
«Калининградская правда», 21 мая 1948 года.
Рыбой торговали бойко.
«Даже по домам носили, продавали щуку, угря, судака из Преголи. Например, за пятьдесят рублей продавали ведро живого угря», — вспоминает Анна Ивановна Тихомирова.
А на селе можно было и поохотиться.
— Конечно, нашу семью выручало то, что я был охотником, — рассказывает Анатолий Адамович Поплавский из Багратионовска. — Пойду, набью десятка полтора куропаток, и хорошо. У немцев запрещалось их бить. Куропатка полезна для сельского хозяйства, она свекловидную черепашку выбирала... Или настреляю зайцев, уток. Перекрутим на мясорубке, наделаем котлеток — можно и без хлеба есть.
Из воспоминаний переселенцев.
Фотографии из семейных альбомов А. Сологубовой с сайта «История России в фотографиях» www.m.russianphoto.ru
Такова была ситуация в областном центре. А в небольших городах и поселках магазины появились позднее, что вынуждало жителей области приезжать за покупками в Калининград. Или делать своими руками то, чего не купишь в магазинах.
«Обязать Министерство торговли СССР (т. Любимова): а) открыть до 15 июля 1946 г. в Кенигсбергской области 10 коммерческих чайных, 5 коммерческих хлебных магазинов, 3 коммерческих магазина по торговле бакалейными товарами и 2 коммерческих магазина по торговле промышленными товарами».
Из Постановления Совета Министров СССР № 1298 от 21 июня 1946 года.
Из фондов Государственного архива Калининградской области.
После открытия коммерческих магазинов появился некоторый выбор товаров, в них продукты можно было купить без карточек. Несмотря на высокие цены, покупалось все нарасхват, особенно хлеб, который бывал не так уж часто. Сергей Владимирович Даниель-Бек рассказал о таком забавном эпизоде из своего детства:
— Летом сорок шестого года около бани на улице Павлика Морозова открыли коммерческий магазин, где изредка продавали хлеб. Торговля была организована трогательно. У дверей топталась огромная масса людей. Дверь время от времени открывалась, отсчитывали двадцать человек и запускали в магазин! там их отоваривали и выпускали через другую дверь. Я врезался в толпу и стал пробираться вперед. Толпа была очень плотная. Я замечаю, что ко мне прижали пожилую немку интеллигентного вида — соломенная шляпка с вуалью. До войны в Ленинграде таких было много. Толпа давит, кости трещат, день жаркий. Старушка шепчет что-то по-своему. И вдруг я явственно слышу от нее по-русски: «Эх, ...мать!» В тот раз я купил килограмм хлеба, потом еще килограмм.
Наряду с коммерческими работали и комиссионные магазины, где продавали в основном все немецкое: мебель, одежду, посуду. По свидетельству очевидцев, в то время в комиссионках можно было приобрести антиквариат, подлинные произведения искусства, другие редкие вещи.
«В комиссионном магазине № 60, где производится покупка и продажа различных товаров, кофе, 17 января с. г. обнаружены в продаже целые коллекции почтовых марок различных государств, в том числе немецкие, с изображением фашистской свастики и главаря фашистских бандитов — Гитлера.
Продавец заявляет, что они продают такие марки с изображением Гитлера как исторической личности.
Сообщая об изложенном, прошу Вас немедленно изъять из продажи в комиссионном магазине № 60 вышеупомянутые коллекции марок с изображением Гитлера.
Прошу Вас организовать проверку всех комиссионных магазинов по вопросу — нет ли аналогичных фактов и в других магазинах».
Из секретного письма врио военного прокурора Кенигсбергского гарнизона Шарандина
начальнику торгового отдела от 24 января 1946 года.
Из фондов Государственного архива Калининградской области.
Помимо обычных имелись и специальные магазины для начальства. В одном из них, в помещении нынешнего универмага «Спутник», работала Мария Николаевна Токарева:
— Вот там я была заведующей второй промтоварной секцией. Первая секция была продовольственной. Хотя тогда все было по карточкам, но был и этот привилегированный магазин. В дверях — швейцар. Очень мало людей пользовались его услугами: секретари райкомов и облисполком. Нормы на карточках больше были. Дополнительные талоны имелись. И мясо они там получали, и масло, и сгущенное молоко, и шоколад. А я варила вот такой суп: потру морковь в воду — вот и суп. В промтоварном шерстяные ткани были просто на деньги и по ордерам — это как карточки. Парфюмерия, обувь, грампластинки. Когда реформа денег была — все обчистили. Привезли, помню, перед реформой много шерсти — начальники все покупали. Водку и вино — ящиками. На улице Чапаева, где сейчас «Овощи-фрукты», был генеральский магазин. Там высший командный состав отоваривали.
Однако самой развитой была рыночная торговля. Чаще всего переселенцы вспоминают первые рынки — у современного магазина «Кооператор», что на улице Карла Маркса, около кинотеатра «Победа».
«Немецкие» базары располагались на улицах Батальной и Киевской; продуктовые рынки — у вокзалов и на месте ныне действующих в Московском и Балтийском районах. Рынки — большие и маленькие, временные и постоянные — возникали стихийно на бойких местах.
Галина Родионовна Косенко-Головина вспоминает:
«Идешь по городу, и буквально на улице, где-нибудь в уголке продают вилки, сервизы, ножи, хрусталь».
На рынках торговали и немцы, и русские. Причем сначала было больше немцев, но потом пропорции постепенно сменились.
— Уровень жизни в Восточной Пруссии был заметно выше нашего, — вспоминает Ирина Иосифовна Лукашевич. — Перед школой в Кранце находился рынок, так я туда ходила как в музей: серебро, посуда, ковры... Хрусталь я впервые увидела здесь. Очень часто немцы продавали вещи за бесценок. Например, хрустальная ваза шла всего за три рубля.
Если переселенец мог позволить себе делать покупки на рынке или в магазине, то невольно возникает вопрос — какими деньгами он располагал?
Из воспоминаний переселенцев.
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области.
В первые месяцы после взятия Кенигсберга в денежной системе царила неразбериха.
«Рассчитывались не только советскими деньгами. Люди, бывшие в Германии и в Польше во время войны, имели марки и польские злотые и ими расплачивались», — утверждает Валентина Ивановна Толстякова из Советска.
Вообще-то цены на промтовары были разными, подверженными большим колебаниям. В голодное время немецкое население, как вспоминает Наталья Павловна Снегульская, предпочитало менять вещи на продукты питания. Особенно много вещей появилось на рынках после выхода указа о депортации немецкого населения в Германию. Немцы продавали все, что осталось после голодной зимы 1946-1947 годов и что нельзя было увезти с собой. А вот продукты питания, по воспоминаниям Маргариты Серафимовны Золотаревой, на рынках продавали в основном литовцы. Они везли в Калининград мясо, картофель, масло и другие сельскохозяйственные продукты.
Какими же деньгами располагали переселенцы, чем они рассчитывались за свои покупки? Конечно, в основном это были советские деньги. Но не только. Калининградец Александр Георгиевич Факеев рассказал, что для нормализации финансовой системы уже в 1945 году были введены выпущенные советским правительством оккупационные марки, которые ходили только в пределах Кенигсбергской области.
Некоторые пострадали от этой неразберихи, как например, Мария Семеновна Фадеева:
«Пользовались мы сначала немецкими марками. У меня русские деньги везде валялись, ими дети играли. А потом пришла соседка и сказала, что марки только временно, а потом будут русские. Но было уже поздно, половина денег порвана».
Впрочем, продолжалось это недолго, уже к 1946 году марки были полностью отменены.
По воспоминаниям переселенцев и документам, первый секретарь обкома партии получал 5000 рублей, подполковник — 2900, начальник цеха на судостроительном заводе 2500, инструктор райкома комсомола – 1000, мастер на ЦБК — 930, швея в мастерской — 600, учительница — 520, рабочая на стройке —- 300 рублей; стипендия в педучилище составляла 100 рублей.
Сами по себе цифры эти сегодняшнему читателю мало о чем говорят. Денежные реформы, ценовые изменения, инфляция и многое другое сместили все понятия. Тем не менее следует учитывать, что зарплата, которую получали переселенцы, ни в какое сравнение не шла с ценами на рынке.
В голодную зиму 1947-го стоимость буханки хлеба подскочила до 100-120 рублей.
«Конфеты на базаре поштучно продавали, — вспоминает Надежда Архиповна Пискотская. — Помнится, стакан муки стоил пять рублей. Некоторые люди ездили в Каунас, покупали там муку и стаканами здесь продавали».
«На базаре хлеб продавали по кусочкам. Кусочек — десять рублей. Резали хлеб на десять частей и так продавали. Некоторые, кто похитрее, умудрялись резать и на двенадцать кусочков», — рассказывает Нина Павловна Кулматова.
«Вчера, в 4 часа дня, радио сообщило о выпуске Второго Государственного Займа восстановления и развития народного хозяйства СССР. На предприятиях, в учреждениях, колхозах, МТС Калининградской области состоялись митинги, на которых трудящиеся в едином патриотическом порыве приветствовали выпуск нового займа. К 17 часам первыми закончили подписку рабочие, служащие и колхозники Ладушкинского района, дав 391,4 % намеченной суммы. К 20 часам подавляющее большинство трудящихся всех районов и городов области единодушно подписались на новый гос. заем. К 22 часам сумма подписки по области достигла 128,8 % намеченной суммы».
«Калининградская правда», 5 мая 1947 года.
— В 1947 году, четвертого декабря, отменили карточки. Этот день я на всю жизнь запомнил, — не без волнения рассказывает Алексей Николаевич Соловьев. — Мать на стол положила целую буханку хлеба и говорит: «Ешь». Я отрезал кусок, а она говорит: «Всю ешь». Я впервые съел целую буханку, впервые почувствовал себя сытым, а мать вдруг заплакала навзрыд.
С отменой карточек начала постепенно расширяться и государственная торговля.
Анна Викторовна Зыкова, тогда продавец в продуктовом магазине, вспоминает:
— Нагрузка была большая, с семи утра до двенадцати ночи обслуживала рабочих. Сами таскали тяжелые мешки, фасовали товар. Продавали хлеб, мясо, колбасы, фрукты, поступавшие даже из Болгарии. В конце сороковых в продаже было четыре сорта масла, одиннадцать сортов колбасы.
— Когда сахар стали свободно продавать, я говорю детям: «Кладите в стакан, сколько хотите». Но все равно ничего купить не могла: очень дорого. Если только сто или двести граммов, — говорит Мария Николаевна Токарева.
Примерно то же самое узнаем мы из рассказа Петра Тихоновича Шевченко.
— В Зеленоградске в достатке появился черный хлеб, потом стало поступать с калининградского мясокомбината мясо по пятнадцать рублей килограмм, масло поступало реже. Но с 48-49 годов появилось и оно. Колбасы все время были в магазине. Молоко поставляли с перебоями, его везли бидонами на машинах из ближайших колхозов.
Александра Александровна Русакова считает, что более или менее нормально стали жить с 1953 года. Как отмечают многие переселенцы, зарплата была низкая, поэтому если и покупали, то малыми порциями.
«В магазинах все, что нужно, было. И цены доступные... Обычно овсянку покупали, масло постное, кости», — свидетельствует Надежда Карповна Киреева, проживавшая в сороковые годы в Советске.
Совершенно иная ситуация складывалась на селе.
— После отмены карточной системы в сорок седьмом году продовольственный вопрос на селе не был решен. В существующие магазины хлеб не завозился, народ ездил за ним в город. И так — почти до 1950 года. На селе люди обеспечивались продуктами питания неудовлетворительно, — утверждает Александр Георгиевич Факеев.
Весьма примечательно свидетельство о тех днях Юрия Михайловича Феденева:
— В тот период мы стремились покупать отечественные продукты питания. Например, в продаже постоянно была американская колбаса. Мы считали ее некачественной, так как она имела много наполнителей. До пятьдесят третьего года ежегодно цены на все продукты питания и одежду снижались. Мы с нетерпением ждали первого апреля, когда объявлялось об очередном понижении цен.
«Магазин № 7 “Мясо-рыба” Калининградского горрыбкоопа открыт ежедневно как дежурный с 10 до 22 часов. Всегда можно купить: свежее мясо, свиное, говяжье, фарш, колбасные изделия, масло сливочное, маргарин, консервы рыбные, мясные, овощные, рыботовары, икру, сухофрукты, папиросы и вина в большом ассортименте. Адрес: Житомирская, 5, близ площади Победы».
Реклама в газете «Калининградская правда», 13 мая 1949 года.
Вот что рассказывает о товарном изобилии тех лет Владимир Георгиевич Морозов:
— Даже продавался такой табак, который назывался «Золотое руно». Был табак «Любительский» в пачках, папиросы «Беломорканал», «Казбек», «Северная Пальмира», «Север». Потом появились сигареты, Самые лучшие сигареты были «Прима», затем появились сигареты «Памир», «Астра», «Тройка»... Вин в 1948-1949 годах было столько, что можно было купить любое вино. Появилась водка «Московская», «Старка», «Столичная». Продавалась водка «Калининградская» — она была самой дешевой. Продавали ликеры, ямайский ром. Водку покупателям отпускали и на разлив. Таких мест было много. Рабочий завода после работы покупал себе сто граммов водки, а на закуску — баночку крабов.
Справедливости ради надо заметить, что, по воспоминаниям переселенцев, проблема пьянства не стояла тогда так остро.
«На каждом углу можно было встретить палатки, где продавали вино и водку на разлив, но пьяных почти не было», — говорит Анна Викторовна Зыкова.
Большинство переселенцев высказывается на эту тему примерно так же, как Зинаида Иосифовна Опенько: «Тогда люди не пили. Пьянства не было. Некогда было пить».
Из воспоминаний переселенцев.
Фотографии из фондов Государственного архива Калининградской области
Безусловно, данный образ был официальным, и требуются дополнительные исследования, чтобы выяснить, насколько он стал частью массового и индивидуального сознания калининградцев, а какой образ края формировался стихийно.
Для выявления словесных конструкций, которые можно трактовать в качестве образа Калининградской области, выборочно проанализированы материалы печатного органа обкома компартии и облисполкома — газеты «Калининградская правда» за 1946—1991 гг. Отбор публикаций был обусловлен предположением, что маркеры образа, позволявшие в идеале безошибочно его идентифицировать, чаще всего появлялись в региональной газете в годовщины разных событий или в праздники, когда подводились промежуточные итоги развития края. Таким образом были изучены выпуски газеты за 1 января, 7 апреля (образование Кёнигсбергской/Калининградской области), 9 апреля (день взятия Кёнигсберга советскими войсками), 1 и 9 мая, 7 ноября, 31 декабря каждого года.
Образ Калининградской области на различных этапах развития края представлен в указанных номерах «Калининградской правды» в 1947—1951 гг. 77 раз; в 1952—1964 гг. — 26 раз; в 1965—1984 гг. — 39 раз; в 1985—1991 гг. — ни разу (всего 142 упоминания). Таким образом, наибольшее число фраз, которые представляли образ края, сформулировано в послевоенное пятилетие.
Именно в эти годы шел интенсивный поиск трактовки того, чем же является область для страны в целом и для жителей региона в частности. Советским переселенцам партийные и советские власти должны были дать емкие и четкие, положительные и мобилизующие на труд ассоциации новой родины. Данная задача в условиях различных слухов, неуверенности части местных жителей в долгой принадлежности региона Советскому Союзу не была простой.
Требовалось разными мерами, включая идеологические средства, сформировать у переселенцев стабильное стремление остаться в регионе.
В результате в послевоенное время к конструированию образа области в «Калининградской правде» накануне праздников и в праздничных номерах обращались регулярно: в 1947 г. — 20 раз, в 1948 г. — 18, в 1949 г. — 9, в 1950 г. — 16, в 1951 г. — 14. При некотором снижении внимания в 1949 г. наблюдалась примерно одинаковая ежегодная интенсивность появления образа области в региональном печатном органе.
Затем эта интенсивность резко идет на спад. Даже не каждый год руководители области или журналисты размышляли о каком-либо образе региона. Это привело к тому, что за 1952—1964 гг. на газетных страницах образ области воспроизводился в среднем только два раза в год. На ситуацию повлияло завершившееся заселение области, снизившийся процент «обратничества», возросшая уверенность жителей в принадлежности края советскому государству. Потребность в конструировании специфического образа области, по мнению партийных и советских руководителей, явно снизилась. Главной целью местных властей, как и в других частях страны, стало стимулирование трудовой деятельности жителей области, их воспитание в коммунистическом духе, а не активный поиск особых характеристик региона.
Исключением был только 1961 г., когда в апреле в нескольких статьях региональной газеты образы Калининградской области появились 11 раз. Этот всплеск объясняется празднованием 15-летия области.
В 1965—1984 гг., казалось, обозначился рост внимания к образу региона. Соответствующие фразы отмечены в «Калининградке» 39 раз, однако это число несколько обманчиво. В среднем ежегодно словосочетания, раскрывавшие образ региона, звучали в региональной газете меньше двух раз. Данный показатель был бы еще ниже, если бы не награждение Калининградской области в 1966 г. орденом Ленина. Доклады, произнесенные в день вручения высшей советской награды и напечатанные в газете, конечно, не могли обойтись без емких характеристик края. Всего же в том году образ области появился на страницах газеты 24 раза, что составляет 62 % от упоминаний за весь этап.
Наконец, в отобранных газетных номерах за 1985—1991 г. словесный абрис области не зафиксирован ни разу. С одной стороны, сохранилась тенденция конца 1960-х — начала 1980-х гг., когда к вопросу об образе области почти перестали обращаться даже в юбилейные даты.
С другой — на первый план в регионе выдвигались общегосударственные проблемы перестройки, набиравший размах социально-экономический кризис. Слабевшим коммунистическим структурам было уже не до формирования имиджа области, а складывавшиеся оппозиционные группы еще не обратили на него внимания.
На страницах главной областной газеты встречаются 17 ключевых характеристик региона — древняя славянская земля; навсегда наша земля; область, созданная на территории бывшей Восточной Пруссии; область, возникшая в результате разгрома фашизма; одна из областей СССР (часть страны); самая молодая в СССР область (новая область); обновленная земля; возрожденная земля; строящаяся область; одна из цветущих областей Родины; передовой (высокоразвитый) край; крепость; форпост; здравница; область-символ; самая западная; Янтарный край. Некоторые формулировки по смыслу близки, но несколько различаются в нюансах толкования и представления образа региона.
Лидерство по числу упоминаний (25 из 142, или 17,6 %) принадлежит конструкции «самая молодая в СССР область (новая область, новая земля)». Образ чаще появлялся в газете в послевоенные годы, опережая остальные формулировки и отражая реальный факт недавнего создания российской административно-территориальной единицы на юго-восточном берегу Балтики. Логично, что по мере «взросления» региона такая формула использовалась все реже, но не исчезла, так как край по-прежнему оставался самой молодой областью советского государства.
Фрагмент статьи В. Н. Маслова «ОБРАЗ КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ НА СТРАНИЦАХ ГАЗЕТЫ «КАЛИНИНГРАДСКАЯ ПРАВДА» СОВЕТСКОГО ВРЕМЕНИ».
Фотографии из семейного альбома Сурковой Ираиды Николаевны.
Лидерство по числу упоминаний (25 из 142, или 17,6 %) принадлежит конструкции «самая молодая в СССР область (новая область, новая земля)». Образ чаще появлялся в газете в послевоенные годы, опережая остальные формулировки и отражая реальный факт недавнего создания российской административно-территориальной единицы на юго-восточном берегу Балтики. Логично, что по мере «взросления» региона такая формула использовалась все реже, но не исчезла, так как край по-прежнему оставался самой молодой областью советского государства.
Второе место (16 упоминаний, 11,3 %) занимал образ передового, то есть высокоразвитого, края. Третье место (14 упоминаний, 9,9 %) досталось близкой формуле — «одна из цветущих областей Родины». При объединении двух этих образов конструкция «высокоразвитый цветущий край» перемещалась бы на первое место. До 1958 г. она представляла собой не отражение реального состояния области, а обращенный в будущее образ-надежду, призыв к калининградцам в скором времени добиться именно такого уровня развития. Данные конструкты на том этапе сопровождались словами «в перспективе», «в ближайшие годы», «превратить», «создать», «построить». Обе характеристики преобладали в первые послевоенные годы, слегка отставая от образа «самой молодой области», а идея «цветущего края» опережала перспективу высокоразвитого региона. Однако в 1965—1984 гг. ситуация поменялась на противоположную. Реальность не позволяла делать громогласные заявления о процветании области, но существенные достижения в рыбной, целлюлозно-бумажной промышленности и машиностроении позволяли использовать словосочетание «передовой регион».
Образ региона нередко соединялся с его прошлым, поэтому появились такие трактовки, как «древняя славянская земля» и «область, образованная в результате разгрома фашизма», которые упоминались в печати по 8 раз, «область, созданная на территории бывшей Восточной Пруссии» (13 раз). Употребление последних двух формул практически равномерно распределено по этапам развития региона. В наши дни данная ассоциация проявилась в названии научно-популярной серии книг «Победой рожденная. Калининградская область: исследования, документы, материалы» (издается с 2005 г.) и одноименных конференций, проводившихся к юбилеям области в учебных заведениях региона. Образ «древней славянской земли» интенсивно эксплуатировался в 1947— 1951 гг. Он появился в результате сталинского обоснования легитимности присоединения части бывшей Восточной Пруссии к СССР. С отказом государственных властей от поиска славянских корней Калининградской области обращение к такой трактовке прекратилось. С начала 1950-х гг. данный образ лишь однажды, в 1959 г., появился в «Калининградской правде». В настоящее время стереотип возродился, появились рассуждения о том, что наш край «является не только исконно славянской землей, но и прародиной двух царствовавших в России Династий: Рюриковичей и Романовых».
Словосочетание «одна из областей СССР (часть страны)» воспроизводилось 12 раз. Формулировка «самая западная» в праздничных публикациях «Калининградской правды» обнаружена 11 раз. Привычное в наши дни определение «Янтарный край» упомянуто однажды — в перепечатке статьи из республиканской газеты «Советская Россия» в номере за 7 мая 1969 г., хотя наличие в области богатых запасов янтаря часто констатировалось в региональной прессе. В области имелись курортные города, что иногда подчеркивалось в образе здравницы.
Впрочем, такое упоминание в праздничных номерах региональной газеты встретилось дважды — в статьях председателей облисполкома А. А. Егорова и З. Ф. Слайковского.
Немного отстала от «самой западной» трактовка области как форпоста на западе советского государства (10 упоминаний). Близкое представление о крепости подчеркивалось 6 раз. Если число упоминаний указанных характеристик сложить, то «форпост и крепость» уверенно выдвигаются на вторые позиции в общем рейтинге образов. При этом понятие «крепость» употреблялось только до 1952 г., образ «форпост» использовался до 1966 г., но чаще (7 раз из 10) к нему обращались в первые послевоенные годы. Позже отмеченные образы в праздничных выпусках «Калининградской правды» не встречались, хотя, конечно, из употребления не исчезли. Примечательно, что до 1948 г. «форпост» и «крепость» рассматривались только как перспектива, в 1949—1950 гг. — и как будущее региона, и как достигнутое состояние, а затем это был уже не подвергавшийся сомнению факт.
Пять раз область определялась как идеологически окрашенный символ: великой, непобедимой животворной силы социализма; огромного преимущества социалистического строя перед капиталистическим; мира и безопасности; мирного труда и созидания; близкого и дорогого советским людям края, за который отдали жизнь их отцы, братья и сестры.
Образ «обновленная земля» появился на страницах областной газеты 4 раза, «строящаяся область» — трижды. Идеологически сомнительная для социалистического государства конструкция «возрожденная земля», намекавшая на воссоздание капиталистической Восточной Пруссии, в просмотренных номерах областной газеты использовалась два раза. Между тем это понятие было связано, конечно, с восстановлением разоренной войной территории, для которой в реалиях советского времени больше подходило определение «обновленная земля». В 1970-е годы эта формула воплотилась в название сборника «На обновленной земле», а одна из статей первого секретаря Калининградского обкома КПСС называлась «Преображенная земля».
Трактовка «навсегда наша земля» воспроизведена только трижды. Ее повторение можно расценивать как свидетельство некоторой неуверенности в истинности озвучиваемого факта. Возможно, по этой причине к данному образу обращались крайне редко.
Как видим, ряд емких словесных описаний области основывался на историческом компоненте. Наряду с образом «древняя славянская земля» использовалась формулировка «исконно славянская земля». Данная характеристика в ряде случаев дополнялась словами «старинная» либо «исстари принадлежавшая», уточнявшими время славянского владения Юго-Восточной Прибалтикой. Часто подчеркивалось, что эта территория была захвачена германскими племенами и в течение веков находилась в плену у немцев. Исходя из этого провозглашалось, что в 1945 г. возвращены «нашему народу принадлежащие ему по праву… земли». Таким образом констатировалась законность перехода края Советскому Союзу, а советские переселенцы как потомки древних славян были объявлены подлинными хозяевами региона.
В результате перед калининградцами поставили цель — возродить славянскую землю, то есть восстановить разрушенные города и села. Образ «славянской земли» иногда сопровождался указанием на то, какой немалой ценой СССР получил ее. Говорилось, что эта земля омыта кровью советского воинства, лучших сынов советского народа и нашей отчизны, и что регион не завоеван, а отвоеван у захватчиков.
Следовательно, образ Калининградской области имел и героикопатриотическую основу. Ее создание неразрывно связывали с великой Победой над фашизмом и немецко-фашистскими захватчиками. На собрании областного партийного актива 23 августа 1947 г. первый секретарь обкома ВКП(б) В. В. Щербаков представил развернутую характеристику этого образа как живого примера торжества исторической правды и грозного предупреждения «любителям чужого добра и чужой земли», «теоретикам расового господства».
Фрагмент статьи В. Н. Маслова «ОБРАЗ КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ НА СТРАНИЦАХ ГАЗЕТЫ «КАЛИНИНГРАДСКАЯ ПРАВДА» СОВЕТСКОГО ВРЕМЕНИ».
Фотографии из семейного альбома жителя города Черняховск
Василия Ксенофонтовича Завершинского.
Впрочем, такой подход к оценке противника в кровопролитной войне был закономерным, обусловливая негативную оценку утраченных им территорий, которые новым хозяевам предстояло превратить в регион, вызывавший только положительные эмоции.
Составным элементом конструирования представлений о регионе являлась его советизация. Употребление образа «одна из областей СССР (часть страны)» отличалось тем, что в самые первые послевоенные годы просто фиксировалось неразрывное единение Калининградской области с советской державой. В 1949 г. председатель облисполкома А. А. Егоров констатировал, что область завершила организационный период и стала в один ряд со всеми областями и краями РСФСР. В последующие годы господствовал именно этот акцент на «обычности» региона, его рассматривали «как и всякую другую обычную область Советского Союза». Однако этим подчеркивалась не ординарность области, а ее функционирование на советских принципах и по советским законам. Факт общности региона и страны никаких сомнений не вызывал, и постепенно на этом образе перестали акцентировать внимание. Хронологический мотив звучал в двух устойчивых характеристиках — «навсегда наша земля» и «самая молодая в СССР область». Из трех упоминаний формулы «навсегда наша земля» дважды ее использовали первые секретари обкома компартии. Столько же раз данный образ соединяли с заселением региона советскими людьми. Особо это оттенил в 1971 г. руководитель областной коммунистической организации Н. С. Коновалов, который заявил, что здесь навсегда обосновались советские люди, преобразовавшие край, давшие ему новую жизнь.
Образ «самая молодая в СССР область (новая область)», хотя и был распространенным, особо не блистал гранями разнообразия. Молодость и новизна области могли как сочетаться в газетных клише, так и упоминаться порознь. Очень часто при этом использовались эпитеты «социалистическая» и «советская». Иногда обращали внимание на географическое расположение молодого региона (южное побережье Балтийского моря), состояние его экономики (уже в начале 1950-х гг. развитая промышленность, передовое сельское хозяйство) или послевоенные трудности (опустошенная земля), вклад жителей в становление области (создана трудом советских людей). Периодически отмечалась административная принадлежность края к Российской Федерации.
Образы «одна из цветущих областей Родины» и «передовой край» должны были пробуждать в калининградцах чувство гордости за свой край. С начала 1960-х гг. их содержание стали пространно конкретизировать в печати. С одной стороны, понятия «процветание» и «благодатный край» просто отражали наличие в регионе промышленных предприятий, колхозов и совхозов, вузов, а также объемы выпускавшейся продукции. С другой — образы наполнялись качественными характеристиками, при этом в определенной степени завышались достигнутые показатели, что особенно характерно для речей в честь области, удостоенной ордена Ленина. Правда, в торжественных выступлениях одни ораторы провозглашали, что область уже стала цветущим или процветающим краем, а другие полагали, что она только начинает расцветать.
Однако, несмотря на разногласия, все подчеркивали, что она является важным экономическим (или крупным) районом страны с высокоразвитой промышленностью (как вариант в 1969 г. — с развитой индустрией) и интенсивным сельским хозяйством, современной передовой культурой, наукой и образованием. На мероприятиях, посвященных 20-летию области, популярным было сравнение советского и немецкого уровня развития региона. Часто указывалось, что в Калининградской области в 1966 г. производилось в 6 раз больше промышленной продукции, чем на этой территории в Восточной Пруссии.
Конкретные статистические выкладки не публиковались, поэтому сложно было делать вывод о достоверности цифровых показателей, но реалистичность сопоставления не вызывала сомнений, ведь экономика области после войны была восстановлена и поступательно развивалась.
Впрочем, вряд ли кто-то в те годы сомневался в истинности этих пропагандистских данных.
Еще два активно использовавшихся образа — «крепость» и «форпост» — порождены расположением области на государственной границе. Конструкция «пограничная область» воспроизводилась исключительно с этими образами, в самостоятельный устойчивый оборот в региональной газете не превратилась. При этом если упоминалась крепость, то она обязательно была неприступной и находилась на западных рубежах страны социализма или могучей советской державы.
Форпост считался могучим или, по крайней мере, надежным укреплением на западной окраине Советского Союза. Однако понятие «форпост» не наполнялось исключительно военным содержанием. Уже в 1950 г., за 6 лет до активного налаживания контактов с пограничными воеводствами ПНР, регион начинают рассматривать как «передний край великой социалистической стройки», представляя образцом для соседнего государства. Еще раньше край стали позиционировать в качестве форпоста мира и безопасности на западных рубежах Родины.
Только в апреле 1961 г., скорее всего под влиянием обострения Берлинского кризиса, последовало уточнение: на балтийском форпосте «порох держим сухим», в последующие годы образ однозначно трактовался как «форпост мира на берегах Балтики».
Конструкция «самая западная» основана на особенностях географического положения Калининградской области в составе СССР. Этот образ, появившийся в начале 1950-х гг. в формулировке «край на западе страны» и тиражированный в конце 1950-х гг. как «самая западная», активно использовался в 1965—1984 гг. наряду с формулами «молодая советская область» и «передовой край». Газетные представления дополнились названием «Самая западная» для ряда статей и сборников документов о развитии области. В 1962 г. «Калининградская правда» опубликовала фотокопию поздравления с годовщиной Октябрьской революции, которое космонавты А. Г. Николаев и П. Р. Попович адресовали калининградцам. Трудно сказать, в какой мере покорители космоса были осведомлены об особенностях Калининградской области, но в рукописном тексте она обозначалась как «крайний Запад нашей любимой родины». Оборот «самая западная» со временем широко распространился в СМИ и общественном сознании, став достаточно устойчивой характеристикой, описывающей наш край.
Таким образом, на страницах главной областной газеты на протяжении почти всего советского периода региональные власти активно формировали образ Калининградской области. Компоненты официального словесного портрета края имели положительное содержание.
Позитивность образа проявлялась и на контрасте, в негативном отношении к досоветскому прошлому. Устойчивые ассоциации в условиях закрытости области предназначались в основном для калининградцев.
Воспроизведение созданных в Калининграде стереотипных характеристик в речах представителей союзного руководства и в республиканской печати показывало, что в центре их поддерживали и считали правильными. Информационное поле образа региона включало несколько конструкций, в течение календарного года часто употреблявшихся раздельно, хотя в ряде газетных публикаций одновременно могли приводиться разные ключевые характеристики региона. С распадом СССР многие из них ушли в прошлое, сохранились лишь исторически и политически нейтральные географические обороты — «самая западная» и «Янтарный край». Впрочем, отдельные образы вновь оживают в представлениях некоторых групп калининградцев и других россиян, в частности о расселении в регионе древних славян, о местных факторах формирования российской государственности, о роли края как духовного форпоста страны.
Фрагмент статьи В. Н. Маслова «ОБРАЗ КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ НА СТРАНИЦАХ ГАЗЕТЫ «КАЛИНИНГРАДСКАЯ ПРАВДА» СОВЕТСКОГО ВРЕМЕНИ».
Фотографии из семейного альбома жителя города Черняховск
Василия Ксенофонтовича Завершинского.
мы не вправе забывать!
Первые переселенцы в Калининградскую область ехали по набору на восстановление рыбной, целлюлозно-бумажной, судостроительной промышленностей, сельского хозяйства, дорожной отрасли…
Трудно было встретить в любом другом месте людей, попавших в послевоенные годы в подобные сложные обстоятельства, где в самом начале короткое время ещё жили немцы, необходимо было налаживать быт на земле противника в войне, которая принесла многим советским людям потерю родных и неимоверные лишения. Многие переселенцы хотели начать на новой земле новую жизнь, чтобы забыть о старой.
Калининградская область
рождена Победой 1945 года и
создана трудовым подвигом первых.
Итогом работы над проектом
«Калининградская область. Переселенцы. История первых»,
реализованный с использованием гранта Президента Российской Федерации, предоставленного Президентским фондом культурных инициатив,
стал историко-документальный видеофильм «Переселенцы. История первых», основанный на интервью с первыми переселенцами и их потомками, прибывших на территорию бывшей Восточной Пруссии
в конце 1940-х – начале 1950-х годов,
а также с использованием ранее закрытых архивных документов.
В видеофильме
«Переселенцы. История первых»
принимали участие
основатель и художественный руководитель
Калининградского областного музыкального театра
ветеран-переселенец Багратионовского района,
жительница посёлка Владимирово
ветеран-переселенец Калининградской области,
жительница посёлка Ижевское
ветеран-переселенец Полесского района,
жительница посёлка Саранское
основатель и директор музея
«Старая немецкая школа Вальдвинкель»
над фильмом
«Переселенцы. История первых»
работали
Автор идеи проекта — Евгений Морозов
Сценарист и режиссёр — Евгений Морозов
Оператор-постановщик — Евгений Спиваков
Монтаж, звук — Михаил Сытенко
Звук — Сергей Иванов
Коптер — Евгений Спиваков
Администратор — Эмма Басова
Выражаем благодарность студии «AV – Records» и лично Аркадию Верюханову.
Директору Культурно-досугового центра Ирине Аликовне Ломбенко.
Отдельная благодарность Надежде Кобец,
жительнице посёлка Взморье Калининградской области.
Калининградское региональное отделение
«Союз журналистов России»
на сцене Калининградского областного
Музыкального театра
в рамках подведения итогов конкурса
«Журналист года 2022 года», при поддержке Ассоциации муниципальных газет,
творческий союз Евгения Морозова и Евгения Спивакова
был отмечен Дипломом в номинации
«За высокие достижения в журналистике».
Почта: emma.basova@yandex.ru
